Столкновения с Бабаджи - Кадди Рената

когда его попросили принять лекарство, он улыбнулся, принял его и заметил, что ему не хватает воздуха.

Испытывая сильнейшую боль в один момент, он выглядел бодрым и веселым в другой, продолжал преподносить уроки. Никто не подозревал, что случится дальше. Испытывая сильную боль, он вновь и вновь поднимался с постели; однажды он вошел, окруженный пятью или шестью йогами, которые были с ним, и позволил им одновременно возложить на него руки. Он был центром колеса, остальные — спицами. Он разрешил повторить это три раза.

Я вспомнила слова Бабаджи, сказанные им около шести месяцев назад небольшому количеству людей, стоявших рядом с ним. Когда одна из женщин заплакала и обернулась к нему: «О Баба, о Баба…», он прервал её:

«Не Баба, не Баба, только Адеш [Ади Ишвара — Изначальный Господь. Прим. ред.], только Закон!»

Я никогда не плачу, потому что ничто в этом мире больше не трогает меня. Тот, кто не уходит и не приходит, Не рождается и не умирает. Я не привязан ни к одной из этих вещей. Мое сердце высохло и превратилось в камень. Все капли покинули океан. Но кто спрашивает о моей боли?

Так я стояла 14 февраля вверху, у низенькой стены, и смотрела вниз в тревожном ожидании, а у дверей кутия Бабаджи ожидали шесть или семь йогов. При Бабаджи находились Мунирадж, Гохари — молодой священник храма — и Рамеш Батт.

Позже снизу пришло известие: «Бабаджи уже не дышит, но руки и ноги еще теплые». Чуть позже было сказано, что руки и ноги уже холодные. Один из йогов, по специальности врач, добавил: «Клинически можно сказать, что он уже мертв».

Никто не хотел и не мог в это поверить. В то же самое время я почувствовала мощный луч света на моем лбу. Это было около половины десятого утра.

Мы все думали, что он был в самадхи и вернется назад… Это было долгое ожидание. Наконец я спустилась вниз и увидела Бабаджи, лежащего на кровати в своей маленькой кутия. Его лицо выглядело так, будто он прошел сквозь сильную бурю, будто он выдержал тяжелую битву. Ужасно!

На его покрывале были пятна…

Вокруг стояла абсолютная тишина. Снаружи, природа, казалось, задержала дыхание — даже птицы не пели. Это продолжалось несколько часов.

В том месте — в верхней части террасы, прямо над его кутия, где еще два дня назад меня поразил его волшебный аромат, теперь ощущались своего рода вихрь, пустота и запах мокрой извести.

Когда наверх поднялись йоги, посвященные Бабаджи, ожидавшие внизу, и один из них плакал навзрыд, я обняла его и, превозмогая себя, заставила сказать: «Так нельзя!» Я была преисполнена силой Бабаджи, силой радости и света, но не боли.

Всегда, и особенно за последние несколько дней я смогла так глубоко познать Бабаджи, его вечность, простиравшуюся далеко за пределы физического: «Я — центр всего, я свет, пронизывающий всю материю, излучающий свои лучи гораздо дальше, далеко-далеко…», и теперь я была так пропитана этой свободой и силой света, что в моей душе не было места грусти.

Так продолжалось долгое время.

Бабаджи, с каждым вздохом вбиравший в себя все вопросы, проблемы и боль мира, преисполненный милосердия, в крайнем смирении преобразовывал всё это — вне зависимости от того, что думали или говорили люди, — он терпел страдания до самого конца и в то же время оставался вечно свободным.

«Ты плачешь сейчас, потому что чувствуешь себя покинутой без его физического присутствия? Но ведь ты знаешь, что Бабаджи — это Истина, которая будет продолжать вести тебя изнутри.

Или ты плачешь, возможно, оттого, что ты видела его страдания, но не посмела позволить себе почувствовать истинного сострадания к нему и сейчас не можешь спросить: “Почему ты страдаешь? В чём дело? Что я могу для тебя сделать?”»

Вечером 14 февраля 1984 года, в День Святого Валентина, когда на Западе праздновали день любви и дружбы, Мунирадж сообщил миру о том, что Бабаджи оставил свое человеческое тело.

Бабаджи передал Мунираджу — Шри Маха Мунираджу — ответственность за всё. Он всегда говорил, что Мунирадж начнет свою работу тогда, когда уйдет он, Баба.

Бабаджи дал нам всё, что можно было дать. Чего же еще мы могли желать?

Пока Бабаджи в своей человеческой форме еще лежал в маленькой кутия, в ночи раздавалось «ОМ намаа Шивайя».

Внизу, подле него, были Мунирадж и посменно — некоторые из тех, кто всегда жил при ашраме: Гохари, Ман Сингх, Гора Дэ́ви, Свами и Ом Шанти. В его небольшой комнатке было мало места.

Ранним утром Бабаджи в его человеческой форме, лежащего на кровати, покрытого кусками льда и одеялом, положили на террасу, под фикусом. Накануне лицо Бабаджи всё еще выглядело дико, а сейчас, от момента к моменту, оно становилось всё более нежным и всё более прекрасным.

Около 9 часов пришли первые из его почитателей-индусов, близких учеников Бабаджи, Шила — первая прибывшая из Бомбея, Девиджи и её муж, Лакшми, Гопиджи и остальные — хорошие люди.

Около полудня пришел и Шастриджи, проделавший долгий путь из Раджгарха, — Шастриджи, которого так любил Бабаджи, — вместе с доктором Рао и множеством учеников.

Прибывало всё больше и больше людей — бесчисленное множество.

Мы, несколько европейцев, вместе с индийскими почитателями весь второй день охраняли его человеческую форму.

Молодое и красивое, теперь тело Бабаджи покоилось там, полное невинности.