По шумама и горама (1942) - Николай Соболев

— скривился Мартин. — Но там гостиница, офицеры, нашему брату солдату… Сами понимаете. Нас если на гауптвахту, так хоть отдохнем. А вам домой надо, сын-ик!-ки.

Зольдбухи и верпассы у нас самые настоящие, но лишние вопросы нафиг не сдались и я искренне поблагодарил:

— Спасибо, камрад!

Расставшись с деньгами, которые конобар принял, не переставая услужливо кланяться, мы расправили кителя под ремнями и, забрав сдачу до пфеннига (да-да, я смотрел «Вариант 'Омега»), вывалились на улицу.

Гомон и плач мы услышали сразу — сверху, с Мославины, совсем молодые парни, кто в черной форме, но большинство просто с хорватскими повязками и в усташских пилотках, гнали толпу людей разного возраста, мужчин, женщин и детей.

— Цыгане, что ли? — недоумевал Руди.

— Нет, — процедил сквозь зубы Марко. — Сербы.

Я тут же обнял братца за плечо и плотно притиснул его к себе, чтобы не сорвался. А мимо провели первую группу, мужчин старше среднего, запыленных, с ввалившимися глазами, в рваных одежде и обуви.

Что называется, не ждали — по сведениям Верховного штаба, волна сгонов и переселений в Хорватии закончилась, оставшихся сербов принуждали к переходу в католичество. А тут… прямо Сараево год назад, вплоть до того, что совсем мальчишка в черном, вряд ли старше Марко, врезал прикладом шаркающему дедку:

— Давай, свинья, пошевеливайся!

Остальные конвойные заржали, глядя, как седоусый дед, хватаясь руками за воздух, от удара пролетел вперед на несколько шагов и влип в спину впереди идущему. Тот вздрогнул, споткнулся и вжал голову в плечи.

Еще до того, как в хвосте колонны ударил выстрел. Юнец в черной пилотке передернул затвор, осклабился и сапогом оттолкнул упавшее тело в канаву.

— С-сволочи, — вполголоса бросил Руди. — Мало в прошлом году награбили, мало им контрибуций и двойных налогов…

— Куда их? — выдавил деревянным голосом Марко

— В Ясеновац. Или в Градишку, тут вдоль Уны несколько лагерей…

Рудольф хотел что-то добавить, но на втором этаже гостионицы распахнулось окно и я не удержался, повернулся посмотреть. Вместо Верицы там с сигаретой в руке появился эсэсовец, гауптманн или как он там, с прилизанным пробором. Он мазнул по нам рассеянным взглядом, затянулся, оглядел колонну сербов, поморщился от рыдающих детей, замер, резко повернулся в нашу сторону и уставился прямо на меня.

Придавленная обильной едой чуйка завопила «Опасность!»

А эсэсман завопил «Хальт!», бросил сигарету и обеими руками вцепился в громоздкую кобуру слева, пытаясь выскрести из нее люгер.

— Бежим!!!

Я дернул Марко и мы, грохоча сапогами, кинулись в первый же переулок. Сзади нас догонял Руди, а потом еще и рев Мартина и Ганса — эсэсовская погоня налетела в дверях на шедших в обнимку камарадов и теперь на выходе из гостионицы копошилась и немыслимо ругалась куча-мала.

Даже за полкилометра легкий ветер доносил маслянистый запашок нефти с примесью сероводорода. Подхалимски кланялись и чавкали штанговые насосы, постукивали движки, а вдоль колючей проволоки непрерывно кружили патрули — немец и два домобрана. Весь периметр за час, на маршруте восемь троек, дистанция метров пятьсот или семь минут, все в точности, как растрепали Мартин и Ганс.

Три здоровенные поляны, пять, девять и двадцать гектаров. Точнее, не поляны, а вырубки: лес расчищен, остались отдельные деревья, между ними главная дорога, от нее ветвятся дорожки до каждой из девяти больших и двух десятков маленьких вышек.

Нет, не таких, как любили показывать в программе «Время», скорее, как на фотографиях Баку начала ХХ века — деревянные, невысокие. Рядом с каждой — емкости под дневную выработку, а в самом Гойлице большие резервуары. С четырех ближних больших вышек идут трубы, остальное доставляют цистернами. Потом нефть вывозят в Сисак на переработку. Нефтепровод? Нет, не слышали. Тут все очень-очень простенько, даром что не ведрами черпают. И это очень усложняет нашу задачу. Стояла бы одна большущая вышка, одна насосная станция, да нефтепровод в одну нитку — вот их и валить, а так… Распределенная структура. Если ограничится поджогом больших резервуаров, останутся целыми малые, просто прибавится хлопот по вывозу.

А еще днем вокруг этого великолепия возятся сотни две рабочих, живущих рядом с казармой охраны, а на ночь остается дежурить аварийная бригада.

— Сейчас подойдут еще роты, — Демоня опустил бинокль и выдал свой план — вечером, после ужина, можем атаковать казармы вот отсюда и вот отсюда, а на дорогах выставим засады, чтобы никто на помощь не подоспел.

Вполне рабочий план, но тогда нахрена нас сюда притащили?

— Домобраны с немцами немедленно закроются в казарме, и как ты их выкуришь?

— Пролезем вон там, забросаем гранатами…

— Не, — потер я наросшую за последние дни щетину, — атакующий несет потери втрое больше. Давай мы перевернем ситуацию, пусть они атакуют.

— Да как ты их заставишь?

— Пусть думают, что тут малая группа, человек двадцать. Смотри, собак у них по счастью нет, патрули ходят не то чтобы часто, то есть ночью подобраться к дальним насосам можно вообще незаметно.

— Там проволока.

— С электричеством?

— Нет, обычная.

— Тогда режем две нижние струны и вперед. Закладываем пять-шесть зарядов, на рассвете дожидаемся патруля и рвем один насос. А как они всполошатся, пусть их человек десять из леса обстреляют.

— И они пошлют усиление на помощь! — подхватил Демоня. — И мы их по частям!

— Эт точно. А как перебьем охрану промысла, рвем все остальное.

— А если не получится первый насос подорвать?

— Тогда как ты предлагал, атакуем и жжем.

Подошедшие роты отправились в засады на дорогах — отсечь возможные подкрепления из Кутины и Бановой Яруги, еще один отряд по согласованию с нами предпринял диверсию на железной дороге в Поповаче и нападение на жандармский пост в Горной Еленске.

Минерами назначили троих — меня, Бранко и Рудольфа, Марко рвался повторить свой белградский подвиг, но его оставили вторым номером при Небоше. Главный наш снайпер, кстати, отказался от глушителя — метров двести пуля летела нормально, а потом начинала чудить, и его позицию пришлось делать подальше, на дороге. А вот девчонок выдвинули почти на кромку леса, для чего мы отдали им оба костюма-гилли, а сами отправились на дело в немецкой форме. Если нас обнаружат — то несколько секунд недоумения, прежде чем сообразят кто мы, совсем не помешают. Главное, чтобы свои в суматохе не подстрелили, надежда лишь на оговоренные белые повязки на рукавах.

Проволочку нам прорезали заранее и даже