Игры с судьбой. Книга первая - Наталья Баранова

Неужели его, этого солнечного мальчика он учил когда-то давно? И не верится. Помнится смутно былое. Помнится дом, с увитыми плющём, стенами. Дожди, огонь в камине. Лия. Илант. Рэй…..

Помнится, смутно, словно он приказал себе никогда не вспоминать, Иридэ….

Сказки на ночь…. Долгие разговоры…. Запах трав, заваренных с чаем. Разбитые колени, детские болячки. Бессонные ночи…. Тысячи вопросов и сотни ответов. На один из них, мальчик, ты уже знаешь точный ответ. Тебе ответила Судьба…

Нет, не лгали Легенды. В одном точно не лгали…. Существует Империя. Спряталась. Затаилась. Наблюдает и ждет своего часа, как хищник в джунглях, готовящийся прыгнуть из засады.

Мир, в реальность которого, ты так не верил, мальчик мой. Теперь не отвернуться, не забыть! Теперь еще долго — долго помнить.

И вновь льется в горло вино.

Отрешиться б, обмануть себя, что не с ним это все произошло, а с кем-то другим. А он так — случайный свидетель. Так ведь не солжешь же! Себе не солжешь! А другим лгать — нет смысла.

И летит, хмельное:

— Эй, чертенок! Подай вина!

И хмурятся тонкие соболиные брови над светлыми бездонными очами.

— Не довольно ль на сегодня, господин мой?

— Говорю, подай! Ты меня не понял?

Мальчишка презрительно пожал плечами, перечить больше не стал, приволок пару бутылок, выгрузил на стол. Только уколол взгляд.

Нет, не рабская у пацана натура. Дикая! Вольная! Даже во Дворце Императора не потерялось ничего, не изменилось в этом. О! Как хрупко тонкое стекло! Но его Судьба хранила, сколько могла. Его — берегла.

Поймать бы руку, заглянуть в глаза, спросить:

— Ты меня помнишь?

Но не помнит своего прошлого тот, кто пригубил чертова зелья оноа. Ничего не теряет, кроме себя в этом мире. Имя, близкие, родина — все стирается беспощадно и навсегда. И расскажешь — так не поверит, не вспомнит. Ничего не изменить в этом.

Да и рассказать — нельзя. Буен Император, и не стенам чужого корабля доверять свои тайны. И чужими звуками звучит имя, заставляя сжиматься сердце от тоски. Рокше. А суть все та же — былая. Солнечный!

Свет в оконце. То, ради чего, он когда-то рванул в Империю. Ниточка продолжения, уходящая в даль. Сын его сына.

И отступает тоска.

Отослать всю прислугу, разогнать, как назойливых мух. Лишь его, одного, просить остаться в просторной каюте с собой наедине.

Сидеть, ждать, отслеживая, как тягучими каплями падает время. Набираться сил, как перед прыжком с обрыва, прежде чем встать, подойти, взять за подбородок, заставив заглянуть в свои глаза снизу вверх.

Не ледяные у мальчишки глаза, нет! Теплые. И нежданный отголосок — светлые пятна янтаря в оправе из серебра. Мелкие брызги, солнечные лучи, играющие на поверхности океана.

— Что вам нужно от меня, господин? — дерзкий вопрос.

Ну что тут ответить…. И опускается взгляд.

«Нет, ты не помнишь, мой мальчик. Ничего не помнишь. Эрмэ одарила беспамятством. Ты не помнишь и домика на взморье, хижины моей, лачуги, где мы сидели у огня, наблюдая, как танцуют саламандры в зеве камина. Кустов белых роз и алых маков в саду, качелей, укрепленных в ветвях старого дерева.

Ты не помнишь, как мы собирали ягоды, ползая в траве. И как однажды едва не наступил на змею — тоже не помнишь. Не помнишь детских своих болячек, когда я чуть не сходил с ума, ночи проводя у твоей постели. Ты не помнишь — меня, и своего отца, и мать и сестру. И тех, кто стали тебе братьями.

Никогда не вернется оно, это былое к тебе. Страшное слово это «никогда». Не найдешь ты сам дорогу до дома. Из сотен небес не выберешь своих. Разве что память сердца внезапно подарит тебе ощущение сопричастности к незнакомому, казалось бы, чужому.

Но ты жив, мальчик. Жив. И это греет сердце. Сколько лет считать ушедшим в небытие, что б вот так, внезапно обрести? Как не остановилось сердце? А кто его знает…. Но лучше так, чем была б украдена и жизнь. Я смирюсь. Я приму все как есть. Пусть будет так. Не стоит спорить….»

Отвернуться, украдкой смахнуть предательницу — слезу.

Забрать бы с собой! Назад! На Рэну! Домой!

Да нельзя. Нельзя привязывать к себе того, кто так горд и стремится к свободе. Нельзя. Слишком близок ты стал к Императору, Дагги Раттера! Не приведи Судьба — отметит Хозяин, что нечаянная пропажа нашлась! Полетит его голова, ничем тогда не выкупишь жизнь, что дороже собственной! Ничего не исправишь! Значит, должны разойтись пути. Значит, дорога параллельно до порога Хаттами. И — все….

— Дерзкий ты!

— Какой есть. Уберите руки, господин.

— Не обломали тебя на Эрмэ, не выдрессировали.

А в ответ резким жестом из рукава — нож, с внезапным уколом, нацеленным ниже пояса….

— Вы меня не трогайте, господин. Целее будете. Не нужно меня учить тому, о чем не прошу. Вы обещали, вот и выполняйте, а я не буду трогать вас. Таганага просил, уж очень, вас ни при каких обстоятельствах жизни не лишать. Я сдерживаюсь, но только из-за его просьб. И терпение у меня не беспредельно.

«Вот ты какой, чертенок!»

И в глазах не лед, но отблески булата.

Отступить, что может быть разумнее? Только так. Не хватало только мальчишке его крови на руках. За такие штуки Судьба мстит жестоко! Знаешь, не знаешь, а платить заставляет полновесной монетою.

— Вот ты какой!

— Обычный.

— Ножик-то настоящий?

— А вы подойдите еще разок, попробуйте! Нарветесь на клинок, узнаете тогда!

Не скрывает ни силы, ни дерзости. И как бы просто — обманным па отвлечь внимание, выбить оружие из руки. Но нужно ему это? Не нужно…. Нет, не нужно.

Вздохнув, Да-Деган прикрыл тяжелые веки. Не брал хмель. Только горькая улыбка проступала на лице.

— Кинжал убери. Не я, так кто-то другой может и впрямь силой помериться. А то и того проще — пальнет из бластера. Мне трупы на борту ни к чему, малыш. К тому ж, прав ты. Обещал я. А подобные обещания привык выполнять.

Неверие в серых глазах. Эх ты, глупыш!

— Высажу тебя на Раст-Танхам. И топай на все четыре стороны. Сам откуда родом?

И легкое смущение, краской в лицо. Дрожат губы.

— Не знаю, — ожидаемый, но режущий слух ответ, вызывающий дрожь. — Не помню.

— Не помнишь? Сколько же лет тебе было, когда попал на Эрмэ?

— Не знаю. Лет двенадцать, наверное. Я не помню….

«Не помню — резкая, рваная нота. — Все верно, малыш, тебе было двенадцать, когда мы тебя потеряли…. Солнце погасло в тот день. И проклинал я мир, как не проклинал, даже вырвавшись с Эрмэ. Как удержался на той грани, что удерживает рассудок от коллапса? Не знаю. Близко была тьма. Так близко! Не передать словами».

— Зачем вам это все, господин?