Куропаты - змеиный поцелуй Америки - Емельян Николаевич Лепешко

мне уже трижды приходили двое, говорили, что из Белоруссии. Угрожали, требовали, чтобы я отказался от своих слов, явился в Прокуратуру БССР и изменил показания. А иначе обещали изъять документы из архива о моей подпольной работе в г. Орше и партизанской борьбе. Говорили: «Если ты этого не сделаешь, то мы тебя вообще «уберём». Последний раз ко мне домой приезжали 25 июля 1991 года. Проживаю я постоянно в Майкопском районе Краснодарского края. М. И. Позняков» [1].

Друзья М. И. Познякова, опытные юристы в их числе, узнав о гостях из Белоруссии, об их предложениях и угрозах, посоветовали Михаилу Ивановичу на самом деле ехать в Минск. Но не в прокуратуру, а к журналистам. Обнародовать, не мешкая, всю горькую правду. Публикация в прессе охладит головы злоумышленников, отрезвит и напугает их. Заставит отказаться от преступного замысла и позволит спасти жизнь. Он так и поступил. Через журналистов в Минске вышел на Общественную комиссию и ряд членов Правительственной комиссии. Они совместно помогли организовать пресс-конференцию. Появились публикации во многих ведущих газетах Минска и республики.

Состоялась и его встреча со следователем прокуратуры Я. Я. Бролишсом. который неоднократно от встреч уклонялся, ссылаясь на большую занятость. Но, в конце концов, был вынужден провести встречу, но очень своеобразным образом. Не в виде допроса свидетеля, как того требует процессуальный закон, а в виде простой беседы без протокола. Ставил такие вопросы, ответы на которые свидетель объективно знать не мог. В Минске до того, как его привезли немцы в качестве арестованного. Позняков никогда не был, не знал и не мог знать улиц города и деревень в окрестностях совхоза «Зелёный Луг». Немцы привезли заключённых на товарную станцию ночью, в полной темноте, почти бегом прогнали колонной по разрушенным бомбардировками улицам к Западному мосту. Затем направили на Троицкую гору, мимо уцелевшего от бомбёжек оперного театра к болотной станции и прямо на север — в Куропаты.

Может ли человек через полстолетия вспомнить названия улиц и деревень, если их объективно мог вообще не знать, видел тогда тёмной сентябрьской ночью и мельком? Конвоиры названий местности не комментировали, это были не экскурсоводы, а вооружённые, злые от усталости и недосыпания конвоиры, а совсем не гиды. Естественно, он запомнил только то, что видел своими глазами, что в дальнейшем изложил письменно и устно на пресс-конференции журналистам. Всё это опубликовано в газетах «Мы и время», «Во славу Родины», «Минская правда», «Вечерний Минск», «Белорусская нива», «Политика, позиция, прогноз» и других за август 1991 года. А также в «Военно-историческом журнале» России, в газетах «Правда», «Правда-5», «Завтра» и других.

Оформление следователем Бролишсом не протокола допроса, как он обязан был сделать в соответствии с требованиями уголовно-процессуального кодекса при ведении уголовного дела, а справки о беседе, позволило ему вольно излагать и трактовать после собственных раздумий и рассуждений суть беседы, подгонять сведения под смысл, соответствующий выводам следствия, и делать выгодные для себя комментарии, интерпретировать их письменно в статьях для газет, напирая на неточности в названиях и на незнание названий улиц в незнакомом для Познякова городе, разрушенном фашистскими бомбардировками и пожарами. На естественное в тех обстоятельствах незнание названий окрестных деревень, трактуя это всё как попытку фальсификации свидетелем событий, чтобы умышленно ввести следствие в заблуждение и увести в другую сторону от устоявшегося и закреплённого в документах следствия вывода.

Чем ценно это сугубо личное (или продиктованное кем-то ему) мнение следователя? Ничем для установления истины. Но лишь это мнение Бролишса, а не установленные в ходе допроса факты прокуратура массово растиражировала в подконтрольной прессе, обвинив свидетеля в попытке фальсификации и клевете. При этом налицо было весьма бережное, щадящее отношении к «своим» свидетелям, привлечённым через 3. С. Позняка, в частности, к Н. В. Карповичу — причём того самого следователя Я. Я. Бролишса (об этом расскажу чуть позже). Все факты подробно изложены и в книге «Куропаты: следствие продолжается».

На пресс-конференции М. И. Позняков рассказал также, что отмечено в перечисленных выше изданиях, что Оршанская тюрьма, в которую бросили его с родственниками, была заполнена многими сотнями евреев, привезённых из Германии, Австрии, Чехословакии и других стран Европы. От латышских охранников М. И. Познякову позже стало известно, что большинство этих евреев владело русским языком, их в своих странах мобилизовали немцы для использования в качестве переводчиков, а также для работы по обслуживанию людей и поддержанию коммунального хозяйства (сантехники, электрики, парикмахеры, официанты, повара, портные и т. п.) в Москве после её оккупации. Специалистов везли вслед за наступающей гитлеровской армией, а переводчиков из их числа сотрудники СД и абвер по дороге привлекали к работе в лагерях военнопленных для проведения фильтрации.

Немцы надеялись на быстрый захват Москвы. Но затяжные бои под Смоленском развеяли в пух и прах планы гитлеровцев на «блицкриг» и молниеносную оккупацию столицы СССР. От использования мобилизованных в Европе евреев в качестве переводчиков и специалистов коммунального хозяйства пришлось отказаться. Подчиняясь теории фашистов о господствующей расе, по которой все евреи подлежали ликвидации, немцам предстояло от них избавиться привычным для гитлеровцев способом. Их погрузили в вагоны и повезли не на восток, в Москву, а на уничтожение в Минск. М. И. Познякова с родственниками и другими заключёнными тюрьмы направили туда же для использования в качестве рабочей силы при оборудовании лагеря, выкапывании ям.

М. И. Познякову пришлось рыть окопы, ямы для могил евреев, оборудовать земляные бараки, мастерить забор из металлической сетки. К их приезду холм был уже огорожен траншеей. С восточной стороны перед траншеей возвышался плотный забор из досок. От стрельбища на возвышенность вела лестница из досок, и была проложена дощатая дорожка на самый верх холма. Латыши-охранники говорили, что это парадный вход для начальства. Летом 1992 года М. И. Позняков показал членам Общественной комиссии и журналистам на холме у Зелёного Луга сохранившиеся до настоящего времени на «куропатском холме» следы от трёх земляных бараков, в строительстве которых участвовал. Правда, один из бараков оказался под полотном кольцевой дороги, а второй уже за этой самой дорогой.

Сидя на холме, М. И. Позняков долго и напряжённо изучал местность. Непрерывно крутил головой. Было видно, что тяжёлые воспоминания переполняют его душу, отражаясь гримасами на лице старого уже человека, вызывая нескрываемую боль и ужас. Затем, немного успокоившись, он встрепенулся, указал на ветвистый кустарник и воскликнул: «Здесь у немцев стоял пулемёт «максим», и из него стреляли в людей». Члены комиссии прошли на указанное М. И. Позняковым место, раздвинули кусты и увидели след оборудованного пулемётного гнезда для станкового пулемёта «максим».