Подобный богу (= Убить зло) - Рекс Стаут

У Дика было хорошее вино, лучше того, что поставляют Эрме. Мэри напилась до идиотизма, и, когда Дик сказал ей, что она ведет себя как истеричка из Армии спасения, она разозлилась и сразу протрезвела. Этот рождественский день, наверное, был первым за месяц, когда они разговаривали. Ты сам порядочно выпил, ровно столько, чтобы хорошо танцевать. Ты был почти пьян, Маргарет начала учить тебя новому степу, который подхватила в Гарлеме. Ты поскользнулся и упал бы на пол, если бы рядом не оказался стол. Джейн сказала:

- В чем дело, Билл? Я никогда не видела тебя таким веселым. На тебя подействовало зимнее солнцестояние?

- Нет, сегодня мое возрождение, - засмеялся ты и поцеловал ее.

Затем ты почувствовал желание расцеловать и остальных, и Мэри, эта шлюха, приняла твой поцелуй, встав с кресла. Дик это заметил и засмеялся, она так взбесилась, что чуть его не убила.

Вы уехали от Дика с Маргарет и ее гением. Он вполне нормальный парень, только из-за сильного акцента трудно понять, что он говорит. Уже за полночь ты высадил их на Одиннадцатой улице. По дороге домой Эрма сказала:

- Должно быть, это тройня.

- Что?

- Я говорю, такое ликование может быть только из-за тройни. Какого пола оказались младенцы?

- В полном соответствии с современными требованиями. По полтора каждого пола.

Она засмеялась, но была раздражена и снова стала приставать к тебе с вопросами. Господи милостивый, неужели она не понимала, что здесь не о чем говорить? Она никогда не была глупой, кроме таких случаев, когда ее терзало любопытство. Она бы разрезала тебя, чтобы вынуть тайну, если бы считала, что сможет ее понять.

В ту ночь или, вернее, в те несколько часов, которые от нее оставались, ты спал как мертвый. На следующий день в офисе от нее не было звонка; ты подумал, что и не будет никогда, ты на это надеялся. Тебя немного беспокоили твои одежда и вещи - ты не хотел, чтобы у нее был предлог появиться снова. Теперь, после того, как прошли сутки и ты отлично выспался, тебе казалось, что эта история отошла в прошлое, и ты спокойно обдумывал незначительные оставшиеся проблемы. Особенно тебя смущала молчаливая неопределенность. Необходимо было заявить ей, что все закончилось окончательно и бесповоротно. Ты не хотел писать ей - на пишущей машинке, без подписи? Нет, она ответит на письмо.

Лучше всего было бы позвонить. Это можно было сделать в двух-трех решительных фразах. Ты спустился на лифте и перешел на другую сторону в тот табачный магазин, где был телефон-автомат. Но ты не стал набирать номер, ты не смог. При мысли, что сейчас услышишь ее голос, тебя охватила слабость, в желудке поднялась тошнота. Ты просто не хочешь когда-либо слышать ее голос и не станешь. Ты, вернувшись в кабинет, стал расхаживать по нему, время от времени останавливаясь у окна и поглядывая вниз на пигмеев в глубокой бездне и обдумывая план действий.

Вскоре после пяти ты ушел из офиса и на такси отправился прямо на Восемьдесят пятую улицу; из-за пробок на дорогах ты прибыл туда только в четверть шестого и боялся, что уже не увидишь, как она выходит, но, к твоему облегчению, в комнате, выходящей на улицу, горел свет.

Ты попросил водителя остановиться напротив дома на другой стороне улицы и притаился в углу неосвещенного салона. Через несколько минут свет в окнах погас, чуть позже распахнулась парадная дверь, она вышла, одна, и направилась в сторону Бродвея. Она выглядела поникшей и неопрятной; тебя бесила ее дерганая походка. Ну ладно, больше тебе не придется этого видеть. Как только она скрылась из виду, ты быстро перебежал улицу, поднялся по лестнице и вошел в квартиру. Окликнув: "Есть кто-нибудь?" - и не получив ответа, ты прошел в спальню.

Кровати были аккуратно застелены; ты подошел к своей, откинул покрывало и одеяло и увидел, что простыня и наволочка были чистыми и свежими; из-под подушки торчал уголок твоей сложенной пижамы.

- Черта с два! - вслух заметил ты.

Чтобы сэкономить время, ты заранее напечатал в офисе записку: "Я забираю все, что мне нужно. Прилагаемые пятьсот долларов - мой подарок на прощание.

Я не хочу тебя слышать. Прощай". Ты заглянул в конверт, чтобы убедиться, что не забыл вложить деньги, и засунул его под ее подушку. На полу расстелил захваченную с собой газету и торопливо уложил в сверток несколько вещей, которые решил забрать: шелковый халат, тапочки, расческу и щетку для волос, несколько рубашек и галстуков, маленькую бронзовую вазу, которая тебе нравилась. Затем вернулся в гостиную, огляделся и, усмехаясь, снова прошел в спальню, достал конверт и добавил приписку: "Можешь оставить себе Уильяма Завоевателя. Укладывай его спать в кровать, когда она свободна". Надев шляпу и пальто, ты взял сверток под мышку. Стоя в дверях, оглянулся и подумал: это в последний раз... О, черт! Через минуту ты уже спустился и мчался в такси на Парк-авеню.

- Вот и все, - сказал ты вслух и повторил: - Вот и все!

Ты с неудовольствием заметил, что все еще напряжен и дрожишь. Тебе хотелось, чтобы такси ехало быстрее.

Добравшись до дому, отнес сверток в свою комнату и бросил его в стенной шкаф и, пока переодевался к обеду, выпил подряд три коктейля.

Первый телефонный звонок от нее последовал на следующий день.

- Да?

- У телефона миссис Льюис.

- Миссис... Скажите ей, что меня нет, что я ушел на весь день.

- Да, сэр.

Миссис Льюис! Какого черта она не назвалась миссис Грин?! Ведь это было ее имя. Значит, она пытается достать тебя?

На следующее утро она звонила два раза, и, когда сразу после ленча последовал третий звонок, ты решил, что это бесполезно, и взял трубку:

- Алло?

- О... Это ты, Уилл?

- Да. Что тебе нужно?

- Не думаю, что с твоей стороны это любезно...

- Что тебе нужно?

- Ну, я просто хотела узнать, придешь ли ты сегодня вечером...

- Забудь об этом. И перестань трезвонить.

- Но мне приходится звонить, раз ты...

Ты отнял трубку от уха и, слыша невнятный звук ее голоса, медленно положил ее на рычажки. Через пару минут ты снова снял трубку и сказал миссис Кэролл:

- Пожалуйста, скажите операторам, что, если мне снова позвонит миссис Льюис, меня нет. Или миссис Грин... Грин. В любое время. И не пишите мне записки о ее звонках.

Вот так и нужно поступать, думал ты. Как сказала бы Эрма, тебе нужно сложить руки на груди и выглядеть уверенным. Наплевать на жесты, важно то, что хотя бы раз в жизни ты решился держаться решительно; если бы все это продлилось дольше, ты закончил бы свои дни в сумасшедшем доме.

Три-четыре дня прошло без малейших признаков. Ни звука, ничего. Ты испытывал беспокойство и замешательство, уверяя себя, что это из-за неуверенности в том, что она может выкинуть. Были десятки способов, которыми она могла тебе досаждать, и она все их перепробовала бы, если бы считала это нужным. Она могла звонить на Парк-авеню, могла даже появиться там, и что, если Эрма увидит ее? Она же не выпустит ее из лап! Что за лакомый для нее кусочек! Каждый вечер, возвращаясь домой, ты ожидал, что Эрма встретит тебя с этой ужасной улыбочкой: "Сегодня сюда приходила мать тройняшек".

Но от Миллисент не было ни звука. Раздраженный оттого, что твое беспокойство и тревога все нарастают, ты дошел до такого состояния, которое уже невозможно было выносить. Ты подскакивал при телефонном звонке, ты не мог продиктовать ни единого письма, чтобы без всяких причин не вспылить на мисс Мэллоу - затем ты извинялся, отпускал ее, передавал письма Лаусону и сидел за своим столом, тупо глядя в окно.

Однажды днем, вернувшись после ленча в свой кабинет, ты стоял у окна и смотрел на Бродвей, шумящий тремястами футами ниже, и поймал себя на мысли:

"Если я открою сейчас окно и спрыгну с подоконника, через две секунды мое тело шлепнется на асфальт. Может, даже через одну секунду. И я никогда не узнаю, обо что разбился. Если я упаду на какого-нибудь прохожего, я и его убью вместе с собой. Не так давно на Тридцать девятой улице один парень выпрыгнул из окна магазина на двенадцатом этаже и угодил прямо на крышу седана".

Ты круто отвернулся от окна и вызвал мисс Мэллоу, чтобы сказать ей, что уходишь до конца дня. Тебе определенно нужно с кем-нибудь поговорить и взять себя в руки. Добравшись подземкой до угла Восьмой улицы и Бродвея, ты зашел к Джейн. К твоей крайней досаде, ее не было дома, но горничная сказала, что она вернется к четырем часам, и ты решил дождаться ее, нашел себе книгу и уселся с ней в кресло. Рэй, твой маленький крестник, который всегда был твоим любимцем, вошел в гостиную, и ты забавлялся, задавая ему разные вопросы о школе. Затем ты вернулся к своей книге, а он включил радио. Уже через минуту тебя это так взбесило, что ты закричал: "Выключи эту гадость!" С удивленным видом он выключил радио и собрался выйти.

Ты снова начал читать. Через минуту радио опять заорало у тебя над ухом. Подняв голову, ты увидел, что Рэй стоит у приемника и шаловливо смотрит на тебя.