Узы крови - Крис Хамфрис

Елизавета заметила, что держит белого короля, и быстро отдернула руку, вытирая пальцы о юбку, словно для того, чтобы избавиться от какой-то грязи. Ее впечатления о Филиппе не соответствовали реальности, потому что испанский король составлял часть плана Ренара — плана, направленного против нее. Более того, Филипп Испанский и был окончательной целью этого плана. Елизавета не упоминала об этом при разговоре с королем и уж конечно не спрашивала его об этом. Подобный вопрос был бы нарушением этикета. Да и в любом случае Филипп мог бы только отрицать такую возможность. Он всегда держался с Елизаветой исключительно в рамках приличий, с восхищением отзываясь о своей супруге-королеве и выражая неизменное уважение к ее стойкости и вере. Но несмотря на всю его благопристойность, когда они выезжали верхом или прогуливались по аллее вязов, которая тянулась у восточной части дворца, в паузах, наступавших после смеха или окончания какого-нибудь оживленного спора по поводу классиков (Филипп был столь же хорошо начитан в латыни и греческом, как и она сама), Елизавета порой ловила на себе его взгляды. И в этих взглядах, как и в тех, что порой адресовали ей другие мужчины, она видела страсть — страсть, которая одновременно волновала и пугала ее.

Однако мысли о Филиппе не помогут ей в игре — в обеих играх! Вечером Ренар будет ожидать ее очередного хода. Она не видела посла с момента их последней, крайне неприятной встречи. С тех пор их контакт ограничивался обменом записками, содержавшими ответы на очередной ход противника. Сосредоточившись, она стала искать способ переиграть его.

Существовал один ход, который на какое-то время ее защитит, — почти единственная ее возможность продержаться. Обмакнув перо в чернильницу, Елизавета уже наклонилась к столу, чтобы нацарапать несколько слов на куске пергамента, когда услышала, что в замке двери у нее за спиной повернулся ключ. Обычно примерно в это время Кэт, ее служанка, возвращалась в комнату с полуденной трапезой.

— Отнеси туда, Кэт, к окну. Я хотя бы смогу выглядывать за решетку моей тюрьмы. А потом можешь передать вот это сифилитику-Лису, да поможет ему Господь с каждым Днем загнивать все сильнее.

— Думаю, вы не обидитесь, если я не скажу «Аминь».

Принцесса выпрямилась, неспешно промокнула пергамент, вернула перо в чернильницу. И, уже готовая к разговору, повернулась к нему с улыбкой:

— Посол! Вы еще живы?

— Несмотря на ваши благие пожелания, жив. — Ренар наклонился в низком дверном проеме. — Мне можно войти?

— Кажется, вы обычно не просите разрешения. Пожалуйста.

— Ах, но… Видите ли, король говорит, что мне следует исправить свои манеры. — Ренар вошел с улыбкой на тонких губах. — В конце концов, когда-нибудь вы можете стать его королевой.

Елизавета напряглась.

— Я могу стать… королевой, это так, хотя — да хранит Бог мою сестру и ее трон! Однако я благодарна его величеству за то, что он преподал вам урок этикета. Меньшего я от него и не ждала. Жаль, что он не слышал всего, что я о вас думаю.

Ренар пропустил ее выпад мимо ушей и принялся рассматривать шахматную доску. Несколько мгновений спустя он произнес:

— Значит, вы продолжаете угрожать. Хорошо. Нет, я не намерен отдавать вам своего рыцаряnote 1. — Его тонкие пальцы сомкнулись на ладье, сняли ее с доски и передвинули на новую позицию. — Боюсь, что это означает шах и мат примерно в семь или восемь ходов.

— О, неужели мой ход был настолько удачным? — сказала Елизавета, становясь рядом с послом, который бросил на нее возмущенный взгляд, а потом заставил себя улыбнуться.

— Кстати о рыцарях, мне следует представить вам одного из моих. Входите, сударь! — позвал Ренар, поворачиваясь. — О, вы уже вошли! Какие они бесшумные, эти иезуиты!

Елизавета посмотрела в сторону двери, где теперь появился мужчина лет тридцати в черном, плаще с откинутым на спину капюшоном. Его темные волосы пронизывала седина, черты бледного лица были не лишены благородства. Незнакомец поклонился.

— Томас Лоули, ваше высочество. Ваш слуга.

— Благодарю вас за то, что вы используете в разговоре со мной это обращение, сэр. Немногие здесь это делают.

— Мой верный слуга выполнял одно мое поручение, — вмешался Лис. — Нет, поручение — это слишком слабое слово. Миссию? Ну, почти крестовый поход, не так ли, Томас?

Иезуит бросил взгляд на Ренара, а потом снова перевел глаза на принцессу. Теперь, оказавшись перед ней, Томас вновь ощутил болезненный укол, похожий на тот, который ощутил в Тауэрской часовне, возле могилы матери этой женщины. Однако его лицо осталось бесстрастным.

— Да, я считаю, что был занят богоугодным делом. В противном случае я не сделал бы того, что сделал.

В его словах, в самих интонациях его голоса прозвучало нечто намекавшее на сожаления. Елизавета уловила мольбу о прощении и почувствовала, как неспокойно этому порядочному человеку. Последнее только увеличило ее испуг.

Ренар продолжил:

— О да. Думаю, это вполне можно назвать крестовым походом. И гораздо более успешным, чем те, которые предпринимали наши славные предки. Расскажите ее высочеству, что вы обнаружили во Франции, Томас!

Елизавета поняла, о чем пойдет речь, еще до того, как он заговорил, и это ужасное сознание заставило ее колени подогнуться. Принцесса почувствовала, что может упасть, и, чтобы удержаться на ногах, решила сделать шаг вперед, навстречу человеку, который смотрел на нее с такой печалью.

— Да, скажите мне, мастер Лоули. Что за гадкую вещь вы нашли, чтобы помочь моим врагам в их действиях против меня?

Елизавета порадовалась тому, насколько решительно звучит ее голос.

Его ответ был ровным, невыразительным.

— Мы нашли скелет руки, миледи. Он лежал в шкатулке, зарытой на перекрестке в долине Луары, под перекладиной виселицы.

— И какое это имеет отношение к нам?

— На той руке было… есть… шесть пальцев.

Это было ясно видно по честному лицу англичанина — так ясно, словно шестипалую руку въяве положили перед Елизаветой, словно она снова ощутила странное полузабытое прикосновение, которое являлось ей только как греза о давнем счастье. Теперь она все-таки пошатнулась, и иезуит подхватил ее, поддержал. Ей ненавистна была собственная слабость, из-за которой пришлось принять чужую помощь, чтобы добраться до стула. Но еще более ненавистно Елизавете было то, что ее слабость подарила послу минуту торжества. Она ощутила его улыбку. Лисьи глаза устремились на добычу.

Однако Елизавета все же оставалась дочерью Генриха, и пусть ноги ей изменили, но разум остался ей верен.

— Ну, Ренар, так чего же вы ждете? Почему бы вам не продемонстрировать это… это богохульство и не покончить с угрозами?