Кремль 2222. Край вечной войны (сборник) - Александр Козин

Вспомнить хотя бы, как, покидая Москву, друзья наткнулись на группу воинственно настроенных нео! Еле ушли от них тогда, и то непонятно, как. Повезло, иначе не скажешь.

В этот городок Ленька и Женя пришли под вечер, так что времени осмотреться практически не было. Найдя более-менее подходящее убежище недалеко от пристани (где следующим утром должны были встретиться с Марком, отправившимся осмотреть окрестности), близнецы окопались в комнате на втором этаже, где сохранились все стены, в полу и потолке отсутствовали дыры, а также нашелся тронутый ржавчиной лист железа, которым загородили дверной проем. Защита, конечно, не ахти, но она хотя бы дарила чувство защищенности.

Вновь завыл где-то у реки фенрир. Как рассказывал Марк, это существо представляло собой мутировавшего волка и сильно превосходило своего предка размерами. Но в зданиях они, вроде бы, не охотятся…

Все стихло. Женя села на пол у окна, глядя на загораживающий выход лист железа. Очень хотелось спать – сказывались долгая дорога и нервное напряжение. Глаза слипались. Девушка в который раз тряхнула головой, пытаясь сбросить сонное оцепенение, но бороться со сном оказалось не так уж и легко.

– В чистом поле деревцуДо зари не спится.В чужедальние краяРазлетелись птицы.И не вьют они гнездаНа ветвях упругих,Хлещут дерево дожди,Гнёт лихая вьюга[7].

Девушка сама не поняла, почему начала тихонько напевать песню – ту, которую им с братом в детстве пела на ночь мать…

– Женя, Леня, пора спать, – говорит мама с легкой улыбкой.

– Ну, мам! – в один голос восклицают близнецы. – Мы еще не наигрались!

– Поиграете завтра. А сейчас пора спать, темно уже. А по ночам приходит злой волчок и кусает непослушных деток…

Старинная присказка, как всегда, сработала – дети тут же оставили игрушки и забрались в кроватки.

– А ты споешь нам? – сонно спрашивает Леня.

– Конечно, – мама ласково улыбается и негромко поет колыбельную.

Тик-тик-так… Тик-таки-тик… Секундная стрелка на допотопных часах торопливо бежит по кругу. Круг за кругом, минута за минутой…

– Завтра, мама, поутруОтращу я крылья,Полечу через лугаНад степной ковылью.Стану птицей песни петьВесело и звонко,И баюкать деревцоНежно, как ребенка.

Женя часто вспоминала, как мама пела ей и Лене колыбельную, с какой теплотой и бесконечной любовью, вкладываемой в каждое слово… Вот только саму маму она почти не помнила. Осталось в памяти, что волосы у нее были темно-рыжие, с ранней сединой, и глаза добрые… Вот бабушку с дедушкой помнила прекрасно – они растили близнецов после того, как мамы не стало.

Пускай Женя плохо помнила лицо матери, но не забыла ее голоса и ее песен – как будто это было вчера.

Девушка продолжала негромко напевать себе под нос. Брат, похоже, вообще не замечал пения Жени – как спал, так и продолжал спать.

Допев песню до конца, девушка прислушалась. Тихо, только завывания ветра да их с Ленькой дыхание.

А потом в ровный звуковой фон вплелся еще один, посторонний звук.

Сначала Женя подумала, что она задремала и странный звук ей почудился. Честно сказать, она сначала даже не поняла, на что он похож. Но звук повторился, и девушка невольно вздрогнула.

Больше всего таинственный звук напоминал многоголосый стон, исторгнутый сотней, а то и больше, охрипших глоток. Вроде бы, был он не слишком громким, но мощным и поистине пугающим. А затем Женя услышала барабанный бой. Размеренный, ритмичный, он прекрасно вписывался в жуткий хор, и от этого «концерта» у девушки побежали по спине мурашки. Путешественница успела повидать на своем пути жуткие картины, но так страшно ей еще никогда не было. Хотелось забиться в угол, скорчившись, насколько это возможно, зажмурить глаза и выть, жалобно, как больной щенок, подпевая хору…

Гулкий удар.

Многоголосый стон.

Снова удар.

Страшно. Очень страшно. Но вместе с тем было любопытно… Инстинкт самосохранения буквально кричал, что смотреть на исполнителей дьявольской песни не стоит, но любопытство оказалось сильнее. И Женя выглянула в окно…

Их было много. Они брели, медленно, словно слепцы, – вниз по улице, к реке… Эта колонна казалась бесконечной. Приглядевшись, Женя поняла, что это не люди. По крайней мере, не живые люди. Стоило промелькнуть в голове этой мысли, как девушке начало казаться, будто к реке бредут полуистлевшие тела с черепными оскалами вместо лиц.

Удар.

Снова жуткий, потусторонний вой.

Эта песнь мертвых словно затягивала разум, звала последовать за замогильными «певцами». Мысли плавились, как свеча, хотелось одного – выбраться из здания… Да вон, хоть в окно прыгнуть – и присоединиться к ним.

А потом Жене показалось, что хриплые завывания складываются в до боли знакомую мелодию без слов. Мелодию той песни, которую девушка так часто слышала в детстве. Ту, которую частенько сама напевала по ночам.

В чистом поле деревцуДо зари не спится.В чужедальние краяРазлетелись птицы.И не вьют они гнездаНа ветвях упругих,Хлещут дерево дожди,Гнёт лихая вьюга, —

зазвучал женский голос. Такой знакомый – но такой… чужой. В нем не было ни тепла, ни ласковых интонаций, ни материнской любви… Просто бесстрастный, лишенный эмоций голос заунывно тянул песню на одной ноте. От этого становилось жутко…

Еще раз окинув взглядом толпу, Женя увидела… маму. Да, девушка плохо помнила ее, но не могла не узнать. Те же глаза, те же заплетенные в косу рыжие волосы с ранней сединой…

Мама остановилась, глядя на Женю, она протягивала к ней руки и улыбалась… и продолжала петь – все так же заунывно и бесстрастно. Но глаза ее смотрели на дочь с любовью, она словно звала девушку…

И Женя не выдержала. Она посмотрела вниз. Отлично, высокая груда битого кирпича как раз под окнами, можно спрыгнуть… Ноги больно ударились о кирпичные осколки, но это было уже неважно. Главное, поскорее броситься в объятия матери…

Когда Ленька проснулся, солнце уже высоко стояло над горизонтом.

– Проспал, – сделал вывод парень. Тут же мелькнула другая мысль: а ведь свою смену этой ночью он не стоял… – Женек, чего ты меня не разбудила?

Осмотревшись, Ленька понял, что сестры рядом нет. – Жень? Что за шутки? Женек, хватит дурачиться, это не смешно! Выходи!!!

Дверной проем по-прежнему загорожен железным листом. Рюкзак сестры валялся там же, где она его вчера оставила, рядом на полу стояла потухшая керосиновая лампа, все вещи Жени на местах… А самой сестры нигде не было.

Подумав, что, возможно, у нее были утренние причины, чтобы выйти наружу, Ленька решил подождать. Но как она могла покинуть здание, если дверной проем по-прежнему загорожен? Хотя… Кто знает. Подождав некоторое время, парень снова позвал сестру, но никто не откликнулся.

– Что за черт? – Ленька взял стоявший у стены автомат, проверил и, отодвинув закрывавший выход лист железа, высунулся в коридор. Прислушался.

– Женя? – позвал он неуверенно.

Тишина.

Держа оружие наготове, Леня обошел здание, заглядывая во все углы, но сестры нигде не было. Женя просто пропала.

Леня вышел из здания. Вот высокая груда битого кирпича прямо под окном их убежища… убежища, не оправдавшего себя, раз Женя пропала… Но что могло с ней произойти? Как она пропала из комнаты с железной баррикадой у входа и маленьким окном, в которое ничего крупнее человека не пролезет? Никаких следов борьбы в комнате не было… Складывалось впечатление, будто сестра ушла сама. Но как она ушла, если лист железа на месте? Разве что через окно…

Окно… Груда кирпича… Ну, точно! Она находилась как раз под окном комнаты! И притом была достаточно высокой, чтобы безопасно спрыгнуть на нее из окна… Но если Женя действительно ушла таким способом, то где теперь ее искать?

Леня не знал, что ему делать. Его сестра пропала, ушла неведомо куда. И, скорее всего, еще ночью. Ведь она так и не разбудила брата, когда пришла его смена. Значит, ее уже не было в убежище в это время.

Или она специально не стала его будить, чтобы сбежать?

Нет, глупость, – решительно отмел Ленька это предположение. Зачем ей куда-то бежать, когда в одиночку выжить тяжелее? Тем более, она не взяла ни оружия, ни снаряжения. А без оружия по сожженному войной миру вообще лучше не ходить. Она ушла явно не сама… Кто-то помог ей исчезнуть.

Но что случилось? Леня попытался извлечь из памяти хоть что-то, но не смог. Ничего, кроме странного сна: темнота, барабанный бой и голос матери – глухой, бесстрастный, жутковатый…

Какое-то время Леня все так же стоял возле здания, без надежды, скорее рефлекторно, осматриваясь по сторонам. А затем медленно пошел вниз по улице. Шел он, полностью поглощенный мрачными мыслями о пропавшей сестре и нерадостными догадками, полностью уйдя в себя. И лишь пройдя пару сотен метров, услышал звук, вырвавший его из водоворота мыслей: кто-то совсем рядом пел.