Лавка антиквара - Александр Лонс

— Ну, почитать-то оно, конечно, можно, — уже нетрезво пробубнил я, — но почему сегодня? Я вроде и не подписывался на такое. Может — завтра? На свежую голову? Глядишь, основной народ подтянется.

Как и большинство начинающих авторов, я тогда наивно думал, что мои творения кому-то нужны, и кто-то их действительно читает.

— Оно тебе надо, чтоб основной народ? Да и вообще… завтра будет концерт главных мэтров. Петь будут. Поэтому тебе там может стать несподручно, не впишешься в компанию.

— Ладно, — неохотно согласился я, — сделаем.

И сделал.

Всё бы ничего, но посиделки с друзьями продолжались до самого концерта, а без обильных возлияний подобные мероприятия в принципе не обходятся. Нигде и никогда. Но, в конце концов, концерт начался. Покачиваясь, словно от легкого июньского ветра, я стал продвигаться в сторону сцены, где и шлепнулся прямо на травку.

Сидя возле похожего на эшафот помоста, я вполуха слушал происходящее и потихоньку клевал носом. Когда же огласили мою очередь, поднялся с чьей-то помощью, неверной походкой выбрался на сцену, слава богам, хотя бы самостоятельно, и неожиданно для себя самого, мощно задвинул примерно такую речь:

— Друзья мои! Старые и новые! Сегодня хотелось бы почитать не то, что возможно уже кому-то из вас известно или может даже успело надоесть, а что-нибудь новенькое… как для всех вас, так и для меня. Так что, други мои, слушайте не то, что было написано раньше, а то, что пишется сегодня, здесь и сейчас.

После этого своего нетрезвого вступления продекламировал коротенькую сказочку, а потом лихо завернул некий новый рассказ. Настолько новый, что и сам не помнил, что там для чего, что за чем следует, а главное — как дело-то должно закончиться. Ведь знал, что существует хорошее неписаное правило: нельзя выносить на суд общественности недоработанный материал. Закон, можно сказать. А тогда этим золотым правилом пренебрёг, и, в последний момент осознал, что весь текст вылетел из пьяной башки напрочь.

Есть и другое правило — не останавливаться на полпути, не обрывать себя на полуслове. Поначалу народ ничего не понял. Когда же до друзей стало доходить, что происходит, они расхохотались, как обкурившиеся травки школьники, а их радостный гогот подхватили остальные. После этого не оставалось ничего иного, как, не доводя до конца, прервать безобразие и грустно заявить:

— Очень рад, что добился вожделенного эффекта. Думаю, моё выступление вполне достойно лучшего юмористического номера фестиваля. Спасибо вам, ребята, удачи!

И в расстроенных чувствах я ушёл со сцены. Потом залез в отведенную мне палатку, с горя схватил там какую-то бутылку с кривой надписью: «ГРИБНАЯ НАСТОЙКА» и выпил. Как позже выяснилось, настойка эта предполагалась исключительно для наружных растираний, а вовсе не для принятия внутрь организма.

Всё дальнейшее восстановлено исключительно по воспоминаниям очевидцев. Сказывали, будто сделался я неадекватен, начало меня серьёзно глючить и колбасить, цвет лица изменился, глаза запали, а дыхание стало каким-то неровным и неправильным. Ребята не понимали, как следует действовать в подобных случаях и решили уж, что скоро получат в своё распоряжение свежеостывающий труп. Никто ничего не знал. А вот оказавшийся там Афик знал. Нашел быстренько в доступных аптечках необходимые ингредиенты, буквально на коленке сварганил какой-то антидот и вытащил меня с того света. Сам, без врачей вытащил. «Спасибо», сказал я уже потом, когда смог говорить.

— А знаешь, — хитро спросил Афик, после того, как я уже вполне оклемался, — как в разных странах отвечают на «спасибо»? Переводы звучат так. На Украине: «спасибо ломтиками не нарежешь». В Израиле: «спасибом в кассе не заплатишь». На Кавказе: «спасибо на шампур не нанижешь». В России: «одним спасибом пьян не будешь». А смысл везде общий — нематериальной благодарности недостаточно.

— Хочешь, чтобы я тебя отблагодарил материально? — замороженным тоном осведомился я. — Сколько?

— Хочу, но совсем не так, как ты почему-то подумал. Просто когда попрошу, выполни мою просьбу, ладно? Не пугайся, ничего сверхъестественного. Вполне в рамках твоих возможностей и морально-нравственных этических принципов. Да и обращусь я к тебе только в случае самой крайней необходимости.

* * *

Прокрастинация — очередное нескладное слово, бесцеремонно втиснутое в наш язык вслед за фрустрацией, девелопментом, когнитивным диссонансом и прочими чужеродными репликами с английского. Англо-русский словарь переводит procrastination как откладывание, запаздывание, неначинание. Причина укоренения термина у нас — отсутствие на русском такого однословного понятия, как «склонность к постоянному откладыванию на потом неприятных мыслей и действий». Чтоб одним словом. Та самая прокрастинация и есть, чтоб её.

Ехать к Афику не хотелось ужасно, а придумать достойную причину отказа не удалось. В результате форма просьбы плюс внутреннее чувство долга переломили тщательно взлелеянную мною прокрастинацию.

Утро лишь по часам. Такое раннее, что в ночной тьме полупустые троллейбусы проезжали мимо остановок. На улице холодно. «Куда я в такую рань? Какие там пробки по Москве? И зачем это мне надо? Значит — надо, раз всё-таки собрался». Наконец, спасительно теплое метро и поезд. Метро только открылось, но народу предостаточно: основная часть пассажиров ехала на заводы, на смену. Всё дремали на ходу. Пассажиры зевали, они ещё не проснулись, и никому не было дело до бедного сонного меня. Вдруг захотелось спать самому. «Только бы не опоздать, — думал я, — а то…».

Что — «а то»?

Вспомнил старую студенческую шутку, ещё времен практики, когда приходилось ездить к семи утра. Чтобы взбодрить себя и хоть как-то проснуться, доставали автобусный талон (тогда ещё не было турникетов в наземном транспорте, а талоны стоили копейки) и просили соседа: «Передайте, пожалуйста…» Сосед открывал один глаз, компостера в пределах досягаемости не видел и куда-то передавал. Иногда талон возвращался владельцу с другой стороны вагона, пройдя весь круг. Бывало, кто-нибудь из самых проснувшихся присваивал талон себе.

Переход и снова поезд. Таганка, ещё пересадка, и опять поезд.

«Должен успеть», — подгонял себя я, уже покидая подземку. На улице вроде бы уже не так холодно. Или показалось? Редкие пешеходы, фонари, пустые дворы, темень, как ночью. Улица Федора Полетаева, нужный мне номер дома. Пришел.

Около железной двери подъезда топтались мужчина с женщиной в облачении медиков «скорой помощи»: они явно не могли попасть внутрь. Их машина стояла неподалеку.