Маятник Фуко - Умберто Эко

— Они всегда так это повторяют. Вы голодны, обмануты, вас эксплуатируют? Просите кубок тайны! Вот…

— Ты тоже хочешь потерять голову?

— Но я знаю, что речь идет о химии и не более того. Ни для кого это не секрет, даже те, кто не знают древнееврейского языка, свихнулись, стремясь все постичь. Иди сюда.

— Подожди. Затем Розенкрейц едет в Испанию, там также постигает оккультные доктрины и говорит, что продвигается все ближе и ближе к Центру познания. И во время этих путешествий, которые для интеллектуала той эпохи были действительно походом за тотальной мудростью, он понял, что необходимо создать в Европе общество, которое смогло бы указать правителям путь науки и добра.

— Оригинальная мысль! Стоило так усердствовать! Я хочу охлажденную мамайю.

— Она в холодильнике. Будь добра, возьми сама, я работаю.

— Если ты работаешь, значит, ты муравей, если ты муравей, то и веди себя как муравей — иди за провизией.

— Мамайя — это роскошь, поэтому за ней должна сходить стрекоза. Если я пойду, тогда ты читай.

— Избавь, Господи. Ненавижу культуру белых. Я схожу.

Ампаро шла к кухне, а я наблюдал за ней с вожделением. Тем временем C.R. возвратился в Германию и вместо того, чтобы заняться превращениями металлов, что позволяли его огромные знания, решил посвятить себя духовным преобразованиям. Он создал братство, изобрел магический язык и письмо, которые станут основой науки мудрости для будущих братьев.

— Нет, я испачкаю книгу, положи мне ее в рот, да нет, не дурачься… вот так. Господи, как хороша мамайя, resencreutzlische Mutti-ja-ja…

А знаешь, что эти послания розенкрейцеров призваны были просветить мир, алчущий истин?

— И просветили?

— То-то и штука, что истину было решено в манифесте не открывать. Пообещали и передумали. Потому что эта истина такая важная, такая важная, что открывать ее никак нельзя.

— Сволочи. И ты тоже.

— Нет, нет, я не виноват, перестань, щекотно! В общем, розенкрейцеров тогда было на белом свете множество, но тут же они решили разъехаться во все концы света и дали обет бесплатно лечить болящих, не носить одежд, по которым их могут опознать, прилаживаться к обычаям каждого государства, встречаться между собою ежегодно и оставаться в глубокой тайне сотню лет.

— Но извини, какой реформы им было надо, если ее как раз в то время проводили? Лютер-то зачем старался?

— Да нет, выходит, что розенкрейцеры — это еще до протестантства. Тут сказано в примечании, что из внимательного изучения «Fama» и «Confessto» очевидно.

— Кому очевидно?

— Говорят очевидно, значит должно быть и твоим очам видно. Не приставай. Эй! Прекрати немедленно! Идет серьезный разговор, понимаешь…

— Понимаешь, это ты не понимаешь…

— Я сейчас отползу, с тобой опасно… Очевидно, как было заявлено! Что предтеча розенкрейцерства — Христиан, как ты уже догадалась, Розенкрейц! Который вряд ли существовал… родился в 1378 году и умер в 1484 в цветущем возрасте ста шести годов, и нетрудно догадаться, что секретное общество Розы и Креста немало способствовало проведению реформации, которая в 1615 праздновала столетний юбилей. Добавим к этому, что на персональном гербе Лютера мы находим как розу, так и крест.

— Простенько и со вкусом.

— А что ты хотела бы чтобы Лютер держал у себя на гербе — горящую жирафу или растаявшие часы?[68] Всякому дизайну свое время. Всяк шесток знай свой свер… Знаю, какой тебя шесток интересует… Слушай лучше. Около 1640 года розенкрейцеры решили отремонтировать свой дворец или как его, тайный замок. И вот они обнаружили плиту, в середине которой был забит большой-большой гвоздь. Дерни за гвоздик — плита вынулась, а за нею оказалась большая-большая дверь, а на двери было написано большими-большими буквами POST CXX ANNOS PATEBO.[69] — Хоть я и был подготовлен письмом Бельбо, все же я подскочил. — Ого!

— Что с тобой?

— Тот же текст в тамплиерском завещании… Я тебе никогда не рассказывал один случай, с одним полковником…

— Ну так значит тамплиеры переписали у розенкрейцеров.

— Да тамплиеры были раньше…

— Значит, розенкрейцеры переписали у тамплиеров.

— Радость моя, без тебя я бы сел и заплакал.

— Радость моя, тебя сглазил этот Алье, ты тоже начал искать откровений.

— Ничего подобного, никаких откровений я не ищу.

— Ну и молодец, а то будь начеку — опиум для народов!

— Пуэбло унидо хамас сера венсидо?[70]

— Смейся, смейся. Лучше расскажи, что дальше писали эти идиоты.

— Эти идиоты, как нам объяснял Алье, стажировались у вас в Африке.

— На стажировке их обучали утрамбовывать в трюмы таких, как я.

— Скажи спасибо, что тебя вовремя утрамбовали и вывезли в Бразилию, а то жить бы тебе в Претории, бедная чернявочка. — После поцелуев я продолжал: — За большой-большой дверью обнаружилась гробница о семи углах и — кто б мог подумать — семи сторонах! великолепно освещенная искусственным солнцем. В середине был круглый алтарь весь разузоренный девизами и эмблемами, например NEQUAQUAM VACUUM…

— Не-ква-ква? Кря-кря?

— Это латынь, глупая макака. Означает: пустоты не существует.

— Ну это еще слава богу. А я боялась…

— Можешь включить вентилятор, анимула вагула бландула?[71]

— Сейчас зима.

— Это у вас на обратном полушарии, дитя мое. Сейчас не может быть зима, сейчас июль. Очень тебя прошу, включи вентилятор, не потому что женщина должна обслуживать, а потому что он с твоей стороны. Мерси. Так вот, под алтарем находилось нетленное тело первооснователя. В руке оно держало «Книгу I», исполненную невыразимой премудрости. Жалко что миру эта книга не может быть открыта, добавляет манифест, а то бы такое было! такое было!

— Ой.

— Вот именно. В конце манифеста обещается некое сокровище — его еще предстоит обнаружить — и потрясающие откровения в области взаимоотношений между макро и микромиром. Не думайте только, что имеете дело с ничтожными алхимиками, которые только и способны — научить, как делать золото. Мы предлагаем вам по-настоящему стоящую вещь! Мы метим гораздо выше, во всех смыслах! Мы распространяем наш буклет «Fama» на пяти языках, не говоря уж о «Confessio» — в самом скором времени поступит в продажу! Ждем ответов и впечатлений от ученых и от неучей. Пишите и звоните нам по телефону, сообщайте о себе, а мы рассмотрим, подходит ли ваша кандидатура для участия в наших тайнах, которые пока что мы вам только приоткрыли! Sub umbra alarum tuarum Iehova.

— Это еще что?

— Под сению крил твоих, Господи. Заставка конца передачи. Переходим на прием. В общем, создается впечатление, что этим розенкрейцерам неймется поделиться тем, что они открыли, и ищут они только достойного собеседника. Но пока что ни гу гу о том, что же это такое.

— Как на объявлениях, где под фотографией какого-нибудь типа подписано: пришлите десять долларов, и я научу вас, как стать миллионерами.

— Он, кстати, и действительно может научить. Делайте как он. А лучше как я…

— Слушай, надо бы почитать дальше. От тебя спасенья нет, можно подумать, ты меня до сих пор никогда не видел.

— Каждый раз с тобой как первый раз.

— Даже еще хуже. В первый раз я не доверяю посторонним мужчинам. И еще скажи, пожалуйста, ты что, решил в этом специализироваться? То тамплиеры, теперь розенкрейцеры… Ты, скажем, Плеханова почему не читаешь?

— Я через сто двадцать лет поеду искать его гробницу. Если Сталин ее не закатал каким-нибудь бульдозером… 

— Вот балда. Не читай минутку, я схожу в ванную.

30

Еще знаменитое побратимство Розы и Креста предупредило, что весь подлунный мир охвачен бредовыми провозвестиями. И действительно, как только появился этот призрак (хотя в «Fama» и в «Confessio» доказывается, что дело шло об обыкновеннейшей забаве для досужих умов) тут же он породил и надежду на всеохватную реформу, и породил явления частично смехотворные и абсурдные, а частично невероятные. И от этого честные и порядочные люди самых различных стран взялись потешаться и насмехаться над ними, дабы они открыто выступили бы в свою защиту, или чтоб убедиться, что те способны появляться перед названными побратимами… при помощи Зеркала ли Соломона, или иным оккультным способом.

Дальше было еще интереснее, и к возвращению Ампаро я готов был вкратце изложить ей все, что происходило после публикации манифестов.

— Это невероятно. Манифесты появились в то время, когда литература подобного рода изобиловала повсюду, всех увлекало возрождение, золотой век, обетованная земля духа. Кто роется в магических текстах, кто не дает покоя печам для приготовления металлов, тот стремится управлять звездами, еще один потеет над тайными алфавитами и универсальными языками. Прагу Рудольф II превращает двор в алхимическую лабораторию, он приглашает Коменского и Джона Дии, придворного астролога королевы Англии, который раскрыл все тайны космоса на нескольких страницах «Monas Ierogliphica» Клянусь, это название труда, a monas означает «монада».