Предместье - Всеволод Кочетов

Погруженный в мысли, он не заметил, как вошел Пресняков. Поднял голову, лишь когда перед ним на кипу бумаг упал серый треугольник письма, без адреса, без какой-либо надписи.

- Это что? - спросил.

- В секретном пакете привезли. Передай Цымбалу, если придет. Или вызови. Сам бы отдал - некогда: в город еду. А с удовольствием посмотрел .бы на его физиономию. От жены!

Должно быть, и у Долинина лицо при этом известии выглядело не совсем обычно. Пресняков улыбнулся и ушел. А Долинин тотчас позвонил в колхоз.

Перед ним лежал серый измятый треугольник, какими-то судьбами доставленный сюда - и какие судьбы в себе скрывавший? Оттуда ли он, где в вырицких чащобах, под елью, в хвоистой песчаной земле спит Наум, похищенный партизанами из общей, вырытой немцами ямы, о чем недавно рассказала ему в госпитале Люба? Или из страшного германского лагеря? Быть может, новая могила? Сколько их, этих могил, повсюду... Долинин видел мысленно ту гигантскую гранитную глыбу, которая со временем возникнет на главной площади Славска, - неотесанную и угловатую, но могучую, как и люди, чей вечный покой будет она сторожить. И будут на ней имена Наума, бестолкового милого Бати, маленького тракториста, бригадирки Анны Копыловой... Он снова нетерпеливо взглянул на письмо, но, хотя и безыменное, оно было адресовано не ему.

Долинин обрадовался, когда, с треском распахнув дверь - так, что от удара ручкой о стену створка ее снов" шумно захлопнулась, - вбежал бледный Цымбал, схватил письмо, сел на стул возле окна и, все время поправляя сползавшую черную повязку, прочитал его в одну минуту. "Двадцать строк", сказал и снова принялся читать, и сколько назвал строк, столько раз перечитывал. Долинин спросил наконец:

- Что пишет? Где она?

- Прочитайте, это не секрет.

И Цымбал положил перед ним развернутый и расправленный треугольник.

"Милый Витька! - мелкие, ровной цепочкой, бежали кругленькие буковки из-под тонкого пера. - Я по-прежнему на юге. Только из Сочи переехала дальше, в Поти: кончилась путевка. Теперь меня ты совсем не узнаешь, так изменилась, - больше, чем тогда, когда мы с тобой виделись в последний раз, и паспорт даже утеряла. Не беспокойся, Витенька, скоро-скоро мы будем вместе. Я ведь знаю, где ты, до меня дошло..."

Долинин не стал читать остальные десять строк, они посвящались вопросам о здоровье Цымбала, объятиям и поцелуям.

- Ну вот, как все отлично окончилось! - сказал он. - Рад за вас, Виктор.

Цымбал, не ответив, встал у окна, снова поправил свою повязку.

- Яков Филиппович! - сказал не оборачиваясь. - Следите снова по строчкам. Вот как надо читать: "Я по-прежнему в северной группе немецких войск". - Она ведь никогда не была на юге.

- Что же значит - по-прежнему? Дальше: "Из Славска..." Видите, кончилась путевка! Как она кончилась, Люба Ткачева рассказывала. "Перебросили в Псков", - иди куда там, не знаю... На "П" какие города? Палдиски? Пярну? "Теперь я под другой кличкой, изменила наружность". Вот, посмотрите, - он подошел и вытащил

из бумажника Катину фотографию. - У немцев снималась. Одни глаза мне знакомы. Остальное - чужое. А теперь снова... Теперь я даже клички ее не знаю!

После ухода Цымбала Долинин некоторое время еще копался в бумагах, потом, как и Цымбал, встал у стола, долго смотрел на плотно замерзшую реку, вспомнил ледоход и казавшиеся теперь такими далекими дни весны прошлого года.

- Как хорошо все-таки, что я тебя тогда не отпустил, - сказал оп вполголоса, - что посадил на трактор! - И погрозил пальцем в сторону полуотворенной двери.

- Не меня ли опять воспитывать собрались, Яков Филиппович? послышался оттуда голос Ползункова. - На трактор!..

- Безусловно! - ответил Долинин серьезно, прислушиваясь к тому, как чугунные кулаки часто и гулко забарабанили в морозном воздухе где-то возле Славска. - Именно, на трактор... Слетай-ка, кстати, Алексей, к Щукину да к Кудряшовой, пусть придут с планами весеннего сева. Да быстро!..

1943-1944 гг.