Один лишний труп - Эллис Питерс

Да, все сходилось. В тот самый день Элин забрала тело Жиля в церковь Святого Алкмунда, а Курсель остался в смятении, наедине со своим запоздалым и бесполезным раскаянием, а заодно и с такой вещицей, которая могла бы навек отвадить от него девушку, стоило ей только ее увидеть. Вот он и нашел выход, который сам напрашивался — взял, да и закинул кинжал в реку. Ему и в голову не пришло, что ангел мщения рукою мальчика-рыболова может вернуть кинжал из речных глубин, чтобы предъявить эту улику тогда, когда он считал, что ему уже ничто не угрожает.

— А ты запомнил этого человека? Каков он собой? Каких лет? — спросил Кадфаэль.

Ибо сомнение все-таки оставалось. До сих пор единственным, что питало его убежденность, было воспоминание об искаженном ужасом лице Курселя и его дрожащем голосе, когда он заверял Элин в своей преданности над телом Жиля Сиварда.

Мальчик равнодушно пожал плечами: ему было трудно описать незнакомца, хотя он разглядел его и запомнил.

— Человек как человек, я его не знаю. Не больно старый, помоложе тебя, отче, но и не скажешь, что молодой.

Конечно, для мальчика всякий ровесник его отца выглядит немолодым, хотя отцу-то, наверное, лет тридцать с небольшим.

— А узнал бы ты его, если бы увидел снова? Смог бы опознать его среди других?

— Ясное дело! — заверил мальчик чуть ли не обиженным тоном.

Пусть парнишка и не слишком боек на язык, зато наблюдательности, видно, ему не занимать. Глаза у него молодые да зоркие — наверняка он узнает этого незнакомца.

— Тогда вложи свой кинжал в ножны, дитя мое, бери его и следуй за мной, — решительно распорядился Кадфаэль, — и не переживай, никто у тебя твое сокровище не отнимет, ну а если и придется потом его отдать, тебе хорошо заплатят. Единственное, что мне от тебя нужно, — это чтобы ты повторил то, что уже рассказал мне, — и внакладе не останешься.

Но когда Кадфаэль, сгорая от нетерпения, спешил с мальчиком в пиршественный зал, его тревожило недоброе предчувствие, и как только он вошел, то понял, что опоздал.

Музыка стихла, а к помосту, на котором стоял королевский стол, направлялся Хью Берингар. Кадфаэль увидел, как он остановился перед королем и услышал его отчетливый, звонкий голос.

— Ваша милость, прежде чем вы уедете в Ворчестер, я прошу выслушать меня и рассудить по справедливости. Я взываю к правосудию, и обвиняю одного из ваших приближенных, злоупотребившего своим положением и обманувшего доверие короля. Он обобрал мертвеца, что недостойно благородного рыцаря, и совершил подлое убийство, что недостойно мужчины. На том я стою и посылаю ему вызов на смертный бой. Вот моя перчатка!

Вопреки собственным сомнениям, Хью поверил в догадку Кадфаэля, поверил настолько, что поставил на карту свою жизнь. Берингар наклонился и что-то маленькое и яркое покатилось по столу и замерло, звякнув о королевскую чашу. В зале воцарилась мертвая тишина. Все сидевшие за королевским столом, вытянув шеи, следили за тем, как по нему катился поблескивавший желтый предмет, а затем, повернув головы, воззрились на бросившего это человека.

Король поднял топаз и повертел его в руках. Вначале лицо его не выражало ничего, кроме недоумения, а потом оно стало задумчивым и тревожным. Король устремил взгляд на Хью Берингара, а Кадфаэль, который пробирался в лабиринте столов, ведя за собой озадаченного парнишку, не отрывал глаз от Адама Курселя, сидевшего на конце стола. Он, видимо, обо всем догадался, однако прекрасно владел собой. Выглядел Курсель не более удивленным и заинтересованным, чем другие, и только рука, судорожно сжимавшая кубок с вином, выдавала его испуг. А может быть, Кадфаэлю это только показалось в силу предубеждения. Монах уже не был уверен в справедливости своих подозрений, и эта неопределенность приводила его в отчаяние.

— Ты выбрал подходящее время, чтобы ошарашить нас своим вызовом, — промолвил наконец король, переводя угрюмый взгляд с камня, который держал в руках, на Берингара.

— Я не хотел испортить вашей милости ужин, но не мог откладывать то, что не терпит отлагательств. Всякий честный человек вправе рассчитывать на королевское правосудие.

— Тебе придется многое объяснить. Что это за вещь?

— Это навершие от рукоятки кинжала. Кинжал, от которого оно отломано, по праву принадлежит леди Элин Сивард — той, что предоставила свои родовые земли в распоряжение вашей милости. Прежде им владел ее брат Жиль — он был среди тех, кто оборонял эту крепость от войска вашей милости, и поплатился за это. Кинжал был снят с мертвого тела — поступок, обычный для простой солдатни, но недостойный рыцаря и дворянина. Это первое обвинение. Второе же — убийство, о котором поведал вашей милости брат Кадфаэль, из бенедиктинской обители в Шрусбери, после того как сосчитал тела казненных. За спиной вашей милости и тех, кто исполнял приказ, пытался укрыться убийца — тот, который, как, наверное, помнит ваша милость, удушил человека, набросившись на него сзади.

— Я это помню, — мрачно сказал король. Он испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, Стефан досадовал на необходимость слушать и принимать решения, тогда как по природной лености был более склонен беспечно веселиться и пировать, но, с другой стороны, его стало одолевать любопытство: что же за всем этим кроется.

— Какая связь между убийством и этим камнем?

— Ваша милость, брат Кадфаэль находится здесь и может подтвердить, что ему удалось найти место, где произошло убийство, именно там он и подобрал этот камень, обломанный в схватке и втоптанный в землю. И он поклянется, так же, как и я, что тот, кто украл кинжал, и тот, кто убил Николаса Фэнтри, — одно и то же лицо. Он по оплошности оставил на месте преступления это доказательство своей вины.

Кадфаэль к тому времени подошел уже близко, но внимание всех присутствующих было сосредоточено на том, что происходило на возвышении, так что его приближения пока никто не заметил.

Курсель по-прежнему сидел на своем месте — он расслабился и лицо его выражало только живую заинтересованность.

Что же это могло значить? Несомненно, он подметил слабое место в обвинении: нет нужды опровергать тот факт, что человек, укравший кинжал, и есть убийца — ведь никто не мог утверждать, что кинжал похищен Курселем. Единственная улика навеки погребена на дне Северна. Пусть себе говорят, что хотят, охают да ахают — все равно никто не сможет назвать имя убийцы и подкрепить это доказательствами. А если имя назовут без доказательств — это ли не оговор невинного человека?

— Итак, — упорно продолжал Берингар, — я повторяю обвинение, выдвинутое мною здесь, перед лицом вашей милости. Одного из присутствующих в этом зале я обвиняю в мародерстве и убийстве, и предлагаю доказать свою правоту, встретившись с ним с оружием в руках. Я вызываю Адама Курселя!

С этими словами Берингар повернулся к человеку, которому бросил вызов, и тот, потрясенный, вскочил на ноги, что, впрочем, никого не удивило. Потрясение тут же сменилось возмущением, что казалось естественным для честного человека, неожиданно столкнувшегося со столь нелепым и смехотворным обвинением.

— Ваша милость! — вскричал Кур-сель, — это либо безумие, либо подлость. Как может столь гнусная клевета коснуться моего имени? Возможно, что кинжал был похищен у мертвеца, я даже допускаю, что именно этот вор убил человека и потерял камень на месте преступления. Но каким образом тут замешано мое имя? Пусть Хью Берингар объяснит это — сдается мне, это не просто ложь, порожденная завистью. Как ко мне попал кинжал, о котором он тут толкует? Когда он у меня был? Где он сейчас? Кто-нибудь вообще видел у меня подобную вещь? Милорд, прикажите перетряхнуть мои жалкие солдатские пожитки, и если там отыщется подобная вещь, скажите мне об этом!

— Постойте! — властно возгласил король и, насупив брови, оглядел возбужденные лица своих гостей и приближенных. — Это дело и впрямь необходимо рассмотреть со всей тщательностью, ибо если подобное обвинение — злобная напраслина, кому-то придется держать ответ. Адам говорит разумно. Здесь этот монах? Может он подтвердить, что нашел этот обломок там, где свершилось убийство? И что этот камень с того самого кинжала?

— Брат Кадфаэль пришел со мной сегодня вечером, — отозвался аббат Хериберт, озираясь по сторонам.

— Я здесь, отец аббат, — откликнулся Кадфаэль и подошел к помосту, чтобы его было видно. Рука монаха лежала на плече парнишки. Завороженный происходящим, тот навострил уши и смотрел во все глаза.

— Ты подтверждаешь то, что сказал Берингар? — требовательно вопросил король. — Ты действительно нашел камень там, где был убит тот человек?

— Истинно так, ваша милость. Он был втоптан в землю на месте, где, видимо, происходила схватка, и противники, сцепившись, катались по земле.

— А кто может засвидетельствовать, что этот камень украшал кинжал, принадлежавший брату леди Сивард? Хотя, я думаю, тому, кто видел кинжал прежде, узнать такой камень будет нетрудно.