Воин - Дональд Маккуин

Он принес с собой целую охапку ольховых прутьев. Йошимура помогла изготовить шесть плетенок, отдаленно напоминающих теннисные ракетки. Растянув каждую рыбину на ольховой раме, он еще парой прутиков закреплял ее. Воткнув рукоятку в землю, можно было оставить рыбу подрумяниваться на огне. Вскоре в воздухе разлился аромат жареной форели.

Леклерк что-то тихо сказал Кароли, и они вместе заняли позиции по сторонам от остальной группы, лицом к лесу. Конвей вспомнил, как Фолконер выглядел на берегу. Очевидно, остальные тоже начали понимать суровые правила, по которым им теперь предстояло жить. Хотя все смеялись и шутили, никто не отходил от пещеры, и никто не выходил из круга, освещенного костром.

Ели они так же, собравшись у входа. Позже, когда все сидели у огня, тихо переговариваясь, Фолконер поднялся, чтобы сделать заявление.

— Сегодня я обнаружил кое-что, наводящее на серьезные размышления. Теперь, когда мы все хорошо поели и отдохнули, самое время устроить совет. — Он извлек из своего вместительного кармана некий предмет длиной примерно в два дюйма.

Все подались вперед, пытаясь получше рассмотреть его. Единственной, кто нарушил молчание, была Тейт.

— Ну что же, друзья. Мы не одни.

Фолконер сказал:

— Кто бы это ни были, они все еще пользуются этими наконечниками для стрел. Это мы теперь знаем.

Маццоли возразила:

— Но ему могут быть сотни лет.

Конвей находился достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть наконечник, и потому высказал свое мнение:

— Боюсь, что это не так. Если полковник нашел его прямо на земле, то он совсем новый.

— Но я видела много наконечников, по одному только виду нельзя определить возраст.

Фолконер сказал:

— Этот я нашел на берегу, посмотрите, тут еще остался кусок веревки, который крепил его к древку.

Подойдя к Фолконеру, Йошимура взяла у него наконечник, чтобы получше рассмотреть его в свете костра. В ее маленькой ручке он выглядел еще более угрожающим и смертоносным.

— О Боже, — произнесла она. Это было почти как молитва. — Он совсем не каменный. Зеленая патина… Это бронза.

Фолконер медленно кивнул.

— Как сказала Тейт, мы не одни. Но кто же еще рядом с нами?

Глава 25

Снова возник спор, оставаться или уходить. Он затянулся далеко за полночь. Как и предвидел Конвей, с самого начала спорящие перешли с аргументов на личности, и в результате ни о ком нельзя было сказать, что он придерживается одних только фактов.

Никто уже не утверждал, что пещеру можно сделать жилой. В ее воздухе, казалось, было нечто гнетущее, что вызывало чувство постоянного чужого присутствия — будто кто-то стоит у тебя за спиной, и если быстро обернуться, то сможешь его увидеть. Они все еще вытаскивали разные вещи, казавшиеся необходимыми. Около входа громоздилась куча коробок. Видеоплеер и диски к нему тоже были здесь, кто-то вытащил его, только потом вспомнив, что нигде, кроме пещеры, нет электричества. Под плеером лежала пишущая машинка. Ее хотел взять с собой пастор Джонс, доказывая, что она совершенно необходима, чтобы записывать наблюдения и планы, когда они встретят других людей. Йошимура, словно заботливая нянька, убедила его оставить машинку, потому что у них нет бумаги, и вряд ли они сумеют ее достать.

На четвертый день после того, как Фолконер нашел наконечник, атмосфера настолько накалилась, что с общего согласия в споре был устроен перерыв. Обнаружив это к середине утра, Конвей весь остальной день провел молча, слоняясь среди своих спутников, слушая и запоминая. В каждом слове и каждом взгляде чувствовалась тревожившая его принужденная дружественность.

Ранним утром пятого дня Мэтт Конвей лежал в своем спальном мешке, уставившись на переплетение ветвей, которые теперь, когда они спали на воздухе, заменяли потолок. Всю ночь горел маленький костер, прикрытый со стороны склона одним из деревьев. Это была идея Фолконера; костер должен был отпугивать диких животных, но не выдавать местоположение лагеря при взгляде из долины.

Слушая спокойное дыхание своих товарищей, Конвей наблюдал за струйками дыма, танцующими в отблесках костра. Они поднимались, время от времени сталкиваясь, иногда смешивались, иногда разделялись и, наконец, исчезали в темноте ночи.

Существовала более серьезная причина для беспокойства, чем звери или даже наконечник стрелы. Леклерка беспокоил реактор. В общем споре о том, каков будет следующий шаг, он не принимал никакого участия, только повторял, что во всем согласен с Фолконером. Леклерк был постоянно занят: сверял показания, крутил ручки, снова сверял показания. В ответ на просьбы объяснить, что происходит, он только качал головой, невнятно бормоча, что нет ничего вечного. Весь прошлый день он пребывал в отвратительном настроении, а когда, подойдя к нему, Йошимура вежливо поинтересовалась, как идут дела, то закричал, что он не специалист по ядерной технике и не хочет ковыряться в штуковине, которая может зажарить их всех, если он ошибется. А если она хочет узнать его мнение, то он лично думает, что у них кончается горючее.

Фолконер немедленно приказал начать сборы в дорогу. Споры вспыхнули с новой силой.

Останься они возле пещеры, у них было бы все, необходимое для жизни, но не для создания нового мира. Источник поблизости снабжал водой, а в долине полно было дичи и рыбы. Они могли больше узнать о заготовке съедобных растений. Это было достаточно для выживания, но и только.

Остаться на прежнем месте было бы не решением проблемы. Такой выбор создал бы больше вопросов, чем дал ответов. Он подразумевал создание сообщества, в котором требовалось установить новые социальные правила и нормы поведения.

Из всех женщин лишь Мэг Маццоли уже не могла иметь детей, и именно она восставала против самых сильных аргументов в пользу того, чтобы остаться. Конвей заметил, что только одна Мэг могла спокойно смотреть в глаза мужчинам. У нее было меньше всего причин говорить, но Мэг могла сосредоточиться на споре, не попадаясь в ловушку невысказанных соображений физиологической природы, что делало ее лучшим оратором, выступавшим в поддержку поисков.

— Мы пришли из развитого мира, — просто говорила она, — и кто бы здесь ни жил, они нуждаются в нас.

— Нуждаются в чем? — раздраженно спрашивал Кароли. — Что мы можем предложить людям, которые пользуются луком и стрелами? Вы хотите им о телевизоре рассказать? О компьютерах?

Неожиданно в ее глазах загорелся огонь, не замеченная прежде сила воли.

— Мы имеем понятие о гигиене. Знаем чтение и письмо. Кое-что смыслим в первой помощи. А геометрия, химия? Мы умнее, чем вы думаете, мистер Кароли, и это будет стыд и срам, если мы будем сидеть тут, делая вид, что довольны жизнью.

Фолконер зааплодировал, вызвав у Мэг улыбку. Но ее лицо мгновенно опять потеряло всякое выражение. С растущим отчаянием собеседники смотрели, как она ускользает в свою вежливую недосягаемость. Все неловко переглянулись, не зная, как реагировать на слова человека, настолько оторванного от реальности.

Под конец этой ночи, когда луна превратила окружающие деревья в черные колонны, они заготовили дрова для костра и отправились спать.

В эту ночь, как и в прошлую, Конвей не находил себе покоя.

Как можно тише выбравшись из спального мешка, он отправился к костру, где несла свою вахту Сью Анспач. Она была настороже и услыхала его шаги издалека. Выслушав его комплимент, Сью протянула ему нарочито трясущуюся руку, состроив при этом ужасную гримасу. Оба рассмеялись. Необходимость соблюдать тишину создала между ними особую атмосферу, Конвей чувствовал себя немного скованно и в то же время легко. Обычно спокойное лицо Анспач сейчас тоже, как показалось Конвею, оживилось. Он спросил, не сменить ли ее на посту, ведь нет никакого смысла не спать двоим.

В ответ женщина энергично покачала головой. Заинтригованный Мэтт спросил, почему она отказывается. Смущенно улыбнувшись, она посмотрела на Конвея.

— А ты не будешь смеяться?

— Конечно, нет. А в чем дело?

Она пошевелила угли и поплотнее запахнула куртку, собираясь с силами.

— Я из очень богатой семьи. Я никогда не спала нигде, кроме как дома или в отеле. Дома мы всегда ели цыпленка ножом и вилкой, представляешь? Когда мои родители умерли, я продолжала вести точно такую же жизнь. — Она поднялась на ноги и взглянула на него сверху вниз. В свете костра линии вокруг ее рта углубились, глаза утонули в глазницах. — Дженет — мой самый близкий друг. Она совершила достойный поступок, когда помогла Джонсу. Мне бы хотелось жить для нее, для всех вас, но я боюсь того, что нас ждет. И еще больше боюсь сделать какую-нибудь глупость, из-за которой кто-нибудь пострадает. Или обнаружить, что я трусиха.

— Мы все чувствуем то же самое, Сью.