Смерть Аттилы - Сесилия Холланд

Никто из караульных не видел ни монаха, ни гунна, и вообще они ничего не видели. И никто из них не признался, что они оставляли свой пост. Ардарик со злостью отослал их прочь и откинулся в кресле. Оно было украшено, как кресло Великого Кагана в Хунгваре. В зале кипела утренняя активность. Слуги ходили взад и вперед. Женщины сидели за ткацкими станками и болтали, не переставая. Дитрик продолжал наблюдать за отцом.

— Ты очень непочтителен, — сказал ему Ардарик. — Кто тебя научил так смотреть на отца, как паршивый гунн?

— Прости, — Дитрик отвел взгляд.

— Наверно, кто-то из них отходил от ворот. Иначе как мог удрать монах? И вообще как он мог вынести Такса? Он — маленький человек и к тому же слабый… Как ты считаешь, мог ли он вынести отсюда человека с покалеченными ногами?

— Нет, — ответил Дитрик. — Но он этого и не делал. Это сделал я.

Ардарик выругался и, наклонившись вперед, схватил Дитрика за руку и притянул к себе.

— Что ты сказал? Ты это сделал? Ты его выпустил? Казалось, он был счастлив, что мог выпустить пар. Он ударил сына по щеке.

— Я донес Такса до реки, — сказал Дитрик. Он вел себя так, будто отец не прикасался к нему. — Монах не мог его тащить. Их лошади оставались там, и поэтому больше я не был им нужен.

Ардарик снова ударил сына. Лицо у него горело от ярости. Рука с силой врезалась в лицо Дитрика, тот повернул голову, чтобы удар был скользящим. Но все равно, ему было очень больно. На щеке осталась яркая горящая метка от руки отца, но казалось, что Дитрик даже не ощутил удара. Он продолжал смотреть в лицо Ардарику. Тот ударил его в третий раз.

— Ты — дурак и сумасшедший! Он отпустил сына.

— Убирайся! И подумай о своих грехах, а потом приходи просить у меня прощение!

Дитрик ничего не ответил, продолжая оставаться в комнате. Ардарик сделал вид, что не замечает его, и Дитрик пошел к двери.

Над головой Такса в горящее небо поднимались белые ветки березы. Ноги ужасно болели, боль накатывала волнами. Когда он вспоминал, как они его схватили, у него от ярости текли слезы. Он узнал двоих германцев — друзей Дитрика. Такс зарылся лицом в землю и крепко сжал зубы.

Монах возвращался, Такс чувствовал его шаги. Они передавались сквозь землю у него под щекой. Такс поднял голову. Было забавно видеть монаха, одетого в одежду хунну. На монахе была куртка и рубашка Такса, и мешковатые штаны хунну. В его руках дымился кусок материи, это был обрывок рясы монаха. Он стал на колени и осторожно снял повязку с ног Такса. Он наложил свежую повязку на ноги Такса именно туда, где было больнее всего.

— Тебе нужно было остаться с ними, — сказал ему Такс.

— Не болтай глупости. Кто бы тогда стал ухаживать за тобой?

Такс об этом не думал. Потом он повернулся, чтобы видеть, что делает монах. Тот складывал использованные повязки. Это все были обрывки его рясы. Такс пробормотал:

— Трубач мог бы мне помочь лучше тебя.

— Я знаю, — ответил ему монах. Он провел рукой по своему худому лицу. — Мне бы хотелось, чтобы он был с нами. Я уверен, что он бы лучше знал, как тебя лечить.

— Трубач знал все на свете.

— Он действительно знал очень много.

В то утро, когда они хоронили шамана, Такса и девушку поймали. Но потом девушка куда-то пропала.

— У нас есть вода?

Монах встал и отошел, Такс его теперь не видел. Он приподнялся и понял, что они расположились в тени на возвышении. С двух сторон тут росли березы и ясени. Видимо, они были недалеко от реки. Он лежал на ветках, покрытых остатками рясы монаха. Немного подальше монах сложил переметные сумы и узел, которого Такс раньше не видел. Он принес воду в сушеной тыкве и сел рядом с Таксом. В руке у него был германский хлеб.

— Твой друг дал нам с собой еду.

— Мой друг? — Такс приподнялся с земли.

— Сын короля. Он привез нас сюда.

Такс покачал головой, вода прохладой текла у него по горлу. Он ничего не помнил, кроме того, что у него был жар и ему было страшно плохо в грязной конюшне гепидов, где он валялся, как последний раб.

— Дитрик? Это он нас привез сюда? Где он?

— Наверно, вернулся домой.

— Он еще придет к нам?

— Не думаю. Он сказал, что нам нужно убираться отсюда, как только ты будешь в состоянии двигаться, и что нас могут легко найти, если за нами начнется погоня.

— Он тебе сказал, кто он такой? Он — молодой, так? Моложе меня… Со светлыми волосами и глазами… Он симпатичный, не так ли? Ну, как все германцы.

— Он сказал только, что он твой друг. Он действительно твой друг.

Монах разломил хлеб пополам и дал Таксу один кусок.

— Конечно, это — Дитрик.

Такс положил хлеб на землю и постарался сесть. Монах повернулся к нему, но не попытался его остановить. Такс проверял повязки на ногах — повсюду чувствовалась боль. Он не мог двигать ногами, а когда он попробовал это сделать, то боль пронзила все тело.

— Я смогу ехать верхом. Тебе придется вернуться к Ардарику — Дитрик о тебе позаботится.

Может, монах уговорит Дитрика поехать с ними, и они с Таксом где-нибудь встретятся, но монах покачал головой:

— Послушай меня, мой друг. Я лучше пойду прямиком в Ад, чем снова вернусь в это место. Не пытайся со мной спорить. Если ты хочешь ехать, то я постараюсь тебе помочь, но ты должен оставить меня здесь. Я могу справиться, как я делал это и раньше.

Такс ухватил его за руку:

— Тогда было лето. Посмотри на деревья, скоро выпадет снег. Ты не можешь себе представить, какие здесь зимы. Если ты не хочешь ехать к гепидам, поехали со мной.

— Спасибо, я не могу этого сделать.

Такс что-то пробормотал, искоса глядя на монаха. Он откусил кусочек хлеба. Ему так хотелось увидеть Дитрика. Как ужасно, что он был здесь, принес его сюда, а Такс ничего не чувствовал. Он доел хлеб и стряхнул крошки с коленей.

— Делай, как ты знаешь. Вскоре станет темно, и тогда я уеду. Я считаю, что тебе следует ехать со мной. Я тебе дам коня, и ты можешь забрать все, что пожелаешь. Я могу охотиться на равнине, поэтому ты возьмешь еду. Ты видел мою черную лошадку?

— Да, она пасется вместе с кобылками, но меня к себе не подпускает.

Такс кивнул:

— Я так и думал, что она вернется.

Не было смысла сейчас отправляться на реку Недао, там еще никого нет. Он лег на спину и посмотрел на небо сквозь ветви берез и подумал, куда же ему ехать и как он станет охотиться все это время.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— Такс! Такс!

Такс придержал лошадку и оглянулся. В переполненном лагере он не обнаружил ни одного знакомого. Собаки рычали у ног лошадки. Та фыркнула и ударила копытами. Такс нагнулся и замахнулся на них луком. Когда же он выпрямился, то увидел, как Монидяк пробирается к нему между кибиток, деревянных рам для сушки мяса, костров и сохнущей одежды.

Бросив лук, Такс раскинул руки и издал клич. Монидяк приказал своему коню перепрыгнуть через кучу отбросов и нырнул прямо с седла в объятия Такса. Они свалились с лошадки на завопившего ребенка. Его мать вылетела из кибитки с кнутом и стала хлестать их, не переставая ругаться.

— Монидяк! — восклицал Такс, сжимая приятеля в объятиях. Кнут из бычьей шкуры хлестнул по плечам, и кончик его ожег щеку, как горячий уголек.

— Ой, давай отсюда выбираться, Монидяк. Монидяк!

Прикрывая голову руками, Монидяк отбежал от разъяренной мамаши. Такс последовал за ним на коленях. Таким образом, он был менее заметен, и пока женщина размахивала кнутом над головой Монидяка, Такс добрался до черной лошадки, крепко ухватился за ее длинную гриву, и та оттащила его подальше от опасности. Монидяк хохотал и просил женщину перестать. Позади женщины малыш нашел хорошенький камешек и попытался его проглотить.

— Монидяк! — позвал Такс. Он с трудом вскарабкался на лошадку.

Монидяк увернулся от последнего удара, показал «фигу» женщине и помчался по лагерю за своим конем. Такс последовал за ним. Когда Монидяк подобрал волочащиеся поводья, он обернулся и улыбнулся Таксу.

— Я знал, что ты приедешь. Куда ты дел Трубача? Он с тобой? Где вы остановились?

— Я приехал один. Трубач — мертв.

У Монидяка глаза стали круглыми, как у германцев. Улыбка примерзла к его лицу.

— Трубач мертв? Что случилось?

— Все очень сложно. Его убил гот. Где ты остановился?

— Поехали, — Монидяк одним махом взлетел на коня. — Еще одно преступление готов.

— Да, они убивают любого хунну, которого могут найти. С тех пор, как я покинул Хунгвар, я видел мертвецов столько же, сколько их было на войне.

С тех пор, как Такс расстался с монахом, он видел еще много свидетельств жестокости готов. Ему пришлось следовать за Монидяком — лагерь буквально кишел народом, а проходы между кибитками были очень узкими, только для одного всадника.

— Да, я это уже слышал. Бряк тоже здесь. На севере мы не видели такого разгула германцев. Мы слышали много разных рассказов. Могу себе представить твою историю.