Территория войны - Алексей Пронин

– Теперь встаем, вместе встаем, осторожно, Танечка, не порежься, так, молодец... – Глотов медленно поднимался, не выпуская из захвата ее горло и выволакивая ее свободной рукой наверх. – А ты, папочка, опусти свой пистолетик, а то он невзначай выстрелит в дочку. Так... Не хочешь дочку хоронить завтра? Не хочешь ведь? Тогда потихонечку пистолетик сюда, ко мне. Живо! Порежу ведь твою девочку! Игорек, мне уже все равно, ты обо всем верно догадался. Но тебе-то самому не все равно, тебе дочка живая нужна... Стволом вниз, вниз, не то застрелишь случайно дочку, руки вон трясутся!

Софронов, как в состоянии гипноза, или как кролик перед удавом, сначала замер с револьвером, потом начал медленно опускать его на стол. Глотов, прижимая к себе локтем Таню и одновременно поддев ее у горла ножом, медленно потащил ее собой к столу.

– Клади пушку на стол. Клади, Игорек... поиграл, и хватит. А если кто-нибудь мне сейчас помешает – я сразу чик ее, это я умею, вы знаете.

Софронов не успел и руку протянуть, как Глотов выхватил у него револьвер и сразу стал нервно водить им, целясь по очереди в каждого из троих за столиком.

– Всем сидеть! Сидеть тихо, тихонько... – Он начал пятиться от стола к двери, но у кресла за спиной Портного вдруг остановился, будто впервые сейчас увидел его.

– Борис Михайлович. Ты на собрание пришел? Хотел мой завод захапать? Паскуда! Хотел, чтобы Игорек в меня выстрелил? Ведь хотел? Рассказал ему, что твои взломщики нашли у меня. Думал, он сразу пулю в меня за это влепит? – Портной съежился, стал вжиматься глубже в кресло, снизу глядя на Глотова. – Из-за тебя, собака, все это заварилось... Друга убил я из-за тебя, теперь бежать куда-то надо... Сволочь ты поганая! Ты один во всем виноват, один. Но только сам ты уже никуда не убежишь, здесь навсегда останешься ...

Глотов опустил револьвер пониже и с расстояния полуметра дважды выстрелил Портному в голову. Я почувствовал брызги на лице и вытер их рукавом. Глотов потащил Таню к двери, нож был теперь не у шеи, а сзади, под почками, и он подкалывал ее им, поторапливая. В дверях крикнул перед собой:

– Назад, бандюги! Я не промахнусь! Всех перестреляю! С дороги, холуи!

Из-за дверей послышался топот ног, скрип лестницы, потом хлопнула и звякнула колокольчиком входная дверь, провожая Глотова с Таней, и только после этого в притихший кабинет ворвался «курносый». Увидев неподвижного Портного с откинутой головой и с кровавым месивом на месте левого виска, он замер. Рука с дробовиком опустилась, и ствол глухо стукнул об столешницу, в полуметре от моего кресла. Я не терял ни минуты. Свободной рукой вцепился в дробовик, потянул рывком на себя, перехватил и ударил им вверх, целясь попасть рукоятью ему в пах. Куда-то попал, потому что тот екнул и сразу согнулся от боли. Я вскочил, схватил «курносого» за холку и с размаху опустил его лицом в стол. Он рухнул сразу, опрокидывая стол и задевая плечом кровавое месиво на Портном. Я опустился перед ним и в четвертом по счету кармане нашел, наконец, ключ от наручников. Отстегнул свою руку, сунул ключ себе в карман, а наручник защелкнул на запястье «курносого». Потом выбежал за дверь, держа дробовик перед собой и готовый стрелять в любого на своем пути, и кинулся вниз по ступенькам.

39. Погоня

Никто не пытался меня остановить. Здоровенный бугай, покусанный собакой, растерянно жался у лестницы, подтягивая живот, чтобы меня не задеть.

Когда я вылетел на крыльцо, рубиновые тормозные фонари в последний раз вспыхнули на повороте за поднятым шлагбаумом, визгнули шины, и глотовская темно-зеленая «Ауди» замелькала в елках. Я кинулся к дыре в заборе. Чертыхаясь, удерживая дробовик над головой, пролез под забором и кинулся в кусты к мотоциклу. Тот завелся сразу, словно поджидал меня, и понесся вперед. На дороге было пусто, только елки по сторонам. Где он? Где свернет?

Я гнал на пределе. Сначала, пока не освоился, мне мешал дробовик, на поворотах приходилось притормаживать, скидывать ствол с руля и управлять одной правой.

Я прикидывал, что он, выскочив на главную дорогу, вряд ли повернет к Москве. Скорее всего – прочь от столицы: «в бегах» психология преступников обычно такая. Я сделал то же самое – опасный поворот влево, через полосу, и я уже несся по трассе.

Приходилось выжимать последнее из старого коняги. Если Глотов впереди, он – мой. Единственное, что меня беспокоило, – почти пустой бензобак. Утром в спешке и гонке к коттеджу заправиться не удалось, уже тогда я переключился на резервное питание. Теперь хватит на пять-семь километров, или и того меньше, если в баке осадок.

Я вылетел на него неожиданно. Прошивал зигзагом поток машин – и вдруг передо мной появилась темно-зеленая «Ауди». Идет под сотню, не более, – да только он ли? В салоне темные стекла, ничего не видно. И, главное, не спешит, будто и не удирает...

Перехватив левой рукой дробовик, зажал ствол между болтами рулевой вилки, чтобы жестче, и осторожно пошел на обгон, тихо-тихо, вровень с его боковым стеклом, где просматривалась за рулем чья-то фигура. Он ли? Точно он, его рожа, но девчонки не видно, темно. И вдруг неожиданно и очень подло «Ауди» сделала резкий кивок в мою сторону. Я почувствовал удар справа по руке, в рукоятку, в руль, что-то затрещало под ними, я полетел влево, стараясь не перевернуться, на встречную полосу, теряя равновесие и свою жизнь, все дальше и дальше. Только на самой бровке, над глубоким кюветом, удача наконец вернулась ко мне: я не свалился на скорости в сто в этот кювет и не умер на его дне. Чудом удержал равновесие, руль выпрямился курсом вперед, и даже дробовик оказался на своем месте между болтами. А в метре от меня неслись и неслись с визгом сигналов встречные машины.

Если я сумел выжить после такого смертельного трюка, то в нашей дуэли я имел полное право на ответ. Но мне нужна была только девочка, и живая. Я прошил встречный поток, вернулся на свою полосу и выкрутил до упора ручку газа. Вертелась ручка отлично, даром что получила удар от «Ауди», и скоро удалось нагнать его. Он шел теперь уже под сто сорок, и от него, как и от меня, шарахались попутные машины. Как остановить? Стрелять по колесам? Или гнать в хвосте, выжидая, когда его остановят за превышение скорости? Но не остановят, когда это нужно. Или не дождаться: бензина почти не было. Отпустить? Авось не тронет девчонку? Ох, как не люблю я это «авось»...

Я пристроился ему в хвост, сбоку от багажника, ожидая каждую секунду еще какого-нибудь фокуса, и только сейчас заметил, что зеркальце заднего вида, которым он меня сшиб, скривилось и сломалось.

Глотов увидел мой мотоцикл рядом за собой и, чтобы следить за мной, протянул в боковое окно руку к зеркальцу, начал закреплять его, но, когда убирал руку, зеркальце снова свалилось набок.

Это был мой единственный и последний шанс остановить машину – его рука. Я снова пошел ближе, чтобы пугнуть, чтобы занервничал. Ближе к боковому стеклу, еще ближе, потом обратно в хвост. Еще несколько секунд сзади, у багажника, и вот опять его белоснежный рукав лезет к зеркальцу, вертит его, закрепляет, и – опа! – наши глаза встречаются на скорости сто пятьдесят! Чудеса...

Я дал его руке две секунды, выпрямил ствол дробовика, прижал к фаре и нажал на спуск. Крупной дробью, с двух метров. Отдача от дробовика чуть не сшибла меня с мотоцикла. Хлопок сквозь свист ветра, звон разбитого зеркальца, треск его осколков под моими колесами, красная сыпь на рукаве рубахи и развороченная кисть его руки... Все это я увидел с двух метров. Рука дернулась и скрылась в окне.

Стрелял я только потому, что не мог иначе остановить его машину. Рука – не голова, но без нее далеко не уедешь, истечешь кровью. Подумаешь хорошенько и остановишься. Поймешь, что здесь конец приключениям, пора сдаваться, если хочешь жить.

Я отстал; «Ауди» стала заметно вилять, сбавила ход, и я за ней. Вдруг она пошла левее, тише и тише, сквозь встречный поток машин, к другой обочине, скидывая скорость и дрожа на тормозах перед кюветом. Последнее, что я увидел, – смятый, задранный вверх капот «Ауди», и проскочил мимо, гася скорость, виляя задним колесом.

Я снова ошибся. Торопясь к «Ауди», я шел наперерез встречному потоку слишком быстро, но мотоцикл – не машина. А каждая секунда дорога: в его шестизарядном «смит-вессоне» оставалось три патрона... Уже на той обочине, на самой «детской» скорости я и навернулся: «скользкий» сыпучий гравий после надежного асфальта – беда!

40. Последняя смерть

Я схватился за ручку правой двери и рванул ее – к счастью, она не была заперта изнутри, – и расслабленное девичье тело вывалилось из двери прямо мне на руки. Бросилась в глаза кровь на платье, но, оказалось, кровь была только сверху, чужая, водительская.

Мельком взглянув на того, кто сидел рядом – он был в шоке и не среагировал, когда я распахнул дверцу, – я занялся Таней – потащил ее под руки прочь от машины, наверх, на дорогу. Сначала она мешком висела в моих руках, но потом сама начала передвигать ногами. Слава Богу, жива, и это главное!