Человек системы - Георгий Арбатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куусинен в последние месяцы своей жизни, по сложившемуся у меня представлению, много думал об этих проблемах. Вскоре после февральского пленума ЦК я получил через его помощника Н.И. Иванова задание – продумать план работы над третьим изданием учебника «Основы марксизма-ленинизма». Несколько дней спустя я говорил с Отто Вильгельмовичем по телефону (это, как оказалось, был наш последний разговор). Я ему рассказал, какие, по моему мнению, главы и параграфы нуждаются в особенно серьезной доработке, каким проблемам важно уделить особое внимание. Отто Вильгельмович выслушал, помолчал, а потом высказался в том духе, что он имеет в виду гораздо более серьезную доработку книги (я потом понял, что «схалтурил», очень поверхностно подошел к заданию, может быть, потому, что мысли в этот момент были заняты докторской диссертацией). И он назвал главные направления доработки: государство, политическая власть после революции, общие закономерности и национальные особенности периода перехода от капитализма к социализму, диктатура и демократия (раньше мы избегали противопоставлять эти понятия), политические, экономические и идеологические задачи периода строительства коммунистического общества (то есть текущие наши задачи – ведь в новой Программе КПСС было объявлено, что мы сейчас строим, а к 1980 году должны в основном построить коммунизм). И наконец, весь комплекс проблем войны и мира, мирного сосуществования, разоружения, а также классовых союзов в борьбе за мир и демократические преобразования.
Словом, план доработки имел в виду весьма серьезное продвижение вперед по многим направлениям теории и политической мысли. Оценивая эти замыслы Куусинена задним числом, я думаю, что смелости ему придало именно то, что политическая борьба с тогдашним руководством КПК открывала у нас в стране новые возможности развития идей XX съезда КПСС.
Вскоре «китайский фактор» начал играть в нашей жизни совсем иную роль. И не потому, что изменились ветры, дувшие из-за Великой Китайской стены. Тогда, после смещения Хрущева, произошло другое. Во-первых, постепенно мы сами начали отодвигать на задний план многие из идей XX съезда, а то и отказываться от них. И поэтому даже самые острые выпады руководства Китая против проводившейся политики перестали задевать новое политическое руководство, могли скорее рассматриваться как критика Хрущева (с которой многие у нас в душе были к тому же согласны). Во-вторых, конфликт с КНР быстро перерастал из спора о путях развития социализма, о правильном понимании марксизма в чисто межгосударственное столкновение, в конфронтацию двух держав с их державными интересами и амбициями, приводившими к вспышкам крайней враждебности, перераставшей, как известно, в вооруженные стычки и кровопролития. И в-третьих, китайским товарищам, ввергнутым в хаос «культурной революцией», поглощенным внутренними неурядицами и борьбой в руководстве, вскоре стало не до теоретических споров о путях строительства социализма.
Словом, к концу шестидесятых – началу семидесятых годов Китай нас все больше заботил не под углом зрения наших внутренних дел, а в плане нашей внешней политики. Особенно когда начались военные столкновения на границах, у КНР появился весомый ядерный потенциал, а потом вдобавок ко всему началась нормализация ее отношений с Соединенными Штатами.
Успешные реформы в Китае в самом конце семидесятых и в восьмидесятых годах вновь сделали эту страну, то, что в ней происходит, определенным фактором в наших внутренних делах, тем более что и нас все больше интересовала проблема реформ. И первыми, кто заговорил в СССР о необходимости радикального улучшения советско-китайских отношений, были те самые люди, которые занимали наиболее последовательную и твердую антимаоистскую позицию в ходе дискуссии начала шестидесятых годов. Снова рождалось представление об общности проблем и решаемых задач, по-новому поставившее вопрос о взаимном влиянии и взаимной зависимости. И по этой же причине среди искренних сторонников перестройки очень эмоциональную реакцию вызвали майско-июньские события 1989 года в Пекине на площади Тяньаньмэнь, подавление студенческих выступлений за демократические политические реформы.
«Дворцовый переворот» 1964 года. «Борьба за душу» Л.И. Брежнева
Смещение Н.С. Хрущева в октябре 1964 года я считаю «дворцовым переворотом» чистейшей воды. Пленум ЦК КПСС, созванный после того, как вызванного из отпуска Хрущева на президиуме ЦК заставили подать в отставку, был призван лишь утвердить решение и придать ему видимость хотя бы элементарного приличия и подобие законности. При этом ситуация была очень странной, о чем я не раз потом думал. В партии и стране практически не ощущалось недовольства этой незаконной акцией, по сути демонстрацией произвола. Наоборот, почти повсеместно она была встречена с одобрением, а то и с радостью. Правда, у многих людей вызывало беспокойство будущее страны: на место Хрущева пришли невыразительные, не пользовавшиеся поддержкой и даже известностью фигуры.
Эта ситуация кажется парадоксальной. То, что сделал Н.С. Хрущев за время своего руководства партией и страной для всех слоев общества, для советских людей, по логике вещей должно было обеспечить ему значительную популярность. Но оказалось, что ее не было. Собственно, в тот момент случившееся едва ли могло кого-то даже удивить – слишком очевидно было резко нарастающее падение авторитета Хрущева, даже уважения к нему в самых разных кругах общества.
Утрату популярности едва ли можно объяснить внутренними и внешнеполитическими неудачами последней пары лет, хотя они были: это и повышение цен на мясо и молоко, и неумеренное внедрение по всей стране кукурузы, и кровопролитие в Новочеркасске, и Карибский кризис. Мне кажется, главная причина состояла в том, что к этому времени у очень многих людей созрело ощущение: Хрущев и его политика себя исчерпывают, он ушел от одного берега (привычной сталинской политики) и никак не может пристать к другому, в своих потугах добиться быстрых успехов становится посмешищем. Иными словами, он потерял доверие и популярность из-за того, что вел половинчатую политику, погряз в решениях, которые по сути решениями и не были. (У. Черчилль, кажется, сравнил эту политику с попыткой перескочить пропасть в два прыжка.) И потому он ничьей поддержки практически не имел, почти у всех начал вызывать раздражение.
Уже тогда многим было ясно, что Хрущев разоблачал, критиковал и старался преодолеть Сталина, а не сталинщину (эта задача осталась не только нерешенной, но, по сути, и не поставленной вплоть до перестройки). И, может быть, он был искренне уверен, что все дело к этому и сводится? Свидетельство тому дают и его воспоминания. Характерная деталь: он рассказывает, как уговаривал А. Новотного: «Поднимите занавес, разоблачите злоупотребления, если они у вас были. А они были, я знаю, что они были… Если этого не сделаете вы, то это сделают другие, и вы окажетесь в очень незавидном положении. Новотный не послушался меня, и все знают, к чему это привело и его самого, и Чехословакию». И далее следует очень показательный комментарий: «Если бы мы не разоблачили Сталина, то у нас, возможно, были бы более острые события, чем в Чехословакии»[16]. Нет оснований сомневаться в самой необходимости такого разоблачения. Но это – лишь первый шаг на пути обновления общества. Между тем у Хрущева и слова не найти о необходимости серьезных перемен, реформ в экономике, политике, духовной жизни общества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});