Вирикониум - Майкл Джон Харрисон

Он сделал жест, в котором читались и обида, и беспомощность.

— Если от города помощи не дождаться, чего ради нам дергаться? Мы тут больше ничего не строим, только ломаем.

— Вряд ли я с вами соглашусь, — ответил я. Меня так и подмывало спросить его: если ему жаль разрушать старые стены, почему не открыть карьер заново? Но его лицо скривилось от дикой ненависти и жалости к себе…

— И из-за чего весь сыр-бор разгорелся? — спросил он.

О судьбе своей усадьбы отставной наемник ничего не знал. Таким его сделал город. Возможно, он сам об этом догадывался.

— До вас вести дошли раньше, чем я ожидал. Как бы то ни было… Видите, как близко они подобрались. Они форсируют реку и подойдут к укреплениям через месяц, а то и меньше, если мы не получим подмогу. Видите, вон там… и там? Отсюда видно, как солнце играет на их палатках.

— Вы покажете мне дом, прежде чем я уеду? — спросил я. Он удивленно посмотрел на меня. Кажется, мой интерес его обрадовал, но он не подал виду.

— Ох, там внутри все развалилось. Мы пытались что-то делать, но сейчас там только пыль да мыши.

Мне показалось, что ему неохота спускаться с холма, после того как он с трудом сюда забрался. Он долго наблюдал, как парит маленький серый ястреб — взлетает и падает, взлетает и падает, едва не касаясь нагретого солнцем папоротника. Потом бросил последний взгляд на огромный каменный символ посреди долины — строение, служившее ему домом в течение двадцати лет, и начал медленно спускаться с холма.

— Папоротник что-то разросся, — походя отметил он.

И, правда, изящные зеленые завитки уже высунулись из поломанных прошлогодних листьев. Дерн, выбеленный снегом за последние месяцы, снова лез из земли. Порыв ветра принес из долин аромат майского цветения.

— Какой воздух! — воскликнул Юл Грив, упоенно делая вдох. И тут же, совершенно неожиданно, остановился и спросил. — Как там в городе?

Я пожал плечами.

— У нас примерно такие же проблемы, что и у вас. Хотя не все так очевидно. Ну… Еще у нас очень красиво. Всюду строят новые дома. На Маргаретштрассе и площади Утраченного Времени цветут каштаны.

Я не стал рассказывать о растерзанных погодой политических плакатах, колышущихся на ржавых железных оградах, или об Обществе звериных масок с их ритуалами, которые они справляли у всех на виду, выдвигая все более и более неблагоразумные требования. Как бы то ни было, Юл Грив помнил другой город.

— Полагаю, ни лавочники, ни щелкоперы пока не разбежались? — спросил он. — А девочки? Те славные девочки-булочки с рю Оолид-найл,[5] которым можно отдать последние штаны? — Он засмеялся. — Наши взоры всегда будут обращены к Урокониуму, — с нежностью проговорил он, указывая пальцем в сторону города. — Владычица Империи, драгоценный камень на берегу Западного моря…

Слабое солнце уже нагрело стены, окружающие дом. Они впитывали тепло, чтобы передать его бузине и плющу в заросших одичавших садах. Два-три куста боярышника наполняли воздух ароматом мая, который в этом замкнутом пространстве казался опасно густым. В маленьком садике, среди плодовых кустарников, которые давно отступили в заросли ежевики, под защиту стен, гудели насекомые. Над садом возвышалось главное здание из камня медового цвета, увитое лозами и облепленное ярко-желтыми пятнами лишайника. В причудливых изломах его крыш бесновался ветер.

Оказавшись в доме, Юл Грив приказал принести бутылку лимонного джина и предложил мне выпить.

— Мерзкое пойло, но лучшего у нас не водится, — сообщил он.

Мы молча выпили. Казалось, Юл Грив ушел в себя, отдавшись во власть самоуничижения и одиночества.

— Пыль и мыши, — произнес он, с отвращением окидывая взглядом высокие мрачные стены и громоздкую мебель, которая вызывала ощущение гнетущей тишины. — Пыль и мыши… Это единственная комната, которую мы иногда протапливаем.

Позже он заговорил о временах старой королевы. Обычная история о дворцовых интригах и жестокости горожан. Он знал Сибилл, Эноксби и даже Стена Ревентлоу. Впрочем, возможно, это — просто слова. Многое из того, в чем ему довелось поучаствовать, меня потрясло: это был настоящий произвол, который чинили люди, едва способные помочь самим себе. Согласно их философии, их кровь считалась некоей книгой, которую можно прочесть… Сувениры «малых войн», как их называл Юл Грив, находились в одной из верхних комнат. Тут попадались довольно забавные вещицы, которые могли навести на определенные мысли. Если бы мне стало интересно, позже мог сходить туда и посмотреть.

— Было бы неплохо взглянуть на них, если останется время, — ответил я.

— Куда оно денется!.. В основном там собраны одежда, оружие и прочая ерунда, которую мы находили в домах. Насчет мотков волос вы все равно не поверите. Все, кто на них посмотрит, сразу начинают думать о грязных сценах.

Еще Юл спросил, не случалось ли мне участвовать в уличных боях, и я сказал, что ничего такого не было. Последовала пауза, потом он задумчиво продолжал:

— Хуже всего были женщины. Спрячутся за дверью, а потом вцепятся вам в горло или в лицо, когда вы проходите мимо. Да, прямо за дверью. Они могли утыкать кусок мыла битым стеклом — можете себе представить? И… извините за каламбур… намылить вам шею. Напомнить, так сказать, что от мыла бывают слезы…

Он смотрел на меня так, словно задавался вопросом, можно ли мне такое рассказывать.

— Можете поверить? Чтобы женщина пыталась выцарапать вам глаза? — он тряхнул головой. — В некоторых местах мне даже на лестницу выходить не хотелось. Представьте: на всей лестнице ни одной лампы. Заходишь в чулан и никогда не знаешь, на что там нарвешься. Женщина или ребенок могут на вас накричать. Или, например, покажут что-нибудь грязное, неприличное, и хохочут. Старая королева ни за что бы такого не потерпела.

— Я слышал, — кивнул я. — Сейчас проблем меньше.

Грив захихикал.

— Старики вроде нас навели чистоту. Мы можем гордиться этим. Я был одним из Пиретрум Аншлюса. А потом всякие негодники затесались в наши ряды, чтобы повернуть дело в нужную сторону, и развалили его.

Чуть погодя пришла жена Юла. К этому времени он усидел полбутылки, а то и больше, и уставился на свою половину с каким-то туповатым возмущением.

Высокая, хотя, возможно, чуть ниже своего мужа, она казалась очень худой, точно бесплотной, в платье того покроя, который в городе давным-давно никто не носил. На миг я чуть не усомнился в ее существовании. Она напоминала портрет моей матери в затемненной комнате. Скорее всего одна из фрейлин старой королевы, которую всучили Юлу вместе с домом и долиной в награду за верность, драки в