Небоскребы магов - Гай Юлий Орловский

— Правда? — переспросил я. — Честно говоря, меньше всего думал о себе так. Даже не знаю, но когда такое свалилось на голову, пришлось слезть с дивана. И сейчас я, честно говоря, все еще в растерянности. Думаю, герцогиня, мы поддержим друг друга.

Она чуть отодвинулась, взгляд стал отстраненным.

— Глерд, я чувствую вашу неясную тоску, но абсо–лютно не могу понять ее сути. Тем более, что значит поддержать друг друга?.. Я вполне удовлетворена жизнью…

— Тогда поддержите меня, — предложил я. — Разве это не извечное предначертание женщины? Поддержи–вать мужчин и вселять в них силы? Уверенность — тоже сила.

Она посмотрела искоса.

— Вас трудно понять, глерд. Хотя, признаюсь, так даже интереснее. Это не с конюхом переспать на ходу.

— Переспать на ходу, — повторил я, — здорово! Богат язык, очень богат. А в моем королевстве слишком прямые и недвусмысленные синонимы. Зато много… Знаете, герцогиня, вы поддержите меня тем, что пока вот набираемся сил, вы расскажете мне как можно больше о Дронтарии. Мне кажется, что женщина с вашим умом знает больше и лучше, чем даже королевские советники.

Глава 9

В старину говорили в таких случаях, что между ними был стыд, а это всегда сближает, по крайней мере в этом мире, и пока я насыщался деликатесами мест–ной кухни, герцогиня хоть и с некоторым смущением, но достаточно мило отвечала на вопросы, расширяя мой кругозор больше, чем мне удалось за все время пребывания в этом мире.

Похоже, она в самом деле прекрасно разбирается в делах королевства, обладает ясным, трезвым умом, а еще умеет оформить в более четкие и емкие понятия, чем уклончиво рассказывали сам король Астрингер и его советники.

Дронтария в течение веков выдерживала натиск двух соседних королевств, Пиксии и Гарна, а те в кон–це концов, опасаясь друг друга, постепенно перешли от идеи захватить Дронтарию и разделить ее земли пополам к идее оставить ее буферным государством, имеющим право ловить в море рыбу, но без возможности строить свой морской флот.

Впрочем, чтобы не было возмущения в народе, а главное, среди знати, договор об отказе от строи–тельства собственного флота сумели подать как побе–ду дронтарской дипломатии. Дескать, все издержки принимают на себя Пиксия и Гарн, они берут товар на пристани, а дальше уплывают с ним и где–то далеко продают, а потом привозят золотые монеты.

Возможно, так и есть, то есть не получают никакой выгоды, однако же отсутствие своего флота до сих пор задевает как гордость королей Дронтарии, так и неко–торых знатных глердов, которые могут смотреть дальше границы своих родовых земель.

— Меня бы задело, — заметил я. — Будь я дронта- рианином. Или дронтарианцем.

— А сейчас вы не дронтарианин?

Я пожал плечами.

— Наличие земельных угодий не делает местным.

— Ни в какой мере?

— Думаю, что… разве что личные привязанности.

— К королю Астрингеру?

— К вам, герцогиня, — ответил я любезно. — Вооб–ще–то я не шучу. Не верите?

Она покачала головой.

— Само собой.

— Почему?

— Думаю, — проговорила она медленно, — во–пер–вых, вам лестно добиться удовлетворения своих телес–ных потребностей от замужней женщины… Во–вторых, я герцогиня, а это сразу повышает и ваше мужское са–момнение.

Она замолчала, я поинтересовался:

— А в-третьих? Герцогиня, я же чувствую!

— Верно, — согласилась она, — есть и в-третьих. Вы каким–то образом ощутили, что я одинока и несчастна, хотя этого не знает никто на свете, включая моего мужа, дочь и родню. И… воспользовались.

В ее взгляде я прочел осуждение и понимание про–стой истины: все мужчины — похотливые свиньи, как не воспользоваться женской слабостью, я такой же, как и все, только оказался хитрее других и настойчивее.

— Герцогиня, — сказал я со вздохом, — вы очень прозорливая женщина. А я… свинья, как и все. До–бавьте ко всем моим достоинствам, что я тоже, как ни странно, одинок и несчастен. И до сих пор не знаю, что хорошо, что плохо. У нас эти понятия размыты на–столько… к тому же несколько раз менялись местами, что уже и не знаешь, как правильно… Я имею в виду в моем далеком королевстве.

Она сказала с сочувствием:

— В вашем королевстве были трудные времена. А здесь вы… чего добиваетесь?

— Пока ничего, — ответил я. — Пытаюсь понять, что делать. Беда наша в том, что те, кто знает, бессильны, а кто силен… тот либо глуп, либо боится шелохнуться, чтобы не поломать все вокруг…

— Но у вас есть замок и земли, — напомнила она.

— На своих землях, — сказал я, — установлю спра–ведливые законы. Но я хотел бы, чтобы справедливые законы были установлены во всем мире. Герцогиня, я просто уверен, что вы мне поможете… Добрым словом, чисто женским теплом…

Она отпила из чаши, которую я заполнил вином до венчиков, попыталась высвободить плечи из моих объ–ятий, но я проявил настойчивость, ни одна женщина еще не волновала мою плоть с такой мощью, герцогиня почти не сопротивлялась, когда я уложил ее там же на диване.

Одевшись, я снова наполнил вином чаши, герцоги–ня поспешными движениями опустила задранное пла–тье и сдвинула ноги. Я передвинул ее чашу к ней поближе, а герцогиня, опираясь на спинку дивана, медленно села, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— И что же, — спросила она, — вы в самом деле… говорите о справедливости для всех… вот так серьезно?

— Абсолютно, — заверил я, — хотя и самому смешно.

Она сделала жадный глоток, хотя и старается не по–казывать, что за время нашей возни на диване во рту пересохло.

— Почему?

— Меньше всего, — объяснил я, — я ожидал от себя стремления к справедливости. Мне, как и любому молодому дураку, пираты и разбойники нравятся больше, чем те, кто их ловит и вешает. Хотя пираты как бы тоже за справедливость, хотя они убивают и грабят мирных купцов, а потом еще и топят их с кораблями вместе, чтобы концы в воду…

Она допила вино, опустила чашу на стол и наконец взглянула на меня, но стыдливый румянец молодой женщины все еще полыхает ярко и жарко на обеих щеках.

— А почему, — произнесла она, — сейчас…

Я развел руками.

— Как уже сказал, этим должны были заниматься другие люди. Обеспечивать справедливость так, чтобы это устраивало меня в первую очередь. Но что–то сдви–нулось в мировой константе…

— В чем–чем?

— Во мне, — объяснил я. — Так как я и весь мир. Ну, таким вот ценным я себя чувствую. И неважно, что другие мое мнение не разделяют. Понятно же, что са–мое правильное и важное мнение — это мое.

Она улыбнулась.