Меч эльфов. Наследница трона - Бернхард Хеннен

— Хорошо сказано, брат конь, — согласился Оргрим. — Я тоже предоставил бы им землю. К югу от Китовой бухты есть фьорды, как и у них на родине. Эта земля будет для них менее чужой, чем Дайлос.

Олловейн потерял дар речи. Сколько он себя помнил, тролли и кентавры вели небольшую непрекращающуюся войну друг с другом. Воровали друг у друга скот, а их сыновья становились мужчинами тогда, когда проливали кровь соседей. Хотя со времен последней тролльской войны крупных битв не было, на границе между землями Ветров и Снайвамарком всегда было неспокойно.

— Вы что, оба пьяны? — поинтересовался Тирану, но при этом он улыбался.

— Не забывайся! — прорычал Оргрим. — Если я проявил сочувствие к нескольким сыновьям человеческим, это не значит, что я стал мягок и позабыл, как выколупывать эльфийских выскочек из их жестяных оболочек.

— Госпожа? — Кентавр отвесил несколько неловкий поклон. — Я не хочу тебя сердить. И не хочу, чтобы ты унижалась. Я пойду к людям. Я очень хорошо знаю короля. Я выпью с ним и поговорю об этом мертвом рыцаре. Я уверен, что он не опечален твоим приговором. Этот Люк был для него словно кость в горле. Отравлял ему каждый глоток из чаши любви. Эрек научился обращаться с собственной женой…

Юливее громко расхохоталась. К ней присоединились Тирану и Оргрим, улыбнулся даже Фенрил.

— Что такое? — Аппанасиос посмотрел на королеву, ища ее поддержки.

— Продолжай, князь.

Он снова посмотрел на остальных.

— Да, так что я хотел сказать?.. Я думаю, что Гисхильда не будет сердиться долго. Она умненькая и знает, что мы нужны ей. Может, мы наведем к ней мост?

— Попытай счастья, Аппанасиос, — сказала Эмерелль. — Теперь вы можете идти. Олловейн должен остаться.

Мастер меча смотрел вслед остальным. Никто не сказал ни слова по поводу холодного, почти невежливого прощания. Они знали свою королеву.

— Что с тобой?

Мгновение он колебался, сказать ли ей правду.

— Я боюсь, что Фальрах во мне набирает силу. Я уже не верю сам себе. Кажусь себе чужим. Смерть меня не пугает… Но быть запертым в теле, которое не повинуется мне, наблюдать, как другой проживает мою жизнь вместо меня… Этого я боюсь. И в то же время спрашиваю себя, не должен ли я принести эту жертву ради Альвенмарка. Может быть, Фальрах еще сумел бы повернуть все в нашу пользу. — Олловейн бросил взгляд на стол с игрой. Положение было отчаянным. Слишком велико превосходство врага.

— Фальрах бы победил, — с обидной уверенностью произнесла Эмерелль.

— Так что же мне делать?

— Ты помнишь время после того, как я потеряла трон?

Конечно, он не мог этого помнить. То были годы Фальраха! Он был в плену, жертва Элийи Глопса. Тщедушный подлый лутин победил его. И то, что он снова вернулся, было просто везением — везением и заслугой тех, кто никогда не забывал о нем. Но может ли он держаться за это, когда на одной чаше весов его счастье, а на другой — будущее Альвенмарка?

— Не помню, — сказал он. — Что ты собираешься делать с мальчиком? Почему ты просто не отошлешь Люка во Фьордландию?

— Разве ему можно доверять? Или он попытается уговорить Гисхильду сдаться Церкви Тьюреда?

— А что говорит Серебряная Чаша? Ты ведь можешь предвидеть.

Эмерелль беспомощно развела руками.

— Я вижу бесконечное множество вариантов будущего. То, что будет, меняется каждый миг. Будущее неустойчиво, Олловейн. Мы формируем его своими поступками. И у меня такое чувство, что Серебряная Чаша неуловимым образом обманывает меня. Она показывает только темные стороны. Она пытается манипулировать мной. Она очень древняя. Я подозреваю, что это не дар альвов. Иногда я опасаюсь, что она была создана Девантаром. В любом случае я больше не доверяю образам, которые она мне показывает.

— А если наше будущее действительно настолько ужасно?

— Нет, этого не может быть! — ответила королева с решительностью, граничащей с истерикой. — Всегда есть надежда.

— Что же она показывает тебе?

Она посмотрела на него с грустью.

— Слишком много… Я вижу, как оканчивается эпоха эльфов. Я вижу, как я разрушаю творение альвов. Я вижу знамя Древа Праха, развевающееся над нашей столицей. И я вижу… — Она вздохнула. — Нет, это бремя я буду нести одна. Тебе нравится Люк, не так ли?

Олловейн кивнул.

— Да. Он пробуждает во мне тоску. Я никогда не думал, что смогу завидовать сыну человеческому.

— Он опасен, хотя дар Девантара и угас в нем. Он пытается уговорить тебя совершить какую-нибудь романтическую глупость, не правда ли? И ты склонен поддаться ему, хотя преисполнен беспокойства о Мириэлль.

Было неприятно стоять напротив кого-то, кто знает об ошибке, которую ты еще не совершил.

— Ты можешь дать мне совет, моя королева?

Эмерелль рассмеялась.

— Нет, это было бы бессмысленно. Ты послушаешь не меня, а свое сердце. В этом самое большое различие между тобой и Фальрахом. Могу сказать тебе только одно: если ты сомневаешься в Люке, убей его. Сразу, не колеблясь. Я видела много вариантов будущего, где ты казнишь его. Он — ключ к нашей судьбе. Это он разорвал границу между Альвенмарком и миром людей. Он обладает силой либо разрушить все, либо спасти Альвенмарк. Если он вступит на неверный путь, то в твоих силах спасти нас. Ты не имеешь права колебаться. Иначе судьба нашего мира свершится.

— Я не вижу в мальчике ничего злого.

Эмерелль вздохнула.

— Тут ты прав. У него доброе сердце. Он погубил бы нас нечаянно. Так же как по незнанию открыл перед Новым Рыцарством ворота в Альвенмарк. Мир, каким мы его знаем, продержится не дольше двух лет, Олловейн. Все изменения нам уже не остановить. Но в наших силах сохранить Альвенмарк как место, в котором стоит жить. И решать это тебе и мальчику.

— Я не хочу быть палачом.

— Судьба не спрашивает. Если ты не пойдешь с Люком, Фальрах станет сильнее. Ты же знаешь, он не делает романтических глупостей. Он тоже способен оградить Альвенмарк от знамени Древа Праха. Но если бы я могла выбирать, то я выбрала бы будущее, которое может подарить нам Олловейн.

Мастер меча удивленно поглядел на нее. Как она может решать не в пользу Фальраха, отдавшего за нее свою жизнь?! Неужели она действительно принесла бы своего возлюбленного в жертву Альвенмарку?

— И после этого наступит мир?

— Ты мастер меча, Олловейн. — Она колебалась.

В ее широко раскрытых глазах читались страх и печаль, и это тяжким грузом легло ему на сердце. Неужели он обманулся в ней? И она хотела вовсе не Фальраха…

— Ты никогда не будешь жить в мире, друг мой. А теперь иди и слушайся своего сердца. Я и так уже открыла тебе больше, чем следовало.