Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

В делах, относящихся к его ведению, государь бывал непреклонен и в большом, и в малом. Так, при экстренных денежных сборах все церковные имущества неизменно облагались без изъятия в большем размере, чем государственные, дворцовые и частновладельческие. Патриарх Иоаким был известен симпатией к Нарышкиным и царевичу их крови Петру. Федор Алексеевич тоже любил своих братьев, имена которых уже довольно давно писались в грамотах вместе с царским именем. Однако после воцарения он запретил даже тосты за царевичей у стола самодержца и издал специальный указ о не писании их имен в грамотах и челобитных[299]. Такое воспоминание родового начала не соответствовало бы его представлению о самодержавии.

Вопреки грекофилии Иоакима Федор Алексеевич разнообразными способами проявлял свое неблаговоление к грекам. И наоборот — вопреки яростному сопротивлению патриарха простер свою поддержку просвещению до открытия бесцензурной Верхней типографии, училища Медведева и утверждения «Привилегии» Академии. Впрочем, не благоволя к современному греческому духовенству, являющемуся на Русь за милостыней, Федор Алексеевич не забывал о византийской традиции, к которой обращался еще в чине своего венчания. В росписи новых государственных чинов (против которой выступил Иоаким) первый боярин как глава Расправной золотой палаты был уподоблен византийскому «доместику фем», дворовый воевода — «севастократору» и т. п.

Византийская традиция, при разделении функций светской и духовной власти, подразумевала безусловное первенство самодержца, защитника, гаранта и расширителя благочестия. Эти свои функции Федор Алексеевич принимал безусловно. На тяжелых переговорах о мире с Речью Посполитой, когда поляки грозили войной, а под Чигирином шли решающие сражения, он отказался даже говорить, если не будет снята статья о допущении в России католического богослужения. Федор Алексеевич соглашался обсуждать судьбу Киева, Смоленска и других земель, но о вере «царь сказал, чтоб и помину не было!»[300]

В деле просвещения святым крещением российских подданных все цари были более или менее изобретательны, однако Федор Алексеевич отличился особо. 21 мая 1680 г. государь именным указом излил милости на Романовских мурз и татар, познавших истинную веру греческого закона: 1) похвалил; 2) «велел их писать княжьим именем»; 3) пожаловал в стольники (как детей аристократов!); 4) дал поместные и денежные оклады; 5) простил провинности, вплоть до дезертирства; 6) освободил от военной службы на три года (№ 823).

Результат превзошел все ожидания. 15 февраля 1681 г. ядринский воевода доносил, что татары, мордва «и иных вер иноверцы многие» столь дружно познают истинную веру, что не хватает казны на традиционное денежное пожалование новокрещеным. Федор Алексеевич повелел в сем случае давать служилым людям льготу в службах, а ясачным — в податях на шесть лет. Эту меру пришлось применять и специальному порученцу, крестившему в 1681–1682 гг. селенгинских, баргузинских, иркутских, нерчинских, илимских и братских иноверцев[301].

Начало массовой христианизации господствующего слоя объединенных под крылами двуглавого орла народов побудило государя принять особые меры к упорствующим в иноверии. 16 мая 1681 г. царь указал и бояре приговорили запретить басурманам владеть христианскими душами. «Ведомо ему великому государю учинилось, — гласил указ, — (что) мурзы и татары в поместьях своих и в вотчинах крестьянам чинят многие налоги и обиды, и принуждают их к своей басурманской вере, и чинят осквернение». Крепостным христианам повелевалось отныне не повиноваться иноверным хозяевам, а подати платить на государя.

Указ убивал двух зайцев сразу. Например, служилых мурз и татар, закоренелых в басурманстве, обещано было испомещать на мордовских землях. Но мордве объявлялось, что, крестившись, они освободятся от такой опасности и будут иметь налоговые льготы на шесть лет. Наконец, крестившимся мурзам и татарам всякого пола и возраста помимо поместий обещалось определенное денежное жалованье (№ 867). 24 мая того же года Федор Алексеевич усугубил искушение, повелев поместья и вотчины некрещеных отдавать их крещеным родственникам, причем некрещеных держать на постоялых дворах в Угличе, а кормить за счет крещеных. Тем, кто, не выдержав семейного нажима, «захотят сами в святую православную христианскую веру», велено было возвращать все владения (№ 870).

Эта своеобразная миссионерская деятельность оказалась столь эффективной, что к некрещеному меньшинству можно было принять действительно жесткие меры. Зимой

1682 г. упорствующим в иноверии курмышским помещикам-татарам велено было объявить, что не успевшие принять крещение до 25 февраля никогда не получат назад своих поместий, отданных принявшим православие. Неизвестно, остался ли кто из феодалов-инородцев в басурманстве[302], но российское дворянство пополнилось изряднейшим количеством родов восточного происхождения.

Церковь для великой державы

Еще В.Н. Татищев справедливо заметил, что недостаток священников, особенно владеющих местными языками, и другие обстоятельства делали массовое крещение само по себе мало полезным. Но наряду с описанными мерами Федор Алексеевич осуществлял обширную церковную реформу, призванную закрепить и углубить первоначальные успехи. Солью ее было более чем четырехкратное увеличение числа архиерейских кафедр и придание новой системе епархий иерархического строения в духе готовившейся одновременно реформы государственных чинов. Огромная Российская держава, протянувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана и от моря Белого до Каспийского, имела почти такую же церковную иерархию, как старое Московское царство. Страна настоятельно требовала нового церковного управления, соответствующего ее новым масштабам. Архиереи отказывались верить, а царь настаивал, что сохранение и умножение православия прямо зависят от обновления высшей духовной власти.

В самом деле, так называемые никонианские реформы проводились сверху, силами высшего духовенства (об руку со светскими властями), тогда как священники, особенно сельские, в значительном числе не понимали и не принимали их, возмущая паству против властей или присоединяясь к протесту прихожан. В Поморье страшный разгром царскими стрельцами Соловецкого монастыря не угасил дух сопротивления. Дон, Нижнее Поволжье, Урал, Сибирь, да и более близкая юго-западная граница были неведомо чьими: раскольничьими, никонианскими или (по незнанию) не присоединившимися ни к кому. Староверы гнездились даже в столице, разве что не выходя на демонстрации; впрочем, на Богоявление 1681 г. некий старовер Герасим Шапочкин влез на Ивановскую колокольню в Кремле и разбросал оттуда «воровские письма на смущение народа»[303].

И на все необъятное пространство страны приходилось, вместе с патриархом, 17 архиереев (9 митрополитов, 6 архиепископов и только 1 епископ). Федор Алексеевич, вслед за Симеоном Полоцким (готовившим решение Большого церковного собора 1666–1667 гг. против Никона и староверов), был убежден, что истинный корень раскола — в невежестве народа, а также в буйстве низшего духовенства. Следовательно, необходимо было кардинально усилить духовное просвещение и укрепить духовный меч. Вместо непонятно как расположенных, различных по площади и населенности епархий, подведомственных, несмотря на отдаленность, непосредственно Московскому архипастырю, Федор и его единомышленники разработали стройный проект подчинения патриарху 12 митрополитов и, в значительной степени через последних, 70 архиепископов и епископов.

Указ 1681 г. о епархиальной реформе (№ 898) был разработан самым тщательным образом, при использовании карты новейшего подворного описания и административного деления страны, значения городских центров (в соответствии со списком наместнических чинов), с учетом политико-этнографических соображений и данных о движениях староверов. Обязательно предусматривалось не только подчинение каждой епископии, но и источники ее содержания. Например: «На Костроме. А во удовольствование дать ему (епископу) Воздвиженский монастырь, а за ним 114 дворов; Шеренский монастырь, а за ним 52 двора; Ширтольский монастырь, а за ним 37 дворов; всего 229 дворов».

Указ гласил, что Федор Алексеевич по совету с патриархом «изволил для украшения святой Церкви и для спасения и просвещения христиан быть и именоваться архиереям по степени, и каждому архиерею иметь в своей епархии епископов, подвластных ему, а святейшему патриарху, отцу отцам, иметь многих епископов, как главе и пастырю». Конкретно патриарху подчинялось 10 епископов: в Костроме, Галиче, Звенигороде (без епархии, для управления делами), Севске, Туле, Белеве, Темникове, Белоозере, Арзамасе и Ливнах. Митрополиту Великоновгородскому были подведомственны епископы в Великих Луках, Городце, Колмогорах, Олонце, Ваге. Митрополиту Казанскому: в Симбирске и Уфе. Митрополиту Сибирскому: в Томске, Енисейске, на Лене (содержание за счет государя). Митрополиту Ростовскому: в Угличе, Устюге Великом. Митрополиту Псковскому: в Торопце. Митрополиту Смоленскому: в Брянске, Вязьме. Митрополиту Тверскому: в Кашине. Митрополиту Вятскому: в Соли-Камской и Кунгуре. Митрополиту Нижегородскому: на Алатыре. Митрополиту Рязанскому: в Тамбове, на Воронеже и в Муроме. Митрополиту Белгородскому: в Курске.