На странных берегах - Тим Пауэрс

И в конце концов, после устранения Харвуда, Френду останется оправдать лишь один-единственный факт из… Но это было наиболее унизительное событие из всех, которые он пережил, и даже теперь с огромным трудом он заставлял себя не отворачиваться от него… Однако именно сейчас, когда он висит в воздухе над своим кораблем, противостоя уже почти побежденному врагу, когда почти завоеванный им приз поднимается из разрушенной каюты навстречу ему, он все же должен найти в себе силы пережить событие заново.

Ему пятнадцать лет, он стоит в своей провонявшей тушеной капустой спальне напротив книжного шкафа… нет, нет, стоит он в роскошной спальне с деревянными панелями, полной благоухания жасмина, долетающего из открытого окна и мешающегося с неповторимым запахом переплетенных в кожу книг… так оно было, есть и всегда будет, не существовало никогда той вонючей, грязной берлоги, в которой он жил… Его мать открыла дверь и вошла. Лишь одно мгновение она была толстой седой старухой в бесформенном балахоне. Нет, она была высокой, прекрасной женщиной в цветастом шелковом распахнутом халате… Семью годами раньше он открыл для себя магию и с тех пор неуклонно совершенствовался в ней. Теперь ему хотелось поделиться богатствами своего ума с единственным человеком, который мог его оценить и понять…

Он подбежал к ней и поцеловал…

И снова все вышло из-под контроля: она снова была толстой старухой, поднявшейся наверх, чтобы перестелить ему постель. Роскошная зала превратилась в клетушку с потрескавшимся потолком, а его, пятнадцатилетнего толстого подростка, застали за онанизмом. Он покрывал ее поцелуями, потому что думал, будто она пришла по другой причине…

– Ой, мамочка, – задыхаясь, пробормотал он с бьющимся сердцем. – Мы с тобой можем владеть миром. Я знаю магию, я могу…

Огромным усилием воли он опять превратил ее в прекрасную женщину в роскошной одежде, увеличил спальню до королевских размеров… и как раз вовремя, поскольку знал, что в следующий момент отец – муж его матери – войдет в комнату, и сомневался в том, что сумеет вновь пережить последующую сцену такой, какой она была на самом деле.

Что ж, внушал он себе, я создаю новую реальность, и через несколько минут это невыносимое воспоминание перестанет соответствовать действительности.

На лестнице раздались грузные шаги, Френд сконцентрировался, и они превратились в легкие шажки ребенка. На площадке была лампа, и огромная колеблющаяся тень угрожающе заслонила проем двери… И снова Френд усилием воли заставил все измениться: теперь на пороге лежала тень сгорбленного маленького человечка, такая жидкая, словно отбрасывающее ее существо почти нематериально.

В комнату вошел тощий старик, похожий на крысу, вставшую на задние лапы, не представляющий ни для кого никакой угрозы, несмотря на злобный прищур и хищный оскал.

– Это что? – раздался раскатистый бас, но Френд спохватился, и бас превратился в писк: – Что здесь происходит?! – От заморыша пахло вином и табаком. Крошка-папаша смешно проковылял по выложенному плиткой полу к Лео Френду, и в этой реальности увесистая оплеуха сменилась беспомощным, слабым толчком.

Мать повернулась к вошедшему, и только от одного ее взгляда крыса в штанах отпрянула от мальчика.

– Ты – невежественная скотина. – Ее тихое музыкальное контральто отдалось эхом от покрывающих стены панелей и слилось с журчанием веселых фонтанов в саду. – Грязное отродье! Красота и величие не для твоего скудного умишка. Пошел вон!

И тварь, спотыкаясь, попятилась к двери, унося с собой винную вонь…

Харвуд осел еще на один фут. Он уже был почти вровень с бортом, взмок от пота, волосы прилипли ко лбу. Он натужно, тяжело дышал, не открывая глаз. Лишь на мгновение один глаз приоткрылся, но в нем блеснул огонек скрытого торжества.

Это выбило Френда из колеи, и на мгновение его контроль над событиями поколебался. В воспоминании отец стал расти и двигаться медленнее, комната на глазах начинала расползаться, превращаясь в конуру, и мать Френда беспомощно залопотала:

– Ты за что ударил Лео? Ты что всегда его бьешь?..

И отец уже начал поворачиваться к ним. Высоко над палубой Лео стиснул сияющие кулаки, собрал остатки воли, и медленно, медленно отец стал уменьшаться, спальня вновь стала роскошной, хотя панели на стенах еще оставались полупрозрачными…

В этот момент Харвуд перестал притворяться побежденным, расхохотался и нанес удар.

И отец, хотя все еще и стоял к нему спиной, вдруг невероятно вырос, так что косяк двери стал низок. Он обернулся, и перед Фрейдом оказалось ухмыляющееся лицо Харвуда. Он открыл огромный рот и изрек фразу, которую так отчаянно пытался забыть Френд:

– Ты что делаешь со своей матерью, ты, урод! Гляди, ее тошнит прямо на пол.

Охваченный животным ужасом, он повернулся к матери, которая за те секунды, что он не смотрел на нее, ужасно изменилась: теперь она напоминала жирную, безволосую собаку, пятившуюся от него. Ее брюхо ходило ходуном от мучительных спазмов, она выблевывала на грязный пол собственные внутренности…

Спальня не только превратилась в ту убогую клетушку, которой была в действительности, она стала еще более мрачной, со спертым, вонючим воздухом. Френд попытался вырваться обратно на чистый морской воздух, на «Шарлотту Бейли», пусть даже на «Громогласный Кармайкл», но не мог найти выхода.

– Ты чересчур быстро истратил резервы, – изрекло существо, бывшее его отцом и Бенджаменом Харвудом и каждым сильным взрослым человеком, который когда-либо выражал ему свое презрение. И тут оно кинулось на него, стены начали смыкаться, комната сжалась и поглотила Френда.

Удар грома потряс воздух и не только оглушил успевшего встать Шэнди, но и заставил ухватиться за канат, чтобы удержаться на ногах. Оглянувшись по сторонам, задыхаясь от вони раскаленного металла, он увидел, что корабль вновь превратился в привычный «Кармайкл», а воскрешенные моряки стали едва различимыми тенями. Руки, вцепившиеся в отвороты его камзола, пропали.

Шэнди поднял глаза. Бет Харвуд по-прежнему висела неподвижно в воздухе, футах в двадцати над палубой, но сам Лео Френд стремительно возносился в безоблачную синеву, сияя нестерпимо ярким светом. Он отмахивался от чего-то, как от роя разъяренных пчел. Даже несмотря на звон в ушах, Шэнди слышал пронзительный визг Лео Френда. Наконец там, в вышине, полыхнуло так, что перед глазами заплясали красные пятна, а вскоре с неба посыпались хлопья белесого невесомого пепла.

Бет Харвуд плавно опустилась обратно в каюту, и разломанные доски, словно змеи, поползли обратно на свое место, закрывая пролом.

Над палубой скользили привидения английских и испанских моряков, они жадно тянулись к лужицам пролитой крови, на мгновение обретая материальность от соприкосновения с нею, но пепел Френда, гонимый по палубе бризом, отравлял все, чего касался, и призраки исчезали один за другим.

Груда досок подле дыры продолжала убывать, и вскоре из-под них выкарабкались две окровавленные фигуры. Шэнди уже собрался радостно приветствовать их, но тут заметил расколотую голову одного и вдавленную грудь другого. Он глянул им в глаза и нисколько не удивился, увидев в них полнейшую пустоту.

Рядом с Шэнди труп мистера Берда сел, неуклюже поднялся на ноги и побрел к блокам у грот-мачты. Один за другим прочие трупы собрались там же, с выражением ожидания на мертвых лицах. Шэнди насчитал четырнадцать погибших.

– Только не Дэвис! – У Шэнди перехватило горло, когда среди этой толпы он увидел своего друга и понял, что Дэвиса больше нет. – Только не Дэвис!

Харвуд выпорхнул из-за борта и, обогнув мачту, приземлился на юте, рядом с каютой, в которой находилась Бет. Он несколько секунд без всякого выражения смотрел на Шэнди, потом покачал головой.

– Мне жаль, – сказал он. – Но моя команда и так невелика, я не могу обойтись без него. А теперь все вон с моего корабля.

Шэнди оглянулся на «Дженни», чьи мачта и опаленные паруса выглядывали из-за борта. Дым превратился в редкие струйки, очевидно, оставшиеся на борту сумели-таки погасить пожар.

Около двадцати пиратов, оставшихся в живых, толпились на палубе «Кармайкла» – в крови, в лохмотьях, израненные; они обратили взоры на Шэнди.

Тот кивнул.

– Все на «Дженни», – сказал он, стараясь придать голосу уверенность и не дать прорваться горечи, которую он испытывал. – Я скоро присоединюсь к вам.

Пока матросы, шатаясь и хромая, добирались до борта, с которого все еще свешивались абордажные крючья, Шэнди сделал глубокий вдох и направился, понимая, что действия его бесполезны и скорее всего опасны, к каюте Бет.