Дьявольский полк - Свен Хассель

Обер-фельдфебель Лютц сошел с ума и с разбегу ударился головой о стену.

По базилике сновало множество крыс. Сотни. От страха они все обезумели. Взбирались с писком нам на ноги. У них была лишь одна цель: прочь из этого огненного ада. Мы били их саперными лопатками. Почуяв свежую кровь, они бросались друг на друга: образовывалось столпотворение рычащих, окровавленных, царапающихся существ.

Падре Эмануэль стоял, прижавшись спиной к стене, и яростно размахивал лопаткой. На его плече сидела крыса с наполовину спаленной шерстью и шипела на других, нападавших на нее. Падре уронил свое распятие, и одна из крыс принялась яростно его кусать. Малыш размозжил каблуком ей голову. Нам следовало быть признательными крысам. Они спасали нас от безумия.

Бомбардировка прервалась, но вскоре возобновилась с новой яростью. Впоследствии мы узнали, что нас бомбили две тысячи «летающих крепостей»[190]. За те сутки на нашу маленькую территорию было сброшено больше бомб, чем за всю войну на Берлин.

Падре Эмануэль протянул к нам свое распятие и благословил нас. Мы соорудили новый алтарь из ящиков и переломанных балок. Чтобы подвигнуть нас к этому, ему пришлось нанести несколько ударов и подзатыльников; но раз падре хотел отслужить мессу, мы ничего не могли поделать.

Мы собрались вокруг него. Он сверкнул на нас глазами.

— Снять каски! Встать на колени для молитвы!

Малыш замешкался и получил звонкую затрещину, чтобы поторапливался.

После этого падре прочел молитву. Это была не та молитва, какую он мог выучить в семинарии, но она придала нам мужества. Потом стал произносить проповедь. Его рокочущий голос заглушал даже разрывы бомб.

— Не воображай, что Бог тебя боится, — сказал он, укоризненно указывая пальцем на Малыша. — Затрещину ты получил по велению Бога. Ты хнычешь от страха при мысли о смерти, но без колебаний убиваешь других. Рота за три дня потеряла восемьдесят шесть человек убитыми. Это много. Будет еще больше. Вам нужно искать Бога через меня, пока есть время.

Он еще с четверть часа обрушивался на нас со своей самодельной кафедры.

— Жаль, что он не генерал, — прошептал Порта. — Из него получился бы превосходный командир.

На монастырь обрушился град снарядов.

Взрывной волной падре сбросило с кафедры. С кровью, текущей по всему лицу из глубокой раны, он снова поднялся на нее. И, подняв высоко над головой автомат, угрожающе навел его в нашу сторону.

— Не думайте, что это единственная на свете сила. Не закрывайте дверь перед ликом Бога. Жизнь дается только на время. В том, что имеет отношение к Богу, автоматы ничего не значат. Я знаю вас. Знаю, что вы думаете. Не усмехайся, Порта. Даже твое непристойное берлинское остроумие не поможет тебе при встрече с Богом. Не верьте тому, что написано у вас на пряжках ремней. Бог не с вами. И не с противником. Война — предел человеческой глупости. Дело дьявола. Кое-кто называет эту войну крестовым походом. Это богохульство. Это война ради грабежа. Небывалый акт человекоубийства.

Оглушительный грохот окончательно прервал его проповедь. Базилика развалилась. Большие свечи погасли. Мы неистово старались выбраться из задымленного помещения, проползая на брюхе между грудами камней. Теперь бомбардировка обрела иное звучание. Раздавался не выматывающий нервы вой бомб, а свист снарядов. По монастырю била артиллерия. Более сосредоточенно. Размеренно. Слаженно.

Мы лежали в одиночных окопах, со страхом глядя на охваченную пламенем, изрытую снарядами землю. Сколько еще это будет продолжаться?

Кто-то бежал со всех ног по тропинке в нашу сторону. Большой прыжок, и он приземлился в нашей яме.

Это был Орел. Наш батальонный связной. Он тяжело дышал. Майк ударил его кулаком.

— Что случилось?

— Батальон уничтожен, герр майор, — пропыхтел он между выдохами. — Третья рота похоронена заживо.

— Чушь, — отрывисто произнес Майк. Поманил к себе Порту. — Выясните со Свеном, что там такое.

Мы взяли автоматы, сунули в голенища несколько гранат и хлопнули Орла по плечу.

— Веди нас, тюремная крыса.

— Не могу, — простонал он и скорчился от ужаса на дне ямы.

Порта пнул его.

— Вставай, жирная свинья. Можешь — не можешь, а пойдешь.

От страха Орел почти обезумел. Мы пустили в ход приклады. Бесполезно. Возили его лицом по грязи, хватали за чувствительные места, делали все, что могли, но безрезультатно. И то, чего не могли мы добиться жесткостью, сделал командный голос Майка.

— Штальшмидт, — заорал он. — Бери свой автомат и ступай! Это приказ.

Орел подскочил, вытянулся в струнку под градом осколков и пролаял:

— Jawohl, герр майор!

И понесся так быстро, что мы с Портой едва поспевали за ним.

— Следуйте за мной! — крикнул он. Потом вообразил, что видит американца, и разрядил в него весь рожок, — но это был всего лишь труп.

Предостерегающий свист заставил нас пуститься бегом. Мы все забрызгались грязью. Только глаза двигались в толстых грязевых масках, покрывавших наши лица. То, что было некогда позицией третьей роты, представляло теперь собой лунный ландшафт; из него торчала рука в рукаве от маскировочного обмундирования, напоминавшая какой-то одинокий цветок.

— Прямое попадание, — объяснил Орел. — Только я вышел из штаба роты, как туда угодило. Должно быть, крупнокалиберный снаряд.

— Видно, что не винтовочная граната, — проворчал Порта. Потом взгляд его упал на огромный неразорвавшийся снаряд в воронке[191]. — Видишь этого медного пьянчугу? Он дорого стоит! Поможешь мне осторожно его вытащить? В нем по меньшей мере три ночи у Бледной Иды.

Я сглотнул. При этой мысли в груди у меня что-то опустилось. Если снаряд взорвется, от нас не останется даже пуговицы. Но отказаться я не посмел. Общими силами мы поставили медного пьянчугу вертикально. Порта плюнул на него, перекрестил и три раза опустился на колени. Орел был бледен, как смерть, и я наверняка тоже.

— Теперь держите его, а то взлетите на воздух вместе с потрохами, — скомандовал Порта, доставая из рюкзака инструменты, которые аккуратно складывал на краю громадной воронки.

Итальянцы платили нам по три доллара за фунт меди, а в этой махине ее было не меньше центнера. Порта и Малыш были алчными собирателями. Как-то у них был целый грузовик меди. Они не раз выползали на ничейную землю и снимали со снарядов кольца прямо перед американскими позициями. Но на той стороне тоже были собиратели, и случалось, что соперничающие группы ожесточенно дрались из-за одного-двух неразорвавшихся снарядов.

Порта задумчиво покачал на ладони плоскогубцы с загнутыми концами. И едва собрался взяться ими за кончик снаряда, над нами раздался вой, заставивший нас броситься на дно воронки. Мы осторожно выглянули через край, миновала ли опасность.

Порта плюнул и приказал Орлу сесть верхом на снаряд. Орел расплакался и стал просить сохранить ему жизнь.

— Это убийство, — провизжал он в отчаянии.

— Убийство будет, если не станешь делать, что тебе говорят, — сухо ответил Порта и начал работать плоскогубцами.

Взяв другие плоскогубцы, я стал помогать ему. Порта прилагал все силы, и Орел отчаянно старался удержать снаряд на месте.

Порта стонал, по его лицу струился пот, не от страха, а от физического напряжения.

— Если снаряд начнет шипеть, драпайте со всех ног, не то будем любоваться этим видом с луны! — Он положил плоскогубцы, поплевал на ладони и снова принялся за дело. — Хотел бы я видеть парня, который завинчивал эту штуку. Сказал бы ему пару ласковых. — Сдвинул на затылок желтый цилиндр и, сощурясь, посмотрел на белого, как простыня, Орла. — Удобно тебе, Штальшмидт?

Орел всхлипнул.

— Будь проклят день, когда я оказался в этой чертовой роте.

— Поддается! — торжествующе воскликнул Порта и повернул плоскогубцы. Сняв наконечник снаряда, он встал на колени и заглянул внутрь. Потом запустил туда руку.

Я ждал, что эта штука вот-вот взорвется. Никто не станет разбирать снаряд таким образом, если только ему жить не надоело. Орел до крови искусал губы. Глаза его выкатились. Он походил на больную курицу.

— Где же взрыватель, черт возьми? — ругнулся Порта, вся его рука находилась внутри снаряда. — Ничего не понимаю. Там масса колесиков и зубчиков. Теперь эта штука начинает тикать. Прислушайтесь!

— Там часовой механизм! — отчаянно крикнул Орел.

Порта щелкнул зажигалкой, чтобы было лучше видно.

Я весь покрылся гусиной кожей.

— Тьфу ты, черт, — удивленно воскликнул Порта. — Здесь внутри непонятно что, и все движется. Похоже на механизм будильника.

Орел издал хриплый вопль, спрыгнул со снаряда и бросился наутек. Порта, всецело поглощенный любопытным снарядом, не заметил этого. Он достал изнутри полоску асбеста, потом трубку, с виду стеклянную, после чего снаряд засвистел, как чайник.