Серебряный вариант - Сергей Абрамов

Уэнделл более чем доволен — почти счастлив.

— Какой вы молодец, Ано!..

Мне не хочется говорить о себе, да и не поймут меня, пожалуй, если рассказать правду. Просто я человек другого века, привыкший к другому ритму. Мой мир имеет опыт разгрома Гитлера и Муссолини, пережил крах диктатуры «черных полковников» в Греции, победу социалистической демократии в Португалии и — надеюсь, недолговечный — взлет фашистской контрреволюции в Чили. Я знаю больше и вижу дальше, чем политики здешнего общества, и лучше их понимаю законы его исторического развития. Но сказать об этом Уэнделлу я не могу.

— Может быть, постелить вам у меня в кабинете? — предлагает Уэнделл.

— Высплюсь у себя в отеле. Только бы добраться до него…

23. Возвращение

Мы с Мартином вновь на верхней палубе «Гекльберри Финна». Мы едем в Сильвервилль. Плывут мимо сосновые рощи, глинистые обрывы, рыбацкие хижины над ними и лодки, вытащенные на песчаные отмели. В голубой чаще неба за поворотом Реки уже виднеется пыльная дымка.

О ночной встрече с Мердоком ни я, ни Мартин, словно по уговору, не упоминаем. Пожалуй, она нам обоим казалась чем-то неправдоподобным, далеким от действительности — как виденное где-то в кино или на телеэкране. Теперь же Мартин, выплюнув докуренную сигарку за борт, неожиданно спрашивает:

— А если б он отказался?

— Кто?

— Мердок.

— Я бы убил его. Не я — так ты. Мы ведь знали, на что шли. Но в кафе «Жюн» я понял: Мердок не будет сопротивляться. Потому-то он и отправил по домам Тони и Крука, а Слима послал сопровождать девушку.

— Свести с нами счеты он может и в Сильвервилле. Тут у него дружков не меньше, чем в Городе.

— Он не знает, где мы сейчас. Даже в клуб обедать не пришел, и пистолет его я оставил в гостинице. Вообще никому, кроме Стила, неизвестно о нашем отъезде.

Почему мы решили ехать в Сильвервилль, да еще в самый день выборов?

Произошло это так. После той бурной ночи мы встали поздно, проспав завтрак. В баре нам соорудили яичницу и подогрели кофе.

— Ты долго собираешься молчать? — вдруг взорвался Мартин.

— У меня странное ощущение. Дон. И возникло оно перед тем, как проснулся.

— И у меня. Словно сон под утро увидел, который начисто забылся… И шепнул кто-то на ухо.

— О том, что мы должны ехать в Сильвервилль?

— Да. Но совсем не из страха перед Мердоком. Хотя мысль о его мести была.

— Нет, ни при чем здесь Мердок. И страх ни при чем. Нас отпускают. Дон. Домой.

— Рад?

— От радости кричат или молчат. Потому и молчу. Думаю. Надо будет найти то место, где мы с тобой «приземлились» у океана, близ песчаных дюн. Помнишь?

— Отлично помню. Ты еще спрашивал меня, что за кустарник. А когда поедем?

— Сегодня после обеда. Нужно выяснить расписание.

— Поезд отходит в три десять, в половине девятого мы будем уже в Вудвилле, а «Гек Финн» отплывает в полночь.

— Откуда ты все это узнал?

— Какой же я был бы репортер, если бы не знал расписания. Мы и билеты можем заказать в отеле.

— Лучше на вокзале. Чтоб никто не заинтересовался нашим отъездом. За номер уплачено, ничего с собой не возьмем.

— Думаешь, в Крыму очутимся?

— Убежден.

— У твоей машины?

— Надеюсь.

— Ты даже запереть ее не догадался.

— Полагаю, не увели. Мы тут почти три месяца, ну а там несколько часов прошло, не больше.

— Что-нибудь захватим на память?

— Зачем? Не поверят — ни у вас в Штатах, ни у нас. Наука, мой милый, не любит чудес. Фотоснимки сочтут инсценировкой, газеты — подделкой, а всю нашу историю — мистификацией. Еще к психам угодишь, если будешь настаивать.

— В Штатах могут поверить.

— Кто? Мистики? Кретины? Не для серьезного разговора эта история.

Мартин явно расстроился и затих. А я задумался. Все-таки чужие мы здесь, хотя мне порой и кажется, что я уже привык и к скрипучим фиакрам, и к бальзаковскому «Омону», и к имбирному пиву в сенатском баре. Но жить в прошлом не хочется: обогнали мы этот мир на столетие.

Чтобы повидать напоследок Донована, я отправился в клуб.

К обеду я опоздал. В ресторане было немноголюдно — депутаты и журналисты мотались по избирательным участкам, пресс-конференциям и митингам в парках. Уэнделл, как мне сказали, уехал на биржу, а Стила я нашел в курительной. Он сидел в кресле, один в пустой комнате, курил сигару и пил содовую воду мелкими глотками: его мучила послеобеденная изжога. Сенатор выглядел бодрее, чем в больнице, и глаза смотрели не отчужденно.

— Хочу обнять вас, Ано, — поднялся он с кресла, — вы сделали для меня больше, чем кто-либо и когда-либо в жизни. Мне стыдно смотреть вам в глаза, но я бы отдал ему все мои голоса, чтобы спасти Минни. Я — трусливый старик, ничтожество. Если бы не вы… — Стил отпустил мои плечи и сел, прикрыв лицо сморщенной рукой. — Как вы победили его, Ано?

— Не победил, а убедил, что так будет лучше.

— Таких нельзя убедить.

— Я разговаривал с ним на его языке.

Стил больше не спрашивал.

— Я все-таки подаю в отставку, — печально сказал он.

— А голоса?

— Отдам Уэнделлу, а часть вам.

— Не понимаю. Я же не кандидат.

— Ну, Доновану. Мне известны ваши политические симпатии.

— Только пусть он не знает, почему вы это делаете.

— Обещаю.

— Спасибо, Джемс. А теперь простимся. Поклон Минни. Я ухожу.

— Совсем?

— Совсем. Не огорчайтесь, Джемс. Это должно было случиться. Я ведь случайно здесь и не по своей воле.

— И Мартин с вами?

— И Мартин. Он не зашел к вам, чтобы не тревожить Минни.

— Может быть, так и лучше.

— В кафе «Жюн» она его не разглядела. А спасал он ее вместе со мной. Это я вам говорю, не ей. Ее убедите в том, что Мартин тоже только случайность.

— Что ж, не судьба, — горестно вздохнул Стил.

Он уже глядел в сторону, куда-то мимо меня, так что я незаметно, не прощаясь, смог выйти из комнаты.

Донована я увидел в баре, куда он забежал на минутку: выпить кружку любимого имбирного пива — промочить горло, охрипшее от речей и приветствий.

— Как успехи, Биль?

— Порядок! — Он сиял. — Правда, в Майн-Сити пока не был, но в привокзальном районе — хорошо. Наши идут впереди. Думаем увеличить число мест в сенате с пяти до восьми.

«Больше, Донован, больше! Ведь ты еще не знаешь о судьбе голосов, поданных за Стила».

— Есть уже планы на будущее? — спросил я.

— Много. Будем бороться за признание ассоциации партией. Численность позволит нам это. А к первому же заседанию готовим билль о едином профессиональном союзе.