Delirium/Делириум - Лорен Оливер

На лице Ханны показывается улыбка.

— Я тебя провожу.

Вот это да.

Некоторое время мы шагаем молча. До моего дома недалеко, и я опасаюсь, что мы так и пройдём всю дорогу без единого слова. Я ещё никогда не видела Ханну такой молчаливой, и это действует мне на нервы.

— А ты откуда идёшь? — спрашиваю я, лишь бы хоть что-то сказать.

Ханна вздрагивает, словно я пробудила её ото сна.

— С пляжа Ист-Энд, — отвечает она. — Усиленно загораю.

Она прижимает свою руку к моей. М-да, контраст впечатляющий. У меня руки бледные, ну разве что веснушек чуть больше, чем зимой. Ханна теперь улыбается по-настоящему, как прежде:

— А ты что же?

— Э-э... нет. Я ещё мало ходила на пляж. — И почему я всегда так быстро краснею?

К счастью, Ханна не замечает. А если и замечает, то ничем этого не показывает.

— Да, знаю. Я ждала, что ты придёшь.

— Ты меня ждала? — бросаю на неё взгляд искоса.

Она закатывает глаза. Ну вот, наконец-то прежняя Ханна. Как я рада!

— Ну, не прямо так чтобы, просто была там несколько раз. А тебя так и не увидела.

— Я много работаю, — мямлю я и мысленно заканчиваю: «...чтобы некогда было даже подумать об Ист-Энде».

— Бегаешь?

— Нет, слишком жарко.

— Да, я тоже. Решила дать себе отдых до осени. — Мы ещё немного идём в молчании, потом Ханна склоняет голову набок и щурится на меня: — Ну, а что ещё?

Её вопрос застаёт меня врасплох:

— В каком смысле «что ещё»?

— Да в прямом. Что ещё? Слушай, Лина, это же наше последнее лето, забыла? Последнее лето, когда никаких обязанностей, ответственностей и прочей дряни. Так чем ещё ты занималась? Бывала где-нибудь?

— Я... ничем... Ничем особенным не занималась... — В этом-то и вся суть — делать как можно меньше и держаться подальше от неприятностей. Но почему мне тогда так грустно? Лето стремительно уходит, такое впечатление, что оно сократилось до одного мгновения, а у меня не было даже возможности как следует насладиться им. Август на носу. Ещё недель пять такой великолепной погоды — и задует пронизывающий ночной ветер, а края листьев окрасятся золотом. — А как насчёт тебя? — спрашиваю я. — Весело проводишь время?

— Ничего особенного, — пожимает плечами Ханна. — Говорю же — много ходила на пляж. Ещё сидела с детьми Фаррелов.

— Да что ты? — Я морщу нос. Ханна не большая любительница детей. Утверждает, что они вечно какие-то чумазые и липкие, как леденцы, слишком долго провалявшиеся в кармане.

Она строит гримаску:

— Да уж пришлось. Мои родители решили, что мне необходимо «усовершенствовать свои практические навыки в ведении домашнего хозяйства», тоже мне, придумали ещё чушь. Ты знаешь, они, фактически, заставляют меня составлять бюджет! Говорят, если я распишу по пунктам, как распределить шестьдесят долларов на целую неделю, то это научит меня платить по счетам, вести себя ответственно и прочее в том же духе.

— Зачем? Ведь тебе вряд ли придётся когда-нибудь беспокоиться о бюджете. — В моём голосе против воли звучит горечь. У нас разное будущее, и оно стоит между нами стеной.

И снова мы идём и молчим. Ханна смотрит в сторону, чуть щурясь на солнце. Может, мне грустно только оттого, что лето уходит так быстро? Но воспоминания наплывают, образы сменяются моей голове быстрой чередой, словно игральные карты в руках фокусника. Вот Ханна распахивает дверь туалетной кабинки в тот первый памятный день во втором классе, складывает руки на груди и выпаливает: «Это ты из-за мамы?» Вот мы с ней не спим за полночь в один из тех нечастых моментов, когда нам разрешали переночевать вместе — хихикаем и представляем себе завлекательных и совершенно недостижимых для нас людей в качестве своих спутников жизни, например, президента Соединённых Штатов или каких-нибудь звёзд экрана. Вот мы бежим бок о бок; ноги синхронно ударяются об асфальт, словно бьётся одно большое сердце — одно на двоих. Вот плещемся на мелководье у берега, вот покупаем большие рожки с мороженым — в каждом по три шарика, и спорим по дороге домой, какой из них вкуснее — ванильный или шоколадный...

Лучшие подруги в течение более чем десяти лет, и к чему мы пришли? Чем всё это закончится? Сверкающим лезвием скальпеля да пронизывающим мозг лучом лазера. Вся история нашей дружбы, вся её важность и значимость будут отсечены и улетят прочь, как сорвавшийся с привязи воздушный шарик. Через пару лет... да нет, уже через пару месяцев я и Ханна, встретившись на улице, всего лишь кивнём друг другу и разойдёмся — чужие люди, разные миры, две звезды, вращающиеся по своим орбитам, между которыми — тысячи и тысячи миль холодного пространства.

Сегрегация у нас не там, где надо. Надо, чтобы она охраняла нас от тех людей, которые в конце концов оставят нас, от тех, кто исчезнет или забудет о нашем существовании.

Наверно, у Ханны тоже ностальгическое настроение, потому что она вдруг произносит:

— А помнишь, какие планы у нас были на это лето? Чтó мы с тобой собирались, наконец, провернуть?

Я подхватываю:

— Вломиться в бассейн в Спенсер Преп...

— …и плавать там в одних трусах! — заканчивает Ханна.

Я улыбаюсь.

— Перебраться через ограду вокруг фермы Черрихилл...

— ...и нажраться кленового сиропа прямо из бочки!

— Пробежать всё расстояние от Холма до старого аэропорта!

— Проехать на велосипедах до самой Скалы Самоубийц!

— Найти верёвку, про которую говорила Сара Миллер, ту, на которой можно раскачаться и перепрыгнуть Фор-ривер!

— Пробраться в кинотеатр и просмотреть четыре сеанса подряд!

— Одолеть «Отраду Великана» из магазина Мэй! — Я теперь улыбаюсь от души, Ханна тоже. Тараторю, подражая рекламе: — «Наше фирменное, гигантское мороженое — только для подлинных Гаргантюа! Тринадцать шариков, взбитые сливки, горячая помадка...»

Ханна подхватывает:

— «...и любые присыпки и начинки, на радость вашим маленьким великанам!»

Хохочем обе. Мы читали эту вывеску, наверно, тысячу раз и собирались осуществить вторую атаку на «Отраду Великана» с самого четвёртого класса: тогда мы сделали первую попытку. У Ханны был день рождения, и она настояла, чтобы мы отправились к Мэй. Остаток вечера мы провели, катаясь по полу в ванной. А ведь осилили только семь шариков из тринадцати!

Вот мы уже и на моей улице. Посередине мостовой детишки играют в футбол, правда, вместо мяча у них консервная банка. Они орут, бегают, загорелые тела блестят от пота. Среди них я вижу Дженни. Какая-то девчушка пытается отпихнуть её со своего пути, но не на такую напала — Дженни толкает её так, что та падает на землю и начинает реветь. Никто не появляется из окружающих домов, хотя крик малышки уже перешёл в пронзительный визг, по силе превосходящий пожарную сирену. Только в одном окне подрагивает занавеска — вот и всё, больше никто не реагирует, улица тиха и недвижна.