Соблазн для Щелкунчика - Наталья Борохова

Дубровская поняла, что, пока она витала в математических дебрях, суд перешел к допросу очередного свидетеля. Карасев всем своим видом демонстрировал, что неуемная энергия является, видимо, его нормальным состоянием, а вовсе не тем редким исключением, которое все участники процесса имели возможность наблюдать несколько минут назад. Он был словоохотлив, скор на выводы и улыбчив.

Кажется, его спросили насчет того, удалось ли найти все гильзы.

– Значится, так! Осмотр мы производили уже в сумерках. Много было лиц посторонних. Может, кто и слямзил пару гильз… Ну знаете, как это бывает. На память… Хотя разброс гильз был невелик. Практически все были обнаружены возле будки…

Пока участники процесса вяло решали в уме непростую задачу: зачем «лямзить» с места происшествия стреляные гильзы, какой от этого прок и кому нужна подобная память, Елизавета с трудом сохраняла спокойствие. Она сделала открытие. Такое простое, что теперь она только диву давалась, как это не пришло никому в голову раньше. Ей хотелось срочно сообщить кому-нибудь о том, что несколько минут назад, соединив в голове полученные за весь этот длинный судебный день сведения, она сделала логичные выводы, которые должны помочь Петренко. Причем теперь она не будет играть по правилам, навязанным ей Дьяковым и Поличем, не будет стоять с протянутой рукой, прося у суда подаяние: «Дайте поменьше!» Она будет добиваться снятия с ее подзащитного всех обвинений. Пусть это только начало! Но Елизавета сделала главное: она поняла, что ее подзащитный Петренко действительно невиновен.

Красавец Альберт был вне себя. Ему хотелось срочно поделиться с кем-нибудь самыми черными подозрениями, которые рождались в его голове. Чем ближе казалось окончание процесса, тем меньше устраивала его тактика, преподнесенная ему защитником Дьяковым. Того, конечно, можно было понять. Беря за основу тезис о виновности Перевалова и Петренко, он предлагал пойти по пути разумного компромисса с обвинением: не упираться рогом, доказывая их полную непричастность к преступлению, а сосредоточить свое внимание на поиске смягчающих вину обстоятельств и минимизировать до предела срок лишения свободы. Все это было бы правильно, если бы они были виновны. Но то, что он, Альберт Перевалов, был втянут в эту чудовищную интригу по чьей-то злой воле, а на самом деле не имел к этой истории никакого отношения, умница Дьяков не учел. Альберт был так же чист, как только что рожденный младенец. Конечно, в ангелы бы его не записал даже самый продвинутый гражданин, но одно Альберт знал точно: на его руках никогда не было чужой крови. Он не стрелял ни в Макарова, ни в Агеева, ни в божью пташку, а разве что когда-то по мишеням в тире. Так какого же лешего он не пошлет Дьякова к чертовой матери и не заявит в суде, что глупая история с конфликтом в ресторане просто нелепая выдумка? Почему он покорно высиживает все судебные заседания до конца, отвечает, когда его спрашивают, молчит, когда его просят молчать? Почему он не повиснет на этих прутьях, отделяющих его самого от всех нормальных людей, и не завопит благим матом, что он невиновен?!

Ответ всему этому был простой. Да, Альберт Перевалов уверен в собственной невиновности, но в невиновности своего дружка Петренко он как раз не уверен. И к этому были веские основания.

– Он завез меня на это Кедровое озеро. Там мы договорились встретиться через два часа. Теперь я понимаю, что, пока я прохлаждался, отыскивая хоть каких-нибудь знакомых, Петренко хладнокровно планировал преступление.

Этот рассказ вопреки ожиданиям Перевалова не произвел ни малейшего впечатления на Дьякова. Тот вежливо выслушивал своего подзащитного, не оживляя монолог Альберта репликами и вопросами. В душе Дьяков настолько привык к подобного рода излияниям своих многочисленных клиентов, нюх его так притупился, что он не отличал правды от лжи. Сколько раз его подзащитные, роняя самые настоящие слезы, клялись в своей невиновности, а на деле выходило, что это лишь пустые слова, в которых не больше правды, чем в театральной постановке.

– Можно найти свидетелей, которые подтвердят, что я ничего такого не делал. Только не говорите жене, – он перешел на заговорщицкий шепот. – Я встретил на озере свою давнюю знакомую. Ну… вы понимаете. Слово за слово… Короче, кто мог предположить, что поблизости окажется ее теперешний приятель. Повздорили мы… Этот гад мне даже футболку разодрал. Ну конечно, ему бы несдобровать, но откуда ни возьмись к нему на помощь подоспели дружки. Пришлось делать ноги. Бегу я к машине, и вдруг как загрохочет. Теперь-то я понимаю, что это были автоматные очереди. Пока я перевел дух, пока нашел Петренко, минут пять прошло. Сел в машину, а сам нервничаю. Вдруг ребята за мной увязались, видок у них, прямо скажем, был еще тот. Думаю, завяжется драка, Петренко, конечно, мне поможет. А там и до беды недалеко… Вот дурак, как я тогда не заметил, что Серега сам не свой был. Как увидел он тогда тех, у развилки, так чуть самообладание не потерял, в руль вцепился да как наддал газу! Те начали стрелять, а ему хоть бы хны, мчится сломя голову! Клянусь, мне тогда даже нехорошо стало…

Дьяков молчал.

– Скажите, мне это поможет?

Адвокат очнулся:

– Что?

– Ну если я в суде дам такие показания? Знаете, ведь мне это тоже нелегко далось… С Серегой мы росли вместе. Он мне как брат был. А теперь я своим рассказом вроде как его обвиняю. Я долго думал, даже эту историю с пьяной ссорой опровергать не стал. Думаю, Сереге будет лучше. Он меньше получит. Но теперь я не могу… Я не хочу его покрывать. Скажите, это будет выглядеть с моей стороны подло?

– Подло?! Боюсь, что это будет маловразумительно для суда, – заявил Дьяков. – Против вас полно доказательств, а вот в вашу пользу почти что нет. У Петренко найдены деньги. Сумма внушительная, учитывая его заработок. Откуда она у него взялась, не скажешь?

– Но это еще раз доказывает, что я был прав. Я-то ведь никаких денег не получал. Я оказался с ним тогда случайно и не имею ни малейшего представления, чем он занимался те два часа, которые провел без меня… Хотя теперь я представляю чем…

– Зачем он тогда взял с собой тебя? Зачем ему нужен был такой балласт?

– Может, для прикрытия? Или для, как его… алиби? Чтобы в случае чего заявить: «Был, мол, с Альбертом на озере, купались, загорали…»

– Знаешь, по-моему, это не совсем хорошая идея. Скажи-ка, а имя той девицы, ее место жительства ты хоть примерно представляешь? Ну, я имею в виду ту красотку, из-за которой у тебя произошел инцидент на озере?

– Имя? Сейчас… Ее звали Катя. Фамилию не помню. А вот адрес… Кажется, она жила в общаге. Или на съемной квартире? Не знаю… Черт возьми, а может, я ее вообще с кем-нибудь путаю?

– Вот видишь. Некудышное у тебя алиби. Даже если бы мы нашли эту Катю, Маню, Тамару, все равно у суда возник бы закономерный вопрос: почему ты вспомнил об этом так поздно? Почему не сказал сразу же после задержания?

– Но я же не хотел выдавать Петренко! Сколько вам объяснять! Это бы неизбежно навело подозрения на него. Что же делать?

– Теперь менять что-либо поздновато. Давай поступим мудро. Суду ты расскажешь эту вашу знаменитую историю с грибами, не вдаваясь в подробности о том, куда и кто из вас ходил. Подозрения оставь при себе. Их и так в деле предостаточно. А насчет конфликта с Макаром… В общем, не советую от него отказываться. Если вас признают невиновными (а это фантастика!), то эта история вам ничуть не повредит. Ну поругались, с кем не бывает! Но если произойдет все наоборот, вы еще скажете спасибо за то, что мы так здорово за вас придумали. Ну, как предложение? В нем масса плюсов! Во-первых, ты заявляешь о своей невиновности. Во-вторых, нет нужды «топить» старого приятеля!

– Ладно, – хмуро отозвался Альберт.

«А ведь он не поверил ни единому моему слову, – с горечью осознал Перевалов. – С тем же успехом я мог ему заявить о том, что собираюсь рассказать суду историю, как в день убийства на Кедровом озере я был с подружкой на Марсе. И Дьяков бы ничуть не удивился, а начал деловито обсуждать, как лучше описать то, чем я там занимался».

Дьяков, покидая следственный бокс, постарался выкинуть из головы историю, рассказанную Переваловым.

«Господи, да покажите мне того, кто признает себя виновным! Как это свойственно человеку – выкручиваться, даже если нет шансов на освобождение. Главное для защитника – показать то, что ты веришь своему клиенту. Пусть при этом он несет полную чушь!»

Елизавета с трудом удержалась, чтобы, увидев Петренко наедине, не броситься к нему с воплем: «Ты не виновен! Я тебе верю!» Интересно, как повел бы себя в этой ситуации Петренко? Ну, предположим, вертеть пальцем у виска не стал бы – он для этого хорошо воспитан. Но и расплакаться от умиления – тоже не в его стиле. Скорее всего, он бы посмотрел на нее внимательно своими блекло-голубыми глазами и флегматично пожал плечами, что можно было бы расценить по-разному: