Владычица магии - Мэрион Брэдли

Все тело Игрейны, словно на холоде, сотрясала крупная дрожь.

— Нет, нет… — прошептала она. — Или, если это был сон, так, значит, сны видела и я. — Молодая женщина подняла глаза, не зная, что еще сказать и что сделать. Утер не внушал ей такого страха, как Горлойс, но теперь, в преддверии решающего мгновения, она вдруг подумала, во власти накатившей паники, с какой стати она зашла так далеко. Гость по-прежнему удерживал ее, обнимая одной рукою. Но вот Утер усадил ее к себе на колени, и она, не сопротивляясь, прижалась головой к его груди.

Утер накрыл широкой ладонью ее тонкое запястье.

— Я и не представлял, какая ты хрупкая. Ты высокая, я привык считать тебя статной, царственной женщиной… а на самом деле ты совсем махонькая: я тебя голыми руками с легкостью сломаю, ишь, косточки как у пташки… — Пальцы его сомкнулись вокруг ее запястья. — И такая юная..

— Не такая уж и юная, — нежданно для себя самой рассмеялась Игрейна. — Я вот уж пять лет как замужем, и у меня ребенок.

— И однако ж ты слишком молода для всего этого, — возразил Утер. — Это твоя малышка была там, внизу?

— Да, моя дочка Моргейна, — кивнула Игрейна. И внезапно поняла: Утер тоже чувствует себя неловко, не ведая, как к ней подступиться. Молодая женщина инстинктивно осознала: несмотря на его тридцать с чем-то лет, до сих пор Утер имел дело только с женщинами, добродетелью не обремененными, а целомудренная дама, равная ему по рождению, для него внове. У Игрейны внезапно заныло в груди: ах, если бы она знала, что нужно делать и что говорить!

Оттягивая неизбежное, она провела свободной рукой по татуировке в виде змей на его запястьях.

— Прежде я их не видела.

— Верно, — кивнул Утер. — Это я получил в день коронации на Драконьем острове. Хотел бы я, чтобы ты была там со мною, моя королева, — прошептал он, обнял ее лицо ладонями и, запрокинув ей голову, поцеловал в губы. — Не хочу испугать тебя, — шепнул он, — но мне так долго снилась эта минута, так долго…

Дрожа, Игрейна позволила целовать себя, удивляясь необычности ощущений, чувствуя, как в глубине ее существа всколыхнулось нечто нежданное. С Горлойсом она ничего подобного не испытывала… и внезапно снова накатил страх. С Горлойсом Игрейна всегда ощущала себя так, словно с ней что-то делают, а сама она к происходящему не причастна, она всегда вольна отойти в сторону и отстраненно наблюдать за событиями. Она всегда оставалась самой собою, Игрейной. Но, почувствовав прикосновение Утеровых губ, она поняла, что более не сможет держаться обособленно, никогда больше не вернется к себе — прежней. Мысль эта повергала ее в ужас. И все-таки сознание того, сколь сильно Утера влечет к ней, заставляло кровь быстрее струиться по жилам. Рука ее крепче сомкнулась вокруг синих змей на запястьях.

— Я видела их во сне… но я думала, это только сон.

Утер серьезно кивнул:

— Вот и мне они снились задолго до того, как я ими обзавелся. И думалось мне, что и у тебя есть что-то подобное, на руках до самых плеч… — Он снова взялся за хрупкое запястье и провел по нему пальцем. — Только твои — золотые.

По спине у Игрейны пробежали мурашки. Да, то был не сон, но видение из страны Истины.

— Вот целиком я этот сон вспомнить не могу, — продолжал между тем Утер, глядя куда-то поверх ее плеча. — Мы вместе стояли на бескрайней равнине, и еще там было что-то вроде кольца камней… Что это значит, Игрейна, отчего мы видим одни и те же сны?

Голос ее дрогнул, как если бы к горлу подступили слезы.

— Возможно, всего-навсего то, что мы предназначены друг другу, король мой… мой лорд… любовь моя.

— Моя королева, возлюбленная моя… — Утер внезапно вскинул глаза: долгий взгляд, затянувшийся вопрос… — Воистину, время снов прошло, моя Игрейна. — Он запустил пальцы в ее волосы, распустил, и пышная волна в беспорядке рассыпалась по ее вышитому воротнику, по его лицу, дрожащими руками Утер пригладил длинные пряди. Он поднялся на ноги, не выпуская любимую из объятий. До сих пор Игрейна и не догадывалась, как сильны его руки. Двумя гигантскими шагами он пересек комнату и уложил молодую женщину на постель. Опустился на колени рядом с нею, наклонился, вновь поцеловал ее.

— Королева моя, — прошептал он. — Хотелось бы мне, чтобы и тебя увенчали короной вместе со мною в день моей коронации… Там в ходу обряды, о каких христианину и знать не подобает, но Древний народ, что жил здесь задолго до того, как на острова пришли римляне, отказался признать меня королем без надлежащих церемоний. Долгий путь я проделал, чтобы попасть туда, и готов поручиться, что часть его пролегает отнюдь не в этом, известном мне мире.

Эти слова воскресили в памяти Игрейны рассказ Вивианы о том, что миры постепенно отдаляются друг от друга, погружаясь в туманы. А подумав о Вивиане, молодая женщина тут же вспомнила, о чем просила ее сестра и как она, Игрейна, упрямо отказывалась.

«Я же не знала. Тогда я была так молода, так неискушенна, я ровным счетом ничего не знала, не знала, как все мое существо может таять, изнывать и терзаться, кружиться в неодолимом вихре…»

— А пришлось ли тебе заключить Великий Брак с землей, как это делалось в старину? Я знаю, что от короля Бана из Малой Британии этого потребовали… — И внезапно Игрейна почувствовала болезненный укол ревности: чего доброго, какая-нибудь жрица или просто женщина стала для него воплощением земли, которую Утер поклялся защищать!

— Нет, — отозвался Утер. — И я не уверен, что пошел бы на такое, но от меня ничего и не потребовали. Кроме того, мерлин сказал, что это он, как водится у мерлинов Британии, поклялся умереть, буде возникнет нужда, жертвуя собою во имя своего народа… — Утер умолк на полуслове. — Но тебе это мало о чем говорит…

— Ты позабыл, — напомнила Игрейна. — Я воспитывалась на Авалоне, моя мать была жрицей, а моя старшая сестра ныне — Владычица Озера.

— Ты тоже жрица, моя Игрейна?

Она покачала головой, собираясь просто ответить «нет», но вместо этого произнесла:

— Не в этой жизни.

— Не знаю… — Утер снова проследил контур воображаемых змей, свободной рукою касаясь своих собственных. — Думаю, я всегда чувствовал, что живу не в первый раз… кажется мне, жизнь слишком значима, чтобы прожить ее лишь однажды, а затем угаснуть, точно светильник под порывом ветра. И отчего, впервые увидев твое лицо, я почувствовал, будто помню тебя со времен до сотворения мира? Это все великие таинства, и, сдается мне, тебе о них ведомо побольше меня. Ты говоришь, что ты не жрица, однако ты достаточно искушена в колдовстве, чтобы прийти ко мне в ночь великой бури и предостеречь меня… Пожалуй, лучше мне от расспросов воздержаться, а то, чего доброго, услышу от тебя такое, что христианину знать не полагается. Что до вот этих, — он вновь коснулся змей пальцем, — если я и впрямь носил их в прошлой жизни, наверное, вот почему старик, накалывая их мне на запястьях в день коронации, сказал, что они мои по праву. Я слыхал, христианские священники прогнали с островов всех змей… но я драконов не боюсь и ношу их в знак того, что земля эта отныне под моей защитой, точно под драконьим крылом.