Бульон терзаний - Ольга Лукас

Все пока еще вместе, нет разделения на гениев и середняков, каждый, даже если роль его состоит только в том, чтобы сказать пару слов или просто пройти через сцену, каждый – прима.

Никто еще не застыл в одном каком-нибудь амплуа, никто не пытается соответствовать ожиданиям, они играют – играючи.

В первом ряду Владимир заприметил Варвару из основной труппы. Она не задействована в «Зойкиной», ее вообще давно не было видно в театре, значит, лично она Владимира не предавала.

Он хотел тихонько спуститься к ней, но она обернулась, почувствовав его взгляд, заулыбалась, легко поднялась с места и сама к нему подошла.

«Выйдем», – одними губами сказала Варвара и уверенно повела его за собой. Вверх, к выходу из зрительного зала, сквозь узенький тамбур, вниз по ступенькам, под свет одинокой электрической лампы, в темноту, все вперед – и так до гардероба.

– Вот, тут хоть можно нормально говорить. Ненавижу шептать! – сказала Варвара, и эхо вторило ее словам. – Рада тебя видеть, Виленчик. Без бороды лучше выглядишь.

– Я тоже тебе рад. Что, помогаешь молодым ставить спектакль? – поинтересовался Владимир.

– Сами ставят. У них одних режиссеров три штуки: одна девчонка делает «Вия», парнишка – «Утопленницу», а самый главный, тот, который постарше немного, – «Сорочинскую ярмарку».

Владимир припомнил три группы репетирующих.

– Значит, ставят – тоже студенты? Я думал, кто-то из старших за ними приглядывает. А ты, выходит, советы даешь?

– Мои советы! Очень им нужны мои советы! Я у них Хиврю играю в «Сорочинской ярмарке». Они так придумали, что это – главный сюжет, к нему остальные прилепляются.

– А кто из наших еще задействован? – ревниво поинтересовался Владимир.

– Да никто больше.

– Тебя одну выбрали?

– Не выбирал никто. Я сама навязалась. В конце сезона наш дорогой Капитан – да продлят небеса его дни и часы – призвал меня на ковер и говорит: так и так, Варвара, я тебя очень люблю, ты мой верный и преданный друг, ты так много раз нас всех выручала – ну это правда, ты же знаешь, мне больше всех всегда надо, – заслуги твои, говорит, перед театром невозможно переоценить… Когда начинается такое словоблудие – жди, что вот-вот тебя кинут. И точно. Внезапно вечер сладких воспоминаний прерывается, и Капиташа вываливает: ты, Варвара, уже не так молода, как тридцать лет назад, былую свою грацию посеяла у кого-то из любовников, публика возмущается, требует заменить бабушку молодкой. Потом – когда-нибудь, когда рак на горе свистнет, – придет второй режиссер в помощь Капитану, и они вместе поставят новые спектакли, и старая кочерга Варвара будет в них блистать… Ты знаешь, обещать проще, чем делать. Я когда от него вышла – думала, сдохну. Нет, ничего. Неделю прорыдала, а потом решила еще до начала сезона поискать себе место под солнцем. Тут и ребята подвернулись. Я к ним пришла и говорю: «Дети, примите бездомную бабушку в дружную семью народов!» Они пошушукались – и приняли.

Владимир слушал ее монолог, примериваясь, как бы попросить старого товарища похлопотать и о нем тоже. Но тут в гардероб выбежал разгоряченный юноша с огромным накладным носом; нос был бледно-розовым, а лицо юноши – почти пунцовым, и градом пот катился по вискам.

– Ну вот же вы где! – воскликнул он, увидев Варвару, и протянул ей навстречу руки, словно для объятий, но обнимать не стал. – А там они Хиврю потеряли! Такое придумали – вы упадете!

– Я с воза уже два раза падала. Третий, боюсь, не переживу, – ответила Варвара и, повернувшись к Владимиру, резюмировала: – Вот, дорогой, под старость лет акробаткой заделалась. Так что держись там за свои роли, зубами за них цепляйся. А мне пора, надо дальше кувыркаться.

Чмокнула его на прощание в щеку и пошла обратно в зал.

«Я бы держался. Да не поможет. С зубами вырвут», – подумал Владимир.

– У вас между тем не будет сигаретки? – спросил юноша с накладным носом. – Чисто случайно?

– Нет, дружок. Чисто случайно – не будет, – в тон ему ответил Владимир.

– Жаль, жаль. А вы ведь Виленин, из старшей труппы, – сказал ложноносый, доставая откуда-то из-за пазухи измятую пачку с последней сигаретой. – Ну как вам тут у нас?

– Молодцы. Все правильно делаете. На роль Вия подобрали уже кого?

– А то! Вий трудоустроен с самого начала, это еще наш старый этюд. Его пять человек играют. Трое – тело и по одному на каждое веко.

– Если вдруг третий глаз ему открывать надумаете, я согласен быть тоже веком, – сказал Владимир.

Юноша хихикнул, решив, что это такая шутка мэтра.

Вышли на улицу. Обладатель накладного носа и не подумал накинуть куртку или там пальто – так и остывал на холоде, холода словно не замечая.

– Я лично вас уважаю! – вдруг сказал он Владимиру. – Знаете, если я буду ставить «Затворника и Шестипалого» – это по Пелевину, короче, у меня вот такие идеи, только нет выходов на автора и никаких спонсоров – я вас позову на роль Затворника? Вы читали эту вещь?

– Да. Когда-то давно. Зовите. Телефон оставить?

– Да мы ж в одном театре работаем. Это еще неизвестно как сложится. Но я все равно поставлю и вас позову. Когда времена изменятся – я пришлю вам моих сценаристов.

Он, наверное, этой слегка видоизмененной цитатой из «Зойкиной» хотел подбодрить Владимира, показать ему, как хорошо разбирается в его творчестве. Но вместо этого напомнил о замене, измене, предательстве труппы, о Бурцеве. Одна Варвара – человек. Потому что товарищ по несчастью.

Интересно, а где он был, когда Варвару снимали с ролей? Знал же он об этом, не мог не знать? Видно, пропустил мимо. Не меня – и ладно. Вот и другие живут по тому же принципу. А все равно – шайка предателей!

Молодой человек вспомнил про свой нос, снял его, положил в карман.

– Привык уже, – пояснил он, – иногда в метро с ним спускаюсь.

– А можно серьезный вопрос? – спросил Владимир и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Почему вы именно за Гоголя взялись в самом начале? Разве не знаете, что это мистический автор? Что бы ни ставили по Гоголю – обязательно чертовщина какая-то происходит.

– Да знаем, конечно. Потому и выбрали. Понимаете, Владимир Викторович…

– Игоревич. Просто Владимир.

– Понимаете, Владимир. Всякие вот эти слухи, да, приметы эти – они как бы дают право на ошибку. Если что – это не наша вина, это – тень Гоголя.

– С таким подходом сделать что-то всерьез…

– Да вот как раз надеемся всерьез. Понимаете, если есть право на ошибку – то можно делать все. Все что хочешь, без границ. И по сторонам не оглядываться. Такая свобода, вот здесь где-то, – он приложил руку к груди, – или нет, здесь, – переместил на голову, – или тут… – прикоснулся к желудку. Потом засмеялся: – Я не знаю, короче, как объяснить, но, когда лично я понял, что ошибаться можно, стал ошибаться значительно меньше. Дзен познал практически.

Владимир как раз собрался с духом, чтобы напрямую спросить, не найдется ли в постановке места для него, старика, желающего познать дзен вместе с молодыми. Но тут из «Трюма» выбежали две девушки в венках, сплетенных из перевитых бечевкой старых газет, и отобрали у Владимира собеседника, восклицая то по очереди, то хором: «Николай Васильевич, ты бы еще в „Макдоналдс“ усвистал, да? Ты где быть должен? Всем перекурить охота, все терпят, давай шевели ластами! А нос где? Надевай быстро!»

«Гоголь мечтает поставить Пелевина. Полный Кафка!» – подумал Владимир и направился к машине.

Глава двадцать третья

Тема штрафов ушла в прошлое

Значит, Капитан считает, что Бурцев – популярная личность, а Виленин – так себе. А вот юный талант из «Трюма» его уважает. Может, таких в Москве немало, нужны только доказательства, и роль Обольянинова снова вернется к законному владельцу. Владелец роли – можно так сказать? Роль – это ведь не гараж какой-нибудь (не забыть отреставрировать гараж!), и все же у Владимира было ощущение почти материальной утраты. Как будто с самого детства, ну хорошо, с юности, стоял в его комнате шкаф или письменный стол. И вдруг, в один ненастный день, пришли какие-то темные личности и умыкнули стол или шкаф вместе с содержимым. И не столько даже с содержимым, сколько с бесценными воспоминаниями. Как сидел рядом с этим шкафом (за этим столом) и сочинял первую настоящую песню. Как ночь напролет готовился к экзамену… Но к делу, товарищ, к делу. Сами по себе доказательства популярности артиста Виленина с неба не свалятся – их надо искать. И где же еще, как не в Интернете?

Давно Владимир не забивал в поисковик свою фамилию, но теперь он не из праздного любопытства это делает, а ради торжества священной справедливости. Итак, посмотрим. Первым, как всегда, вылез малолетний тезка, баскетболист из подмосковной молодежной сборной. Владимир нашел его несколько лет назад, даже пытался выяснить, не в родстве ли они. Оказалось – не в родстве. Предки Владимира всегда были Вилениными, а прапрадедушка баскетболиста при рождении получил фамилию Вишнин, а Вилениным стал при выдаче паспорта – писец лишнюю петельку нарисовал на последнем коленце буквы «ш», так и повелось.