Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий - Харуки Мураками

Приняв душ, он позвонил Саре на домашний, но услышал в трубке лишь стандартную фразу автоответчика: «Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала». Цкуру поколебался пару секунд, но ничего не сказал и повесил трубку. Часы на стене показывали 13:05.

Он собрался было позвонить Саре на мобильный, но тут же раздумал. Возможно, она сейчас обедает где-нибудь со своим любовником. Для секса, пожалуй, еще слишком рано. Цкуру вспомнил мужчину лет пятидесяти, с которым она гуляла под руку по Омотэсандо. Картинка эта никак не выходила из головы. Лежа на диване, Цкуру размышлял о своем сопернике и чувствовал, будто его позвоночник пронзают тонкой иглой. Боль очень слабая, почти неразличимая. И крови никакой. Но все-таки боль есть боль.

На велосипеде он отправился в бассейн, где проплыл свои обычные полтора километра. Тело по-прежнему оставалось каким-то ватным. Несколько раз ему даже почудилось, будто он засыпает на плаву. Хотя, конечно, спать на плаву не умеет никто. Просто ему так показалось. На своем обычном плавательном автопилоте он хотя бы смог обойтись без мыслей о Саре и ее любовнике.

Вернувшись домой, он поспал еще полчаса. Без сновидений, в полной отключке. Затем встал, погладил несколько рубашек и носовых платков, приготовил ужин. Запек в духовке горбушу со специями, спрыснул лимоном и съел с картофельным салатом и супом мисо с кусочками тофу. Выпил с полбанки пива, глядя новости по телевизору, завалился с книгой на диван.

Сара позвонила в девять вечера.

– Ну что? Привык уже к местному времени?

– Сплю как попало, но в целом оклемался.

– Сейчас можешь говорить? Или носом клюешь?

– Спать хочу, но потерплю еще часок, потом лягу. Завтра на работу, а там даже в обед не поспишь.

– Да, лучше так, – согласилась Сара. – Слушай… сегодня в час дня, случайно, не ты мне звонил? Забыла проверить автоответчик, только сейчас заметила…

– Да, это был я.

– А я как раз в магазин за продуктами выходила.

– Угу, – только и сказал он.

– А почему сообщения не оставил?

– Да не люблю эти автоответчики. Вечно с ними напрягаюсь и не знаю, что сказать.

– Ну ладно. Но хоть назваться-то мог?

– Верно… Назваться стоило.

Она помолчала.

– Послушай, я же так волновалась. Как ты там, все ли у тебя получается… Мог бы и сказать что-нибудь. Хотя бы пару слов.

– Извини, ты права, – сказал он. – И чем ты весь день занималась?

– Белье стирала, продукты покупала, еду готовила, драила ванную и туалет… Мне, представь себе, тоже иногда нужны самые банальные выходные. – Она снова помолчала. – Ну и как Финляндия? Сделал все, что хотел?

– С Черной встретиться удалось, – ответил Цкуру. – Поговорили не торопясь. Ольга мне здорово помогла.

– Вот и отлично. Правда она чудесная?

– Очень.

И он рассказал, как ехал полтора часа на машине из Хельсинки к очень красивому озеру, чтобы встретиться с Эри (то есть Черной). И что Эри проводит там каждое лето с мужем, двумя дочками и собакой в маленькой и очень уютной хижине. А рядом есть мастерская, где они обжигают керамику.

– Она показалась мне очень счастливой. Видимо, ей очень подходит жизнь в Финляндии, – сказал Цкуру. Если, конечно, не считать долгой и темной полярной ночи, добавил он про себя. Но вслух говорить не стал.

– Значит, стоило ради одной этой встречи мотаться в Финляндию?

– Думаю, стоило. Есть вещи, о которых можно говорить, только глядя человеку в глаза. Очень многое теперь прояснилось, большое тебе спасибо. Не скажу, что я выяснил все, что меня интересует, но беседа получилась просто бесценной. По крайней мере, для меня внутри.

– Ну, здорово. Это я и хотела услышать…

В наступившем молчании ему почудился некий намек – слабый, как мимолетная перемена ветра. А потом Сара сказала:

– Эй… У тебя правда что-то с голосом – или мне кажется?

– Да не знаю. Может, просто сел с недосыпу. Никогда в жизни так долго не летал в самолете.

– То есть у тебя все в порядке?

– Да, особых проблем вроде нет. Есть к тебе разговор. Но если начать сейчас, получится слишком длинно. Лучше встретимся где-нибудь на днях и поговорим хорошенько.

– Да, конечно, давай. Главное – здорово, что съездил не зря.

– Спасибо тебе за все.

– Не за что.

Она снова умолкла. Цкуру прислушался. Странный намек в ее молчании как будто не исчезал.

– Все хотел у тебя спросить, – сказал он, собравшись с духом. – Хотя, может, и не стоило бы. Но мне почему-то кажется, лучше искренне спрашивать о том, что нас беспокоит.

– Конечно, – сказала Сара. – Спрашивай искренне, так лучше всего. О чем угодно.

– Даже не знаю, как правильнее описать, но… Мне кажется, у тебя, кроме меня, есть кто-то еще. Другой мужчина. И это ощущение терзает меня уже довольно долго.

Сара отозвалась не сразу.

– Тебе – кажется? – уточнила она. – То есть у тебя непонятно с чего возникло такое ощущение?

– Ну да, непонятно с чего, – подтвердил он. – Но я, как уже говорил, своей интуиции обычно не доверяю. Голова моя, в принципе, устроена для создания вещей, имеющих конкретную форму. Как, впрочем, и мое имя. Там у меня все очень просто. Моя голова не умеет анализировать сложное поведение других людей. Да что там других – даже мои собственные поступки для нее не всегда понятны. Из-за этого я часто совершаю ошибки. А потому стараюсь не думать глубоко о чем-то слишком запутанном. Но этот вопрос беспокоит меня давно, вот я и решил задать его тебе. Искренне и напрямую. Чтобы в голове у меня ничего не искажалось по ошибке.

– Понятно, – сказала Сара.

– Вот и ответь. Ты встречаешься еще с кем-нибудь, кроме меня?

Она молчала.

– Пойми, – продолжал он. – Даже если, к примеру, это и так, я не стану ни в чем тебя обвинять. Наверно, я вообще не должен об этом даже заикаться. Ты ничем не обязана мне, и я не вправе ничего от тебя требовать. Мне просто хочется знать, ошибаюсь я или нет, вот и все.

Сара глубоко вздохнула.

– Права, обязанности… Давай ты не будешь говорить таких слов? А то прямо не разговор, а дебаты о поправках к конституции.

– Ладно, – согласился он. – Я и правда выбрал не те слова. Но повторяю: человек я очень простой. С такой занозой в сердце могу и не справиться.

Сара помолчала еще немного. Он представил, как плотно, должно быть, сейчас сжимаются ее губы у телефонной трубки.

Потом она заговорила – неожиданно тихо.

– Ты совсем не простой. Ты просто привык о себе так думать.

– Возможно, ты и права. Сам я в этом разбираюсь плохо, но стараюсь, по возможности, ничего не усложнять. Особенно в отношениях с людьми. Такой у меня характер. Несколько раз я уже сильно обжегся и не хочу, чтобы это повторилось снова.

– Хорошо, – сказала Сара. – Ты спросил меня искренне. Так же искренне я тебе и отвечу. Но прежде, чем это произойдет, ты не мог бы мне дать немного времени?

– Сколько?

– Ну… дня три. Сегодня воскресенье, так что, думаю, в среду я смогу с тобой встретиться. И ответить на твой вопрос. В среду вечером ты свободен?

– Да, – отозвался он не задумываясь. Сверяться с ежедневником не было смысла. После каждого захода солнца он, как правило, никому ничего не должен.

– Вот и поужинаем вместе. И поговорим обо всем. Откровенно. Идет?

– Идет.

И оба положили трубки.

В ту ночь ему приснился очень странный сон. Он сидит за роялем и исполняет сонату. Рояль новый, огромный – белые и черные клавиши разбегаются влево и вправо чуть не до бесконечности. На пюпитре перед его глазами – огромные листы с нотами. Женщина в обтягивающем черном платье стоит рядом и длинными бледными пальцами переворачивает страницы. Очень быстро и очень вовремя. Ее черные волосы ниспадают до поясницы. Вокруг все тоже черно-белое. Никаких оттенков.

Автор сонаты ему неизвестен, но сочинение просто гигантское. Партитура – толщиной с телефонный справочник Токио[44]. На страницах черным-черно от мелких закорючек. Сложнейший шедевр, требующий большого исполнительского мастерства. Цкуру видит эти ноты впервые в жизни. Но с первого взгляда схватывает суть и логику мира, который они выражают, и превращает их в звуки. Примерно так же, как навскидку считывает трехмерный чертеж какого-нибудь вокзала. Вот такой у него особый дар. Его гибкие, тренированные пальцы проносятся по клавиатуре из конца в конец и обратно. У него потрясающий опыт игры. В безбрежном океане нот он ориентируется лучше кого бы то ни было.

Он играет, не думая и не напрягаясь, и все его тело пронизывают сполохи вдохновения – призрачные, как летние молнии в послеобеденную грозу. И хотя технически эта музыка невероятно сложна, звучит она очень камерно и интимно. Именно так – непосредственно, чувственно, объемно – и должна выражаться в трехмерном пространстве человеческая жизнь как она есть. Ибо это важнейшее явление природы ничем, кроме музыки, не воспроизвести. Цкуру очень гордится тем, что его пальцы на такое способны. И его спина изгибается в радостном экстазе.