Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

Уловив мой озадаченный взор, хозяин пояснил, что дары германских рек и лесов в значительной степени экономят его бюджетные средства, а использованные билетики являют собой предмет бизнеса, ибо путем долгих изысканий им, Валерием, разработано ноу-хау по смешению трех импортных тормозных жидкостей, в результате чего получается состав, бесследно удаляющий отметку, которую наносит на билет контрольный автомат при входе в метро. Как пояснил рукодельник, билеты, обработанные чудо-составом, затем проходили помывочную процедуру, сушку и разглаживание утюгом, после чего предназначались для реализации за половину номинальной цены офицерам и вольнонаемным служащим гвардейской танковой бригады.

В честь состоявшегося знакомства я предложил распить залежавшуюся в машине бутылочку немецкого «сухаря», чему Валерий не воспротивился, угостив меня, в свою очередь, борщом собственного изготовления и рассказами о здешней гарнизонной жизни.

Валерий работал по контракту, получая грошовую зарплату, треть из которой отдавал в качестве взятки военному начальнику, шантажирующему его возможностью сокращения штатов, как, впрочем, и остальных подчиненных ему вольнонаемных, всяческими правдами и неправдами пытавшихся задержаться в Германии до последнего дня вывода войск, после которого многим предстояло отправиться в нищую российскую глубинку, пораженную безработицей и упадком.

Именно такое будущее уготавливалось и Валере, чья семья ныне проживала в одном из поселков Краснодарского края, а он, высылая иждивенцам регулярные денежные переводы, четвертый год ишачил в оккупационной армии, параллельно подрабатывая на шабашках у немцев и не от хорошей жизни собирая по свалкам разнообразное барахло, которое, по его словам, «денег стоило немереных», в услових российской провинции на дорогах не валялось, а после реставрации еще способно было прослужить долгие лета.

Вслед за борщом Валера попотчевал меня белыми грибами, тушенными с лучком в сметане, не без удивления комментируя странное пренебрежение немцев к дарам дикой природы:

— Тратят деньги на шампионьоны какие-то, а нормальных грибов не собирают… У них даже штраф за это положен — во порядочки…

— Охрана природы, — заметил я.

— Ага. Точно. По лесу идешь — зайцев целые выводки… И даже не убегают, черти. А куда им бежать с такими задницами раскормленными? Не зайцы, а сенбернары какие-то… Один раз прыгнет, полчаса перекуривает… Это у нас зайцы — да! Он тебя как увидит, сразу четвертую передачу влупит, и только ты его видел!

Поблагодарив гостеприимного хозяина, я уже собирался откланяться, как вдруг Валера предложил:

— Если жить негде, смотри — оставайся… А там со временем подыщешь себе жилье. Машину во двор загони, туда никто не сунется. У меня, конечно, не этот… не «Холидей Инн»… — Ударение в слове «холидей» он сделал на последнем слоге. — Но разместимся.

Лавируя между пирамидами картонных коробок, заполонивших комнату, мы вышли на узкое свободное пространство между двумя диванами, стоящими друг против друга.

— Мой — правый, твой — левый, — пояснил Валера.

— Спасибо, — сказал я. — Предложение неожиданное, но приятное. Я заплачу сколько надо.

— Да ты чего! — всерьез обиделся Валера. — Какая еще плата! Охренел, браток?! Больше чтобы не заикался.

Несмотря на бедность, был Валера человеком нежадным, гостеприимным и на чужих трудностях денег не наживал. Это я усек сразу.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда пошел в магазин. Ужин за мной.

Снять квартиру в Карлсхорсте особенной проблемы не составляло: плати взятку ответственному офицеру — и въезжай на свободную служебную площадь.

Многие пустующие апартаменты, оставленные уже съехавшими на родину военными, попросту нагло оккупировала разномастная шатия— братия подобных мне бродяг-нелегалов, занимавшихся ночными набегами на магазины, угонами машин и организацией притонов с дешевыми проститутками и наркотиками.

Я к ответственному офицеру на поклон идти не хотел, поскольку вполне мог угодить из его кабинета в комендатуру, как находящийся в розыске дезертир, а присоединение же к преступным элементам считал и вовсе негодным делом: жизнь в их крысиных гнездах была мне глубоко отвратительна и сулила в итоге ту же комендатуру и последующее выдворение из страны в тюремные чертоги.

С другой стороны, приживание у Валеры не могло длиться бесконечно при всей благосконности ко мне добрейшего и либерального хозяина, трудившегося на многочисленных работах с утра до глубокой ночи.

В один из дней Валера явился в настроении весьма приподнятом, сообщив, что ему подфартило с очередной халтуркой: один из эмигрантов взял в аренду у армии огромную заброшенную квартиру под склад промтоваров и теперь намеревался снабдить ее прочной стальной дверью и решетками на окнах. Осуществление данного проекта целиком и полностью поручалось Валере.

Я предложил свою кандидатуру для помощи в работах в качестве бесплатной рабочей силы. От помощи Валера отказался, сказав, что управится сам, и единственное, в чем я могу ему подсобить, — перенести на место шабашки необходимый инструмент и сварочный аппарат, хранившийся у него на антресолях в туалете.

Заброшенная квартира впечатляла громадными комнатами с кафельными печами, высокими потолками и широкими окнами, выходившими на тихую улочку, носившую интересное название — Андернахерштрассе.

Название улицы Валера прокомментировал так:

— Вот приеду домой, друзья меня и спросят: какого, Валера, ты ошивался на этом штрассе?

Вскоре прибыл арендатор помещения — грузный лысый человечек со слюнявыми губками и голубенькими невинными глазками младенца, удивленно взирающими на мир, словно немо вопрошая: а куда, собственно, я попал?

Арендатора звали Изя. Изя находился в Германии в качестве легального переселенца из города Ленинграда, обласканный и обухоженный немецкими властями, решившими компенсировать импортом советских евреев урон, нанесенный их популяции во времена утверждения своей власти арийским населением страны.

Изя излучал благополучие, высокомерие, крайнее довольство собой и — умиротворенную, хроническую сытость, отдающую явным перееданием деликатесов.

То и дело, растопырив женоподобные пухлые ручки, Изя озабоченно ощупывал ими свое тугое пузо, на котором едва сходилась рубашка.

Глядя на этот странный массаж, я порекомендовал арендатору заняться хотя бы легким спортом типа утренних пробежек, на что последовал неприязненный вопрос: дескать, не являюсь ли я профессиональным пропагандистом здорового образа жизни?

Я ответил, что и сам нахожусь в состоянии глубокой растренированности и с огромным бы удовольствием пошел в какой— нибудь спортклуб восстановить упущенную физическую форму.

Узнав, что я искушен в восточных единоборствах, Изя озабоченно призадумался, затем своим изумленным младенческим взором изучил габариты моей фигуры, и наконец спросил, в чем состоит род моих занятий на нынешнем этапе быстротекущей жизни.

Я поведал, что нахожусь в Германии относительно недавно, намерен устроиться тренером карате или дзю-до и, если имеются предложения на сей счет, готов их заинтересованно рассмотреть.

На это Изя ответил, что в кадровой структуре его бизнеса существует вакансия охранника и одновременно грузчика, ибо он занят каждодневным развозом товаров широкого потребления по воинским частям и магазинчикам эмигрантов, а источником же товара является его сестра, кочующая в регионе Юго-Восточной Азии от одного оптового склада к другому.

— В день буду платить шестьдесят марок, — предложил Изя. — Кроме того, можешь брать барахло по закупочной стоимости. Устраивает?

Я с готовностью согласился. Но вовсе не потому, что нуждался в барахле по закупочной стоимости и в этих марках: мне просто было необходимо движение в любом направлении из того тупика, в котором я оказался, хотя мой новый командир и попутчик ни малейшей симпатии во мне ни внешностью своей, ни манерами, не вызывал.

Изя чем-то напоминал гладкого насосавшегося клопа, уверенно и опытно пользующего свои безропотные жертвы.

— Считай, ты уже на работе, — заявил он безапелляционно. — Садись в машину, едем ко мне домой, выгрузим старую мебель и сюда ее — на склад…

Жил Изя неподалеку от Бранденбургских ворот в добротной новостройке, переданной добрыми немцами социально нуждающимся эмигрантам советско-еврейского происхождения, хотя, судя по машинам престижнейших моделей, плотно у дома припаркованным, пожаловаться на слабую материальную базу своего бытия жильцы могли лишь с целью вызова гнева Господнего.

Оплачиваемая государством четырехкомнатная комфортабельная квартира эмигранта Изи, получавшего, как практически и все его собратья, пособие на жизнь и нигде официально не работающего, вмещала в себя антиквариат, телевизоры последних моделей, мебель натуральной кожи и красного дерева, хрусталь и старинный фарфор, что наводило на естественную мысль о серьезных доходах безработного хозяина, снабжающего азиатским барахлишком горячо им любимую Красную Армию.