Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Начальник Севастопольского гарнизона генерал Лукьянов принял Колена сразу, не выдерживая в приемной.

Генерал сидел, утопая в невероятно большом и мягком кресле. На причудливой резьбе подлокотников покоились тонкие, с длинными музыкальными пальцами руки: генерал был неплохой виолончелист и часто любил поговаривать, что военным стал не по призванию, а по принуждению времени. Глаза его смотрели из-под припухших век живо и с любопытством.

– Какие впечатления увозите с собой в Англию? – вежливо поинтересовался генерал у Колена, и пальцы его провальсировали по подлокотникам.

– Если говорить о военных делах, должен сознаться, впечатления пока неважные, – отозвался после короткой заминки Колен, намекая на отступление деникинских войск.

– Ценю откровенность. Но очень скоро все изменится к лучшему. В армии назревают большие реформы, – светски улыбнулся генерал.

– На это надеются и в Лондоне, – издалека начал говорить о главном Колен. – И поэтому мы, я бы сказал, очень сдержанно информируем английскую публику о событиях, которые происходят здесь в последнее время.

Лукьянов понимающе кивнул головой:

– Мы ценим вашу лояльность, господин Колен. И готовы во всем способствовать.

– Ловлю вас на слове, генерал! – Колен достал из кармана газету. – Хочу просить вас помочь мне сделать одно необычное интервью… Короткое интервью и фотоснимок.

Генерал взял газету и, бросив взгляд на очерченное карандашом сообщение, тут же вернул его Колену.

– Это невозможно, – хмуро заметил он.

Колен с невинным удивлением посмотрел на него:

– Я вас не совсем понимаю.

Генерал осторожно потрогал пальцами висок. Тщательно подбирая нужные слова, заговорил весьма туманно:

– Буду с вами откровенен, господин Колен. Вся эта история с капитаном Кольцовым очень похожа на страницу из «Тысячи и одной ночи». Но время Гарун аль-Рашидов прошло. И нам не хотелось бы афишировать эту неприглядную историю.

– Но ведь я ее все равно знаю, – усмехнулся Колен. – Я не раз встречался с капитаном Кольцовым. И все равно напишу о нем. Но разве плохо, если читатели «Таймс» увидят на фотографии не только блестящего офицера, но еще и арестанта? Мне кажется, это будет символично.

– Ваш замысел мне понятен. – Генерал опять потрогал висок. – Но как помочь вам? Что, если я попрошу вас не писать об этом по крайней мере сейчас?

Колен сделал вид, что размышляет. Потом сказал:

– Давайте поступим так. Вы дадите мне пропуск к капитану Кольцову, а я обязуюсь не писать об этой истории до конца военной кампании.

– В таком случае – по рукам, как говорят у нас в России, – сказал генерал Лукьянов и встал. – Берите мою машину и поезжайте в крепость. Обо всем остальном я распоряжусь.

В полдень Илья Седов, Анисим Мещерников и Красильников отправились в железнодорожные мастерские. Они напоминали огромную кузницу. Разноголосо – то тяжело и глухо, то звонко-капельно – стучали здесь большие молоты и совсем маленькие молоточки. Под навесом возле нескольких горнов работали голые по пояс кузнецы. Рядом повизгивали токарные станки.

Бронепоезд «На Москву» высился устрашающей серой громадой, весь обгорелый и, словно оспой, побитый снарядными осколками. Несколько бронированных плит были некрашеные, их недавно заменили, и они отливали темной синевой.

Угрюмого вида рабочий в прожженном во многих местах фартуке выхватил щипцами из горна раскаленный докрасна болт и сноровисто понес его к тендеру паровоза. Коренастый клепальщик в больших темных очках одним точным и увесистым ударом кувалды вогнал болт в уже подготовленное отверстие, а затем стал молотком развальцовывать края.

К клепальщику подошел человек в чистой, даже франтоватой, одежде – видимо, из администрации – и что-то сказал ему на ухо. Тот согласно кивнул, отложил в сторону инструменты и, вытирая паклей руки, двинулся из мастерских. Он прошел под навесом и через маленькую дверь направился в темную каптерку. Здесь, сидя на ящиках, его ждали Седов, Мещерников и Красильников.

Клепальщик не спеша поздоровался с ними.

– Что с бронепоездом? – с налета спросил Седов.

– Тянем, Илья Иваныч! – ответил клепальщик. – Я так прикидываю, что еще дней пять проторчит тут.

– Машина как? – деловито поинтересовался Мещерников.

– Кое-что недоделано… по мелочам…

– Значит, порешим так. Даются вам сутки. Время немалое. А завтра в полдень чтоб бронепоезд был готов и стоял под парами!

Клепальщик удивленно вскинул брови и, обиженно посмотрев на Седова, заметил:

– То говорили «тяни»…

– А теперь говорим: в полдень, – жестко отрезал Седов. – Так будет или не будет?

– Если надо, значит, будет! – Клепальщик твердо посмотрел на Седова и не удержался: – Может, объяснишь все же?

– Ничего пока сказать не могу… В общем, есть одна лихая задумочка! – Седов взглянул на клепальщика и добавил, убеждая в чем-то не столько присутствующих, сколько самого себя: – Задумка, может, даже того… А только другого выхода нет!

Громоздкие двустворчатые кованые ворота неторопливо и тяжело открылись, и сверкающий «бенц» начальника гарнизона медленно вкатился в крепостной двор. Угнетающее безлюдье и тишина царили здесь. Многометровая толща высоких стен прочно отгородила от внешнего мира этот мощенный каменными плитами двор. Казалось, что и солнце боится заглянуть сюда.

Неподалеку виднелся черный отсыревший провал входа в туннель. Его перегораживала железная решетчатая дверь.

По каменным плитам гулко прозвучали шаги, и к машине подошел офицер.

– Господин Колен! Пожалуйста, следуйте за мной!

Офицер подошел к решетчатой двери туннеля и нажал кнопку звонка. Вскоре выглянул надзиратель. Он отстегнул от пояса связку ключей, молча открыл дверь. Офицер и Колен вошли в туннель. Заскрежетал замок, надзиратель тотчас запер за ними.

В туннеле было холодно. С бетонного свода падали капли. Стены были в пятнах сырости. Слабо светились ввинченные в потолок лампочки.

Еще дважды перед ними так же молча, словно все здесь были глухонемыми, открывали решетчатые двери. И наконец Колен попал в такой же мрачный, как и коридоры, бетонный зал. По одну его сторону виднелись двери нескольких камер. Возле крайней офицер остановился, открыл маленькое квадратное окошко, заглянул в камеру. Затем лаконично приказал надзирателю:

– Открывай! – и, глянув на часы, предупредил Колена: – Разрешено десять минут. Приказ генерала.

Надзиратель открыл дверь, привычно глянул по сторонам, отступил, пропуская Колена в камеру.

Кольцов сидел на узкой подвесной койке и спокойно глядел на журналиста. В его облике сохранялось прежнее достоинство, выдержка и самообладание. Нет, что-то, пожалуй, изменилось. Глаза! Они были усталые, пригасшие. Да и лицо, покрытое бисеринками пота, осунулось…