Американский поцелуй - Дэвид Шиклер

— Бог мой. — Патрик задыхался. Он весь дрожал. Правую руку, все еще сжимавшую пистолет, он поднес к виску.

— Нет, — вырвалось у Джеймса. Он перегнулся через тело священника, но Патрик уже выстрелил.

Сестры в больнице Святого Луки быстро привыкли к Джеймсу. Возможно, они чувствовали особый аромат влюбленности, окружавший Джеймса, хотя он приходил всегда один. Сестры каждый раз приветливо улыбались молодому человеку с сонными глазами, проводившему у кровати Патрика Ригга дни напролет.

Священника удалось спасти. Пуля прошла по внутренней стороне черепа, слегка задев мозг. Если бы Джеймса и Ралли не оказалось поблизости и некому было бы перевязать голову и вызвать «скорую», то он, скорее всего, скончался бы от потери крови. Но уже на следующий день после ранения отец Мерчант смог подняться с кровати и довольно бодро передвигаться. Ему не разрешалось покидать больницу, но он появлялся тут и там, навещая больных и умирающих. На его голове красовалась толстая повязка. Единственным последствием ранения стало то, что его глаза слезились, и врачи предупреждали, что это неизлечимо. Они полагали, что пуля задела лицевые нервы. Таким образом, Томас Мерчант, всегда отличавшийся завидной остротой зрения, должен был провести всю оставшуюся жизнь с платком в руках, чтобы не позволить миру скрыться за пеленою слез.

Патрик был парализован и впал в кому. Паралич сковал всю правую часть тела, от глаза до ступни. Пуля, предназначенная им для себя, повредила лобную долю. Пулю успешно удалили, и шансы Патрика оценивались как удовлетворительные. Врачи надеялись, что паралич со временем пройдет.

Джеймс взял двухнедельный отпуск в «Харроу Ист» и ухаживал за своим соседом. Напуганная происшедшим, Ралли не хотела находиться рядом с Патриком и ждала вестей от возлюбленного в Сохо. Джеймс звонил из больницы Святого Луки, шепча в трубку свои мысли насчет планов на будущее.

— Мы попробуем спамони[9], — говорил он, — в Палермо.

Ралли возражала. Ей не нравилось спамони.

— Бутерброды с угрем, — предлагал Джеймс, — в Шанхае.

— Почему ты не отходишь от него? — удивлялась Ралли. — Он же хотел нас убить.

— Я его сосед, — отвечал Джеймс, — у него больше никого нет. У него где-то есть отец, но я не знаю, как с ним связаться.

— Он застрелил священника.

— Священник в полном порядке.

— Скажи, что любишь меня.

— Люблю.

Ралли казалась расстроенной.

— Кто мой тигр?

— Я.

Ралли замолчала.

— Это правда? — Казалось, она была напугана. — Я имею в виду, не важно, что случилось с Патриком, мы с тобой… ничего не изменилось?

— Скажи, что любишь меня.

Ралли любила.

Джеймс провел с Патриком две недели, иногда оставаясь на ночь, — тогда сестры расстилали ему койку в холле, напротив палаты Патрика. Это было запрещено, но Джеймс им нравился, и они не хотели его выгонять.

День ото дня Патрик все больше худел. Джеймс видел, как сестры его моют, разминают его левую руку и ногу. Джеймс пытался не двигаться хотя бы десять минут, представляя, что ощущает парализованный. Они размышляли о том, могут ли люди, находящиеся в коме, думать или молиться. Он ел безвкусные бутерброды и думал о Ралли. Однажды, заглянув в медицинскую карту Патрика, он узнал, что тот потерял двадцать фунтов. Джеймс решил поговорить с врачом о прогнозах по поводу состояния Патрика. Врач, низенький таитянин, ничего хорошего ему не сказал. Джеймс позвонил Ралли.

— Приезжай, пожалуйста, — произнес он, — пожалуйста, приезжай вечером. Мне нужно поговорить с тобой.

Ралли приехала. Они встретились в кафе на нижнем этаже, к Патрику она заходить не хотела. Они сидели за белым пластмассовым столом и пили сок.

— Патрик быстро теряет в весе, — выдавил Джеймс. Под глазами у него были темные круги от постоянного недосыпания.

Ралли слегка кивнула. Она нарядилась специально для Джеймса, чтобы напомнить ему о своем существовании. На ней было черное платье и туфли на каблуках.

— Ты плохо выглядишь, — сказала она.

— Мне кажется, он умирает, — отозвался Джеймс.

Ралли вздохнула.

— Это все, о чем ты хотел со мной поговорить?

Джеймс оглядел кафе. За соседним столиком сидели четыре обритых наголо мальчика, а рядом с водопроводным краном стояло инвалидное кресло, в котором скорчился мужчина. На столике, забытый всеми, лежал зеленый воздушный шар. Он перемещался над поверхностью столика под действием ветра или магии.

— Все умирают, — вымолвил Джеймс.

Под столом рука Ралли коснулась его колена.

— Джеймс, милый, что с тобой?

В этот момент Джеймс решился.

— Я хочу кое в чем признаться, — сказал он, — это важно.

— Хорошо.

— Я расскажу…

— Ладно.

Джеймс смотрел на детей, больных раком. Он знал, что где-то в их телах, в крови затаилась ненасытная, невидимая сила. Он ощущал, что Ралли ждет от него признания в преступлении, в чем-то извращенном и серьезном. Дети играли в карты, и Джеймс почему-то понял, что они были братьями и, в общем, вполне довольны своей судьбой. Шар, поднявшийся в воздух то ли под действием воздушных потоков, то ли по собственной воле, медленно парил над детьми, подобно разведывательному зонду. Ралли крепко сжала его руку.

— Я разговариваю с лифтом, — вымолвил Джеймс.

— Что ты сказал?

— Я разговариваю с лифтом фирмы «Отис» в моем доме. Каждую ночь на протяжении часа. Я закрываюсь в лифте и останавливаю его между этажами. Я сижу, скрестив ноги, раскачиваюсь взад-вперед и рассказываю лифту обо всем на свете.

— Ты… — Ралли склонилась ближе, — что ты делаешь?

Джеймс посмотрел на нее. На ее лице отражалось недоумение и любопытство. Он улыбнулся, пожал плечами и поцеловал Ралли.

Джеймс хотел бы, чтобы она всегда была такой стойкой и в то же время хрупкой. Он вынул опаловые сережки из кармана и вложил в ладонь Ралли.

— И еще, — произнес он, — это тебе.

Ралли взглянула на подарок. Она вскрикнула от радости. Все сомнения, все вопросы Джеймсу подождут.

— О, дорогой, — лепетала она.

Еще трое суток провел Джеймс, дежуря у палаты Патрика. Он вслух читал ему свои любимые книги, но разговоров с врачом стал избегать. Джеймс старался не замечать, как его сосед превращается в обтянутый кожей скелет. Каждую ночь, засыпая на отведенной ему койке, он был готов к тому, что, проснувшись, найдет Патрика мертвым.

На третью ночь Джеймс проснулся в два часа ночи и приподнялся на койке. В коридоре было темно и тихо. Его разбудило настойчивое монотонное пение, доносившееся до него сквозь сон. Когда он заглянул в палату Патрика, ему показалось, что над его соседом склонились три белые фигуры. Они положили руки на голову и ноги Патрика, и Джеймс догадался, что пели именно они. Одна фигура напоминала швейцара Сендера. Во второй Джеймс узнал Томаса Мерчанта. А третий незнакомец был седой, лица его Джеймс не видел, но мог поклясться, что это был Джон Касл, незнакомец из подземелья, подаривший ему драгоценные опалы. Когда мужчина взглянул в сторону Джеймса, тот ощутил непреодолимую усталость и провалился в сон.

Наутро его разбудила зеленоглазая сестра.

— Ваш друг, — сказала она, — пришел в сознание.

Зевая, все еще ошеломленный, Джеймс приблизился к Патрику. Томас Мерчант тоже был в палате, он стоял у кровати. Его лицо было спокойно, а из глаз неудержимо текли слезы. Сестра вышла.

Глаза Патрика были открыты, но бессмысленны. Он был уже не такой бледный, как прошлым вечером.

— Эй, Патрик. — Джеймс присел на край кровати.

Глаза Патрика пытались сфокусироваться на Джеймсе.

— Джеймс, — тихо произнес он.

— Твой правый глаз открылся, — объяснил Джеймс, — он видит.

Патрик кивнул. С невероятным усилием он согнул правую ногу.

Джеймс уставился на согнутое колено. Он слегка коснулся его.

— Ты вылечился?

Патрик разогнул ногу.

— Не совсем, — проскрипел он.

— У вашего друга все еще парализованы правая рука и четыре пальца на ноге, — пояснил Томас Мерчант.

— Они тоже заработают, Патрик, — ободрил Джеймс.

— Нет, сын мой, — голос священника звучал твердо, — они останутся парализованными.

Джеймс обернулся к священнослужителю. Он вглядывался в его лицо, в слезы, вызванные неведомыми чувствами.

— Откуда вы знаете? — спросил Джеймс.

— Это не важно, — произнес священник.

— Бранч. Джеймс.

Джеймс повернулся к койке. Повязка на голове Патрика была вдвое толще, чем у священника. Джеймс беспокоился, заметил ли Патрик свою худобу. Еще его интересовало, отпустят ли Патрика домой.

— Да, Патрик, — отозвался Джеймс.

Патрик закашлялся. Его глаза были воспалены от инфекции или печали.

— Рад, что ты здесь, — прошептал Патрик.