Эндимион (сборник) - Дэн Симмонс

Мои фантазии не имели ничего общего с действительностью.

Невесомость, особенно если она появляется внезапно, приводит в ужас. Если в двух словах, кажется, что стремительно куда-то падаешь.

Я ухватился за стул, однако он падал вместе со мной. Впечатление было такое, словно мы провели два дня в вагоне канатной дороги через Уздечку и вдруг канат оборвался. Мой вестибулярный аппарат тщетно пытался сохранить равновесие и установить, где верх, а где низ.

А.Беттик оттолкнулся то ли от пола, то ли от потолка и спокойно поинтересовался:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, – со смехом ответила Энея. – Мы просто решили испробовать космос.

А.Беттик кивнул и нырнул головой вперед в колодец, по которому шел трап. Девочка тоже подплыла к трапу.

– Видите? – проговорила она. – В невесомости этот коридор превращается в вертикальную шахту. Как на старых спин-звездолетах.

– Это не опасно? – выдавил я, отпуская спинку стула и хватаясь за книжную полку. Тут мне бросилось в глаза, что вдоль полки тянется эластичный шнур, который удерживает на месте книги. Все незакрепленные предметы – книга, которую я оставил на столе, стулья, свитер, дольки недоеденного апельсина – плавали в воздухе.

– Ничуть, – отозвалась Энея. – Правда, в следующий раз надо будет все сначала закрепить.

– А разве поле… не…

С моей точки зрения, Энея плавала вниз головой, что изрядно меня раздражало вдобавок ко всем прочим неприятностям.

– Поле защищает пассажиров звездолета во время ускорения в реальном пространстве, – объяснила девочка, зависнув над колодцем. – Но в гиперпространстве ускорений не бывает, поэтому… Эй! – Она оттолкнулась от металлического стержня, который проходил через весь колодец, и бесстрашно устремилась вниз.

– Господи Боже, – прошептал я. Стоило мне отпустить полку, как я тут же отлетел к противоположной переборке, однако с грехом пополам сумел добраться до колодца и последовал за Энеей.

Мы забавлялись целый час: играли в невесомости в салки и прятки (между прочим, когда гравитация отсутствует, спрятаться можно буквально где угодно), гоняли, как футбольный мяч, пластиковый шлем из корабельного запаса, даже боролись (что оказалось гораздо труднее, чем можно было предположить). Когда я попытался схватить девочку, мы оба закувыркались в воздухе и врезались в конечном итоге в стену – а может, пол или потолок – одного из саркофагов на гибернационном уровне.

Под конец, когда мы уже подустали и вспотели (я обнаружил, что пот скапливается и образует нечто вроде завесы, которая висит у тебя перед носом, пока ты не передвинешься или она не попадет в струю воздуха из вентиляционного отверстия), Энея велела кораблю выдвинуть балкон. Я было вскрикнул от страха, но компьютер напомнил мне, что наружное силовое поле никуда не делось. Мы проплыли над прикрученным к полу «Стейнвеем», миновали поручни и очутились «на ничейной полосе», в пространстве между корпусом корабля и наружным полем. Звездолет предстал перед нами во всей своей красе, окруженный диковинными геометрическими фигурами, охваченный холодным сиянием пространства Хоукинга, которое складывалось и сжималось вокруг нас с частотой несколько миллиардов раз в секунду.

Потом мы возвратились (нам пришлось нелегко, поскольку отталкиваться было не от чего), предупредили по интеркому А.Беттика, чтобы он приготовился, и приказали кораблю восстановить внутреннее силовое поле. Признаться, я, подобно Энее, не смог удержаться от смеха, когда наши свитера, сандвичи, стулья и книги рухнули на ковер, залитый водой, что выплеснулась из стакана.

В тот же день, вернее, уже вечером (корабль притушил лампы, чтобы создать иллюзию темноты), я в одних носках, без ботинок, спустился в кают-компанию – перекусить перед сном – и услышал странные звуки.

– Энея! – тихонько окликнул я. Тишина. Я подошел к трапу, посмотрел вниз и улыбнулся, припомнив наши кульбиты. – Энея! – Ответа по-прежнему не было. Пожалев, что у меня нет фонаря, я начал спускаться.

Помещение освещали мониторы над саркофагами. Странные звуки доносились из того саркофага, который выбрала себе Энея. Девочка сидела ко мне спиной, завернувшись в одеяло, из-под которого торчал воротник рубашки Консула, приспособленной под ночнушку. Я опустился на колени рядом с саркофагом.

– Энея?

Девочка плакала, безуспешно стараясь справиться со слезами.

Я прикоснулся к ее плечу. Она повернулась. Глаза покраснели, припухли, щеки мокрые…

– Что стряслось, малышка? – прошептал я. Машинное отделение, где спал в своем гамаке А.Беттик, находилось на две палубы ниже, но благодаря колодцу с трапом слышимость на корабле была превосходной.

Понемногу девочка успокоилась.

– Извините, – выдавила она.

– Ничего. Что стряслось?

– Расскажу, если вы дадите мне платок.

Я пошарил в карманах халата, который когда-то принадлежал Консулу, но ничего не обнаружил. Полез в свой – и наткнулся на салфетку, в которую был завернут недоеденный сандвич. Я протянул салфетку Энее.

– Спасибо. – Девочка высморкалась. – Хорошо, что мы не в невесомости. А то повсюду бы плавали мои сопли.

Я усмехнулся:

– Что не так?

– Все. – Она сдавленно хихикнула. Я не сразу сообразил, что это за звук. – Мне страшно. Будущее, которое я знаю, пугает меня до смерти. Не имею ни малейшего представления, как мы проскочим мимо тех, кто будет нас ждать у Парвати… Я хочу домой, но никогда туда не вернусь. Все, кого я знала, кроме дяди Мартина, давным-давно умерли. А сильнее всего я скучаю по маме.

Я погладил девочку по голове. Ее мать, Ламия Брон, умерла за двести с лишним лет до сегодняшнего дня. Кости этой женщины уже успели обратиться в прах. А для Энеи Ламия Брон скончалась две недели назад.

– Все будет в порядке, – прошептал я, стискивая плечо Энеи.

Девочка кивнула и взяла меня за руку. Ее крохотная, мокрая от слез ладошка целиком уместилась в моей.

– Не хочешь заморить червячка? Как насчет пирожков из челмы с молоком?

– Спасибо, Рауль. Но я лучше лягу. – Энея пожала мою руку, перед тем как отпустить, и я внезапно осознал: Та-Кто-Учит, мессия или кем там суждено стать дочери Ламии Брон – обыкновенный ребенок, который играет днем и плачет по ночам.

Поднявшись по трапу, я оглянулся. Энея отвернулась к стенке, выбившаяся из-под одеяла прядь волос посверкивала в тусклом свете ламп.

– Спокойной ночи, милая, – прошептал я, зная, что она меня не слышит. – Все будет в порядке.

22

«Рафаил» стремительно приближался к вражескому звездолету, который только что вышел из гиперпространства. Сержант Грегориус и его гвардейцы стояли в открытом люке авизо. Облаченные в боевые скафандры, увешанные оружием – лучевыми пистолетами и винтовками, они занимали все свободное пространство. Солнце Парвати золотило визоры шлемов.