Итоги № 46 (2011) - Итоги Итоги

И вот тут, в неожиданном месте, Черняков огорошивает пришедшего поразвлечься зрителя, напустив в сказку из позапрошлого века реалий сегодняшнего дня. Неказистый жених Черномор очаровывает избранницу не верностью и храбростью, как в былинное время, а анестезирующим комфортом и сервисом. Но тему любви это не исчерпывает. Транслируя лица несложившейся пары Финна (изумительный американец Чарльз Уоркмен) и Наины (героиня вечера Елена Заремба) в видеозаставках на закрытом занавесе, режиссер дает нам увидеть ход своей мысли крупным планом. Черняков не изменил себе в главном — за самой крошечной сюжетной коллизией он старается увидеть психологию и донести до зала, а близкий к идеалу кастинг очень ему в этом помогает.

В финале Людмилу оживит кудесник Финн — не волшебным кольцом, как в стародавнем либретто, а противостолбнячной инъекцией (в этом месте из зала кто-то крикнул, не выдержав: «Передоз!»). Впрочем, кричавшие «Браво!» не подрались с кричавшими «Позор!», поскольку вторые из зала ушли раньше. Можно зафиксировать две большие победы Большого. Первая: никогда прежде за всю современную историю этого театра его спектакль не вызывал такого накала страстей. Публика вопила из партера так, словно на стадионе в момент пробития пенальти. И это на фоне стенаний о том, что русская классическая опера никого не интересует. И вторая победа: никогда еще Большой столь смело не рисковал. Ради этого стоило дожидаться возвращения в старые стены. Театр смог расшевелить публику, в большинстве своем пришедшую поглазеть на чудо-ремонт и выгулять вечерние платья.

Лейла Гучмазова

Посчастливилось быть / Искусство и культура / Искусство

Незадолго до своего непостижимо раннего ухода Высоцкий написал два стихотворения с похожими посвящениями: «Михаилу Шемякину, чьим другом посчастливилось быть мне» и «М. Шемякину — другу и брату». Сегодня в полном соответствии со своими метафизическими убеждениями художник реанимировал строчки барда, предъявив городу и миру сорок две иллюстрации к его стихотворениям. В избранном волюнтаристски числе «сорок два» тоже чисто шемякинская мистика — столько лет прожил поэт, всегда несшийся «вдоль обрыва, по-над пропастью».

Глубоко символично, что такой, c одной стороны, интимно дружеский, с другой, широко публичный homage приглашен в стены почтеннейшего художественного музея, носящего имя первого русского поэтического гения. В Пушкинском музее на Волхонке открывается выставка иллюстраций Михаила Шемякина к стихотворениям и песням Владимира Высоцкого.

Выставка приурочена к презентации книги «Две судьбы», под обложку которой собраны тексты 42 песен Высоцкого с иллюстрациями художника и его воспоминаниями о дружбе с поэтом. Фанаты и того и другого знают, что в Самаре с 2008 года стоит памятник Высоцкому работы Шемякина. Издание «Две судьбы» — тоже памятник, замысел которого он вынашивал все три десятка лет, прошедшие с рокового июля 1980 года.

Об этом рассказал Михаил Шемякин в эксклюзивном интервью, когда ваш корреспондент позвонил ему в старинный замок близ города Шатору, где обитают Михаил, его жена и помощница Сара де Кей и многочисленные четвероногие друзья, собаки и коты разных пород. Художник объяснил, что они с Сарой пакуют работы перед вылетом в Москву для подготовки экспозиции, но, несмотря на занятость, любезно согласился побеседовать с «Итогами».

— Помнится, еще лет восемь назад вы мне в мастерской, тогда еще американской, показывали несколько листов, иллюстрирующих Высоцкого. Вы известны своими стремительными темпами. Почему так много времени заняла эта работа?

— Десять лет, если быть точным. Каждый год издательство «Вита Нова», с которым я подписал контракт, объявляло в каталоге выход этой книги. И каждый год я их подводил. Не подозревал, что поэзию, если она не связана с фигуративностью или конкретной мифологией, иллюстрировать невероятно сложно. Кроме того, мне хотелось графически расшифровать некоторые вещи, о которых мне Володя рассказывал. Некоторые его песни создавались по поводу нашего совместного творчества и событий, в коих мы оба принимали участие. Иллюстрации рождались как продолжение нашего с Володей диалога. А изображения тянули за собой комментарии, пояснения, поскольку многие песни рождались в результате наших долгих бесед. Володя высказывал свое отношение к тому или иному событию. Некоторые рисунки сделаны как комментарии к песням. В песнях описаны события, свидетелями и участниками которых были только я с Володей или кто-то один из нас. Некоторые стихи, например «Осторожно! Гризли!», могу расшифровать только я.

— Как сообщило издательство, в книгу вошли уникальные документы: автографы, рукописи и письма поэта, редкие фотографии Высоцкого. Откуда эти раритеты?

— Из моей коллекции и архива. Когда Володя посвящал мне песню, он непременно дарил мне оригинал рукописи, а себе оставлял копию. Еще в самом начале нашего знакомства я понимал, что моя миссия — записывать Володю, его песни. Поэтому я шесть лет просидел в наушниках, даже прослушал курсы звукооператоров. Результатом стали известные семь пластинок Высоцкого, изданные мною в Нью-Йорке в 1987 году. В свое время Марина Влади передала мне многие его рукописи, и вместе с Сашей Сумеркиным и Аркадием Львовым мы сделали знаменитый его трехтомник.

— Вы иллюстрируете Высоцкого, а ведь когда-то он своими стихами как бы иллюстрировал ваши вещи.

— Совершенно верно. В подготовке каталога моей графической серии «Чрево Парижа» участвовали три поэта: Анри Волохонский, Ален Боске и Володя Высоцкий. Володя натолкнулся на листы в моей мастерской. И под впечатлением от них написал поэму «Тушеноши».

— Покинув СССР в 71-м, вы обосновались в Париже. Знакомство с Высоцким состоялось уже там?

— Я познакомился с Володей в 1974 году. Незадолго до этого он женился на Марине Влади и стал часто бывать в Париже. Как сейчас помню нашу первую встречу. Совершивший скандальный побег из коммунистического рая блистательный балетный танцор Михаил Барышников, живший в то время у сестры Марины Влади, предложил познакомить меня с Володей Высоцким. Встреча была назначена в роскошном особняке XVIII века на улице Гренелль. В нем и жила родная сестра Марины Влади, не менее известная актриса кино и театра Одиль Версуа, а для нас, русских, — Таня Полякова. Замужем она была за итальянским аристократом, им-то и был приобретен этот великолепный дом. В большой парадной зале состоялось знакомство с сестрами-актрисами и Высоцким. Он был в завязке, выпивки ни на столе, ни под столом не было. Но был опьяняющий и ошеломляющий концерт-спектакль одного актера, певца, поэта Владимира Высоцкого. Всю ночь он исполнял свои песни. На улицу мы с Володей вышли вместе и до рассвета бродили вдоль Сены. Было ощущение, что мы давным-давно знаем друг друга, но только очень долго находились в разлуке. И вот сейчас нужно было выговориться, поведать друг другу что-то важное и нужное для нас обоих. Наша дружба состоялась. А вслед за ней пришли столь необходимые для нас обоих творческое общение и работа. Володе я помогал открывать литературно-художественные произведения, с которыми в силу идеологических и политических препонов невозможно было ознакомиться в Советском Союзе. Знакомил с работами неизвестных ему мастеров живописи, скульптуры и графики. Надо сказать, что «просвещать» его было легко, видимо, врожденный вкус помогал ему проникать в сложнейшие замыслы и миры титанов изобразительного искусства. К каждому приезду Володи я готовил множество альбомов по искусству, книги запрещенных литераторов и труды русских философов, изгнанных в свое время вождем революции. Это были заинтересовавшие его сочинения Бердяева, Шестова и Федорова; особенно полюбил он «Опавшие листья» Василия Розанова, серьезно увлекся прозой и поэзией обэриутов — Хармса, Введенского — и Олейникова. Понимая вынужденные пробелы в знаниях современной музыки, Володя писал мне в 1975 году: «Мишка! Просвещай меня музыкально, ибо я — темен». Поэтому для него отбирались виниловые пластинки с произведениями практически не исполняемых в СССР композиторов — Шенберга, Берга, Веберна и Штокгаузена. «Лунный Пьеро» Шенберга в блистательном и глубоком исполнении Элизабет Шварцкопф настолько поразил и восхитил Володю, что каждый раз, посещая мое ателье, он прежде всего просил поставить любимую пластинку.