Политическая антропология - Николай Крадин

Культурная модернизация предполагает создание человека иного типа, ориентированного не на традиционные ценности, а на рационализм. Человек с рациональным типом сознания полностью выделяет себя из внешнего мира. Его сознание способно к логическому аналитическому мышлению в рамках абстрактных категорий и понятий. Последнее приводит к созданию наук и новых технологий. Буржуазная экономика предполагает иное, бережливое отношение к времени ("время – деньги"), формируется новая модель поведения, ориентированная на рыночную экономику, динамические процессы, индивидуализм и персональные достижения. Усердие и трудолюбие становятся ценностями новой цивилизации.

Данная модель поведения предполагает преобразование традиционной политической системы. В капиталистическом мире ослабевает зависимость индивидов и общественных групп от власти, государство начинает восприниматься не как "сила, стоящая над обществом", а как особый институт, выполняющий важные организационные функции в обществе и в силу этого существующий за счет доли налогов (теории "общественного договора"). Создается законодательная база, защищающая частную собственность и предпринимательство, закрепляющая демократические свободы, избирательное право и процедуры периодической смены власти. Общество приходит к необходимости разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, появляются различные независимые от власти организации и ассоциации граждан (профсоюзы и проч.), политические партии, органы местного самоуправления, механизмы неформального воздействия масс на институты власти[23].

Принято выделять несколько волн модернизации. Первичная модернизация затронула в основном общества Западной Европы XVI- XDC вв. К странам второго этапа модернизации обычно относят государства Восточной и Южной Европы, Россию, Японию и Турцию. Третий эшелон модернизации – современные страны Азии, Африки и Латинской Америки. Большинство из них так и находятся на "периферии" современной мир-системы. Некоторым удалось достигнуть определенных успехов на пути модернизации (Индия, крупные государства Латинской Америки). Наконец, часть стран ("азиатские драконы") добилась серьезных достижений.

Было бы неправильно считать, что механизмы политической модернизации реализовывались автоматически. Большая часть стран, прошедших через модернизацию и входящая в "ядро" и "полупериферию" мир-системы, в той или иной степени была затронута авторитарными процессами (диктатура Кромвеля в Англии, бонапартизм во Франции, Япония эпохи Мэйдзи, кемализм в Турции, фашизм в Италии и Германии, авторитаризм в Южной Корее и т. д.). Одно из немногих исключений – США, которым удалось избежать авторитаризма на пути построения либерального общества.

Особое место занимает вопрос: считать ли специфической формой модернизации создание системы социализма? Важно отметить, что процессы бурного технологического роста в СССР сопровождались возвратом к дорыночной редистрибутивной экономике, исчезновением эмбриональных институтов гражданского общества. Все эти факторы, равно как и нерасчлененность экономики и политики, тотальное огосударствление общества, "поголовное рабство", сближали общественный строй СССР – "административную систему" с моделью азиатского способа производства.

Не случайно многие исследователи, начиная с К. Виттфогеля (Wittfogel 1957), находили много общего между восточными деспотиями и социалистическим обществом (Шафаревич 1977; Афанасьев 1989; 1989а; Васильев 19896; 1993; Березкин 1991; Иванов 1993; Фурсов 1995)[24].

По всей видимости, сложившееся после 1917 г. общество следует рассматривать как особую "негативную форму синтеза" (1) модернизирующегося традиционного общества с (2) отрицанием капитала, обусловленного влиянием марксизма (М.Н. Афанасьев, Л.С. Васильев, А.И. Фурсов, М.А. Чешков). Данное направление трансформации, по всей видимости, было предопределено (1) особой ролью государства в России; (2) слабостью институтов гражданского общества; (3) широким распространением вульгарного марксизма (смесь народничества с "революционным авторитаризмом"). В результате было создано антикапиталистическое по форме общество ("государственный способ производства", "индустрополитаризм", "кратократия", "этократия" и т. д.), в котором структурообразующим элементом выступала не собственность, а отношения власти – собственности, основной формой эксплуатации было не отчуждение стоимости, а отчуждение воли.

Подводя итоги вышеизложенному, необходимо иметь в виду, что в применении к доиндустриальным и неевропейским обществам познавательная ценность концепций модернизации имеет серьезные методологические ограничения, поскольку большинство из них основаны на абсолютизации экономических и политических принципов капитализма.

Процессы модернизации не реализуются автоматически. Очень часто цели прямого воздействия искажаются цивилизационными (если речь идет, например, о воздействии на китайское или исламское общество) или архаическими и традиционными особенностями трансформирующегося общества. Так же осторожно следует относиться к одному из основных постулатов модернизационных теорий (истоки данного предположения в либеральной идеологии XIX в.), согласно которому экономическая модернизация обязательно должна сопровождаться постепенной политической демократизацией. Здесь скорее следует разделять определенный скептицизм, которого придерживался П. Сорокин (Сорокин 1992: 336-345). Наконец, у теорий модернизации есть еще один серьезный методологический недостаток. Они рассматривают все изменения только в линейной плоскости, тогда как исторический процесс часто оказывается сложнее прогрессивистской модели, но и нередко подвержен определенным циклическим флуктуациям.

Опыт изучения антропологами процессов модернизации в неевропейских обществах выявил некоторые закономерности, которые нельзя не учитывать при анализе современных политических процессов. Оказалось, что модели "традиционного" и "бюрократического" господства в принципе несовместимы. Рационализм колонизаторов плохо согласуется с личностным характером власти колониальных обществ. В результате давление "обезличенного" рационального бюрократизма колонизаторов способствовало десакрализации и деформации, а кое-где даже разрушению системы традиционной власти. Последнее выразилось в злоупотреблении традиционными лидерами служебным положением, в росте коррупции, кризисе духовных ценностей. В ряде случаев сложилась своеобразная "двойная" политическая культура, в которой параллельно с официальными органами управления присутствуют традиционные формы власти. Их сосуществование может принимать как мирный, так и антагонистический характер (в форме национально-освободительного и/или религиозного движения). Наконец, для колониального и постколониального общества характерно несовпадение его административно-территориального деления и границ с территориями проживания традиционных племенных структур, что часто приводит к острым этнонациональным и межгосударственным спорам (Balandier 1967: 188-194; Куббель 1988: 190-222).

Мощные пласты достаточно архаичных социально-политических институтов продолжают функционировать. Вероятно, в течение длительного времени они будут существенно влиять на политические процессы в странах с сильными традиционными укладами. Обновление и модернизация веками сложившейся политической культуры будет осуществляться медленно и крайне болезненно. Не составят, очевидно, исключения в этом плане многие постсоциалистические страны, где клановые, трайбалистские, кастовые, патрон-клиентные и другие подобные отношения не были изжиты, а только законсервированы. В условиях, когда жесткая, сверхцентрализованная партийно-административная система оказалась практически разрушенной, в ряде новых государств СНГ и республик России эти факторы выступают на первый план, обусловливая многочисленные конфликты (Бочаров 1995; Khazanov 1995; Хорос 1996; Афанасьев 1997 и др.). Имеет смысл проиллюстрировать вышесказанное конкретными примерами того, как прямое перенесение современных политических институтов западной цивилизации в развивающиеся общества приводит к результатам, прямо противоположным ожидавшимся.

Одна из наиболее сложных задач любой колониальной и постколониальной администрации – комплектование низших звеньев аппарата управления. Практически в каждой стране колонизаторы столкнулись с дилеммой: ограничиться ли "косвенными" методами, оставив на местах традиционных местных вождей и старейшин, или перейти к более жесткому "прямому" управлению завоеванными территориями?

Политика отмены традиционных институтов власти (что было характерно в том числе для стран социалистической ориентации) и формирование мелких чиновников из местного населения, получившего европейское образование, чаще всего не приносило желаемого результата. Бывшие вожди сохраняли высокий статус, а "назначенцы" из непривилегированных групп, и тем более из чужаков, как правило, не пользовались авторитетом. С точки зрения общинников, носитель власти, во-первых, должен обладать ею "по праву"; во-вторых, законная власть должна действовать в соответствии с принятыми "испокон века" нормами и не нарушать привычного течения жизни; в-третьих, не учитывающий такие нормы поступок, и тем более просчет, представителя новой власти мог восприниматься общинниками как кара небес за нарушение заветов предков и даже как черная магия.