Нотариус его высочества - Дарья Михайловна Сорокина

Любопытство горожан росло, но никто не смел приблизиться к нам. Не хотелось мне понукать Адольфо, но пришлось, иначе этот самовлюбленный жеребец сам начал бы приставать к людям, чтобы его погладили.

– В другой раз. Хорошо? – пообещала я коню и надавила ему пятками на бока, заставляя ускориться.

У родительского дома я спешилась. Потрепала Адольфо за гриву, а затем прошептала ласково:

– Для первого раза достаточно. Рипосо!

Если мне одобрят ночной график, то работы у лошади будет много.

С легким замиранием сердца я постучала в двери родного дома.

Глава 18

Открыла мне Белла и снова окружила уютной суетой. Она забрала у меня Септимуса, предложила теплые пушистые тапочки, метнулась на кухню поставить чайник. Я немного неловко почесала себе плечо. Подняться к себе или зайти в кабинет отца? Там горел свет, а, значит, он над чем-то работал в этот поздний час. Памятуя о разговоре с Витторио и важности семьи, я решилась и шагнула вперед.

– Папа, можно?

Он быстро отложил в сторону бумаги, повернулся ко мне и даже очки на переносице поправил, словно не веря, что я сама к нему пришла.

– Юри? Все в порядке?

– Ну, если не считать газет, ссоры с Немо, обвинений в осквернении могилы нотариуса и завтрашнего похода в театр с Алессандро Аккольте, то неделя у меня в целом была неплохая.

Про отравленное яблоко и семью Коста я умолчала и попыталась улыбнуться отцу.

Он быстро увлек меня в кабинет, усадил в кресло и выдохнул короткое:

– Рассказывай.

Я поделилась с отцом всем, что не нарушило бы его спокойный сон. За все время нас прервала лишь Белла, принеся чайник и три чашки в надежде составить нам компанию, но папа покачал головой, давай экономке понять, что хочет побыть со мной наедине.

– Уверен, тебя оправдают. Это явная случайность, я поговорю с судьей, – спокойно сказал отец.

– Немо обещал быть моим адвокатом. Мы справимся.

– Юри…

Он так мучительно выдохнул мое имя. Знаю же, что он не видит меня рядом с кем-то по фамилии Тровато.

– Не переживай, папа, Немо сам делает все возможное, чтобы отдалиться от меня.

– И это весьма благородно с его стороны.

Аж тошно от этой постылой благородности.

– Он хороший, – только и сказала я, мечтая собственные сомнения в любимом развеять, но папа слишком быстро согласился.

– Я знаю. За день до твоего совершеннолетия он приходил ко мне. Просил твоей руки.

– Это же было больше года назад? – ошарашенно проговорила я. – Почему я ничего об этом не знала?

– Он так захотел. Сказал, что боялся поставить тебя в неловкое положение. Что ты не отказала бы ему.

Все эти условности, все эти правила… Юстиция, кто придумал их? Точно не ты!

– И что ты ответил ему?

– Я был честен, Юри. Попросил его выяснить, кем были его родители для начала, и вернуться после с ответами.

– Ты был честен, но поступил нечестно. Ты не мог не знать, что носители фамилии Тровато теряют любую кровную связь с родными. Эта задача едва ли была выполнима.

– Если ты станешь Тровато, то и с нами потеряешь эту связь, Юри. Я не мог позволить этому случиться.

– Почему же всем так важна фамилия? Регалии, но не семья. Происхождение, но не настоящее. Ты, Немо, горожане… Разве вы не видите, что нечто истинно ценное ускользает от нас каждый день?

Отец тяжело вздохнул и погладил меня по волосам.

– Когда ты стала такой мудрой, Юри?

– Пришлось, когда все вокруг резко поглупели, – буркнула я себе под нос, а папа улыбнулся.

– Передай Немо, что у него есть мое благословение, и я не буду вам мешать. Ты уже достаточно взрослая, чтобы сделать правильный выбор.

Я даже дар речи потеряла от этих слов. Отец готов уступить мне? Что с ним случилось?

– Но все же присмотрись к Аккольте, – вернул меня на землю папа и лукаво улыбнулся. – Подумать только, моя дочь нотариус. А завтра идет на свидание с принцем!

Я сделала вид, что хочу запустить в него пресс-папье, и мы уже вместе рассмеялись. Он радостно, а я немного нервно, потому что уже завтра мне нужно будет идти в театр с другим мужчиной, в присутствии которого сердце время от времени тоже предательски срывается на бег.

– Ладно, к черту юнцов, которые решили отнять у меня мою дочь, принцы они или безродные. Расскажи мне лучше про свою работу. Сколько у тебя призрачных фамилиаров в подчинении?

Я, не скрывая гордости, показала отцу четыре пальца, и он присвистнул.

До ночи мы только и говорили что обо мне и моем назначении. К нам робко заглянула мама, а затем со слезами на глазах стиснула меня в объятиях.

– Ну, все, начались телячьи нежности, – заворчал папа. – Ты знала, что твоя дочь повелевает мертвыми?

Пришлось мне и маме пересказать все с самого начала, и спать я пошла уже глубоко за полночь.

Долго не могла уснуть, раздумывая над тем, что сказал отец. Немо просил моей руки год назад. Еще до того, как стал маэстро. Он хотел узаконить наши отношения прежде, чем стал моим наставником. Именно тогда между нами, словно стена появилась. Он начал вести себя сдержаннее, мы меньше проводили времени наедине. Оказывается, Немо был верен своему слову. Неужели он думает, что я купилась на то, что он решил жениться на домине? Лжец! А ведь я почти поверила. Я перевернулась на живот и, уткнувшись в подушку, злобно и глухо зарычала. В такой позе и уснула.

Неудивительно, что наутро в зеркале меня ждала опухшая девица со следами от наволочки на щеках. Мне потребовалось не меньше часа, чтобы привести лицо в порядок, а после расчесать спутанные фиолетовые волосы. Септимусу я больше не доверяла расчесывать меня. Еще освежит мой цвет от большой любви.

Я обмоталась полотенцем и приступила к самому сложному – к выбору наряда для сегодняшнего вечера.

Меньше чем за полчаса моя чистая комната превратилась в поле брани. На постели, на стульях, на полу валялись ни разу не надеванные платья. Оказывается, родители меня баловали все это время, но в ученических мантиях мне было как-то комфортнее, потому после единственной примерки совершенно новенькие наряды ждали вешалки и забвение. Да и не ходили мы с Немо никуда, кроме музеев и научных выставок, а там все эти вечерние туалеты смотрелись бы просто неуместно.

– Получается, у нас с ним не было ни одного настоящего свидания, Септимус. Он ни разу не видел меня такой