Будущее: рассекречено. Каким будет мир в 2030 году - Мэтью Барроуз

Если прошлый период наращивания мощи привел к уверенности, то ускорение спада может привести к обратной тенденции и вызвать страх. Вместо того чтобы с головой уйти в экономический рост, Китай может стать более самоуверенным и начать искать признания своей силы. Многие наблюдатели были озадачены агрессией Китая по отношению к соседям, противоречащей главной идее, которую проповедовал Дэн Сяопин в своем знаменитом заявлении в 1990 г.: «Мы должны оставаться в тени и выжидать»{207}.

США тоже переживают переломный момент, им сейчас непросто восстановиться после недавней рецессии в дополнение к неудачам в Ираке и Афганистане. Некоторые комментаторы опасаются, что заявленный в 2011 г. администрацией Обамы поворот к Азии может запустить механизм еще большего наращивания напряженности.

Мое мнение таково: мы еще и близко не подошли к точке невозврата. С момента поворота администрация Обамы в июне 2013 г. провела с председателем Си Цзиньпином Саннилендский саммит, на котором оба президента договорились о строительстве «нового типа взаимоотношений мировых держав»{208}.

Профессор Йельского университета Пол Кеннеди, один из ведущих экспертов по соперничеству мировых держав перед Первой мировой, написал в New York Times статью, в которой сравнил сегодняшнюю обстановку на мировой арене с 1914 г.: «Все (нынешние) мировые державы эгоистичны, зашорены, их правительства в основном интересует, только как им протянуть еще пару лет. Но возмутителей спокойствия среди них нет… Они все заинтересованы в сохранении статус-кво, поскольку не знают, какие негативные последствия может иметь изменение мирового порядка»{209}. Путин подошел очень близко к попытке изменить статус-кво, однако в мае 2014 г. он, казалось, все лучше осознавал экономические последствия полного разрыва с США и Европой.

Сколько у США времени, чтобы стать мировым лидером нового типа? Хорошая новость: у Америки есть второй шанс. Никакой замены ей пока нет. Европе нужен сильный партнер, и соревноваться с США она не собирается. Россия стремится сохранить влияние в своем регионе, и хотя ей бы и хотелось, чтобы ее считали равной США, по степени открытости она сильно недотягивает. Индия и Бразилия станут сильными региональными державами и со временем будут иметь гораздо больший вес на мировой арене, но это не мировые державы в полном смысле слова. Китай – единственная развивающаяся держава, которая могла бы претендовать на мировой статус наравне с США и Европой. Но, как мы уже видели, он будет больше внимания уделять собственному развитию.

Вопрос для Америки в том, хочет ли она оставаться мировой державой и преследовать глобальные интересы исходя из соображений «что хорошо для мира, будет в долгосрочной перспективе хорошо и для интересов США» – как 1950‑е, когда сделала ставку на восстановление Европы и Азии. Или же удовлетворится тем, чтобы быть великой страной – очень могущественной, но все же менее способной и менее заинтересованной в том, чтобы строить новый международный порядок? Обычно в дискуссиях о спаде в США не затрагивается важный вопрос: для чего нужна власть. Если цель – придерживаться статус-кво, то, скорее всего, ничего не выйдет. Если же цель в том, чтобы перестроить международную систему, учитывая большую рассеянность власти, то можно прийти к продолжению мирового лидерства, пусть и отличающегося от той роли, к которой мы привыкли и в которой устанавливали правила взаимодействия для всех.

Что унаследует обновленная международная система под предводительством США? Гораздо более агрессивное желание преобразовать многостороннюю мировую организацию. Первым шагом было бы дать больше свободы высказывания развивающимся мировым державам. У США и Европы вместе есть эффективное право вето, например в МВФ, даже несмотря на сдвиг экономического веса. Китай – главный донор двусторонней помощи, который, как известно, выдает больше кредитов, чем Мировой банк, но ему не хватает ударной силы. Время от времени в беседах с экспертами мне доводилось слышать жалобы на недостаточную легитимность международных организаций в глазах молодых граждан развивающихся стран.

Чтобы США были вправе менять международную систему, сначала придется измениться самим. Внутренняя политика всегда была важным фактором, влияющим на результаты международной деятельности. Внутренний раскол существенно усложнил бы для США задачу по формированию новой роли на международной арене. Мощный политический консенсус – необходимое условие для создания фундамента, на который будет опираться экономическая конкурентоспособность страны. А второе дыхание американской экономики – незаменимая основа для устойчивой международной стратегии{210}.

Что же произойдет, если мы не будем пытаться вдохнуть новую жизнь в себя и международную систему? Скорее всего, последует еще большая фрагментация: мир, состоящий из региональных блоков, которому будет труднее справляться с глобальными проблемами. Уже сейчас есть признаки того, что мы движемся в этом направлении. Почти две трети европейской торговли происходит внутри Евросоюза. На Североамериканскую зону свободной торговли приходится более 40 % торговли США. Для Восточной Азии торговля внутри региона составляет 53 %, за исключением Мексики; внутрирегиональная торговля Латинской Америки приближается к 35 % и растет стремительно. Как мы видели, Китай будет доминирующим торговым партнером для азиатов. Потоки инвестиций направлены из одних развивающихся стран в другие; это так называемые отношения Юг – Юг, их объемы тоже растут, так как они заметно подстегивают международную финансовую активность.

Со сланцевыми нефтью и газом у США есть шанс практически полностью покрыть собственные потребности в энергоносителях, что сделало бы их – в отличие от Китая – относительно независимыми в плане жизненно важных ресурсов. Общественное мнение демонстрирует все большее неприятие роли активиста: по результатам недавнего опроса, проведенного Чикагским советом по международным делам, 38 % американцев хотят, чтобы страна держалась подальше от мировых дел. Это самый большой процент с 1947 г., и это число увеличивается в основном за счет молодых американцев, достигших совершеннолетия во времена иракской и афганской кампаний{211}.

Настоящее напоминает переломные моменты, пережитые нами в прошлом, когда путь вперед не был очевиден и вырисовывались разные варианты будущего. Можно провести параллели между нашим днем и европейским «долгим миром» после 1815 г. и Венского конгресса. Общие черты – период быстрых социальных, экономических, технологических и политических перемен и многополярная международная система. Европа 1815 г. состояла из разношерстного набора автократических государств, таких как Россия, Пруссия, Австрийская и Оттоманская империи, и либеральных государств, таких как Великобритания и Франция. В таком мире Великобритания занимала особое место: ей удавалось играть важнейшую роль, несмотря на отсутствие особенной мощи. В 1830 г. Россия и Франция были такого же размера, как и Великобритания, по показателям ВВП, а к 1913 г. США, Россия и Германия ушли далеко вперед по объемам экономики. Финансовый и экономический вес в мире и созданная ею финансовая и экономическая империи, ее роль страны вне европейского континента, поддерживающей баланс сил, защитника торговых морских путей, соединяющих ее с колониями и заморскими владениями, закрепляли за Великобританией ее исключительную позицию на мировой арене на протяжении XIX и части XX вв.

Нынешняя многополярная система тоже разнообразна, здесь еще больше игроков (вспомните о «Большой двадцатке»), раскиданных по всему миру (не только в Европе), да и международная экономика и политика стали куда более глобализованными. В 1815 г., после 25 лет конфликта, великие державы придерживались несовместимых взглядов и не скрывали их, особенно дома. Священный союз России, Пруссии и Австро-Венгрии боролся против демократии, революции и секуляризма, но не смог скоординировать коллективные усилия. Их действия оказались эффективными ненадолго: революции, сепаратистские и националистические движения продолжались по всей Европе на протяжении всего XIX и части XX вв. В целом долгое время между мировыми державами сохранялся мир, по большей части потому, что никто не хотел навязывать другому свою волю, опасаясь последствий. Равновесие было достигнуто отчасти благодаря неоднородности участников процесса.

Стабилизирующая роль Великобритании пережила ее существование в качестве экономической силы первого ранга, и, несмотря на подъем нескольких соревнующихся государств, она все равно оставалась на своих позициях, отчасти потому, что остальные не решались вырвать у нее лидерство до начала Первой мировой. США будет гораздо труднее управлять такой сложной, разнообразной и все более динамично развивающейся системой. И все же они располагают лучшим инструментарием, за спиной у них больше успехов, а сила и разнообразие ее общества вызывают восхищение у многих. Лидерство в лавировании между новыми подводными камнями постзападного мира станет ключом к любому типу нового Pax Americana, который зарождается и крепнет.