Ошибка Бога Времени - Инна Бачинская

Монах рассеянно слушал рассказ друга, думая о чем-то своем. Потом достал из кармана куртки перчатку, развернул. Блеснул кусочек стекла. Монах понюхал сосредоточенно, даже глаза закрыл.

– Что?

– Он разбил какую-то стекляшку… когда я его пугнул, – Монах хмыкнул, вспоминая, как неизвестный бросился бежать. – Уронил на пол, разлетелась вдребезги.

– А что внутри?

– Хотелось бы знать! Пахнет растительной настойкой… чем-то знакомым, не вспомню.

– Лекарство?

– Не знаю, может, и лекарство. А может, и нет. Считай, мы спасли ей жизнь, твоей Юльке. Не пойму только, кому понадобилось… ей и так недолго осталось, бедолаге. Кому это так не терпится?

– Он что, отравить Юльку хотел? – не поверил Зажорик.

– Не знаю, – ответил Монах. – Пошевели извилиной – что там еще делать? Ночью, тайком… Не для святых дел, ежу понятно. Кому выгодно? Кто ее наследник? Новый муж?

– Откуда я знаю? У нее сын есть где-то в Америке…

– Сын ни при чем.

– Муж тоже ни при чем, – рассудительно сказал Зажорик. – Зачем ему прятаться? Зашел в любой момент, налил что надо, и порядок.

– Ну, тогда не знаю, – ответил Монах. – Хорошо, что мы картины именно сегодня сперли – душу человеческую спасли, грех отмыли.

– Значит, будет удача, – подвел итог суеверный Зажорик. – Эх, Олежка, деньжат бы! Я тут гараж присмотрел под мастерскую, жаль, если уведут. Такие гаражи на дороге не валяются.

– Спокуха! Будет тебе и белка, будет и свисток. Мы таких дел наворотим, чертям тошно станет!

Глава 28

Еще раз о любви…

Поздно вечером вдруг снова посыпал снег и заметно похолодало. Снежинки, пролетая, вспыхивали кусочками слюды в свете полумертвых уличных фонарей. Снежная слякоть на тротуарах подмерзла и громко хрустела под ногами немногочисленных прохожих. Серебристая «Хонда» остановилась у дома номер четырнадцать по улице Олимпийской. Хозяйка машины торопливо ступила на тротуар, поскользнулась, с трудом удержавшись на ногах. Быстро пошла к подъезду. Почти побежала. В подъезде она столкнулась с крупной женщиной, выходившей из лифта, заглянула ей в лицо и выдохнула: «Ты?» Тамара, а это была она, ответила спокойно:

– Здравствуйте, Ирина Степановна.

– Ты что здесь делаешь? – Голос Ирки дрожал от ненависти.

– Навещала друзей, – хладнокровно отвечала Тамара, пытаясь обойти Ирку. Но та и не думала уступать ей дорогу.

– Каких друзей? Врешь! Ты была у него!

– Дайте пройти, Ирина Степановна, – в тоне девушки, в том, как она снова назвала Ирку по имени-отчеству, слышалась издевка.

– Я знаю, у кого ты была! Мерзавка! – Иркин голос сорвался на визг. – Ты была у него! Я знаю! Скажи, у него?

В голосе ее слышалась безумная надежда и страстное желание услышать в ответ «нет», хотя она прекрасно знала, где была Тамара. Иркины злоба и ненависть были как тупик, из которого не было выхода. Не в силах сдержаться, она бросилась на молодую женщину. Длинные кроваво-красные ногти мелькнули у лица Тамары. Та молча перехватила Иркины цыплячьи запястья сильными пальцами и сжала. Ирка взвизгнула от боли. Тамара оттолкнула ее от себя. Ирка попятилась, ударилась спиной об изгаженную стенку подъезда и зарыдала от ненависти и бессилия.

Хлопнула хлипкая дверь, раздались тяжелые шаги снаружи по бетону площадки, и все стихло. Ирка перестала рыдать и бессмысленно стояла в полумраке вонючего подъезда. Казалось, она не знает, что делать дальше. Потом достала из сумочки надушенный платочек, вытерла лицо, высморкалась и пошла наверх, забыв о лифте. Остановилась перед квартирой номер девять, поправила волосы, протянула руку и, помедлив, надавила на красную кнопку звонка. За дверью раздались торопливые шаги, и дверь распахнулась – человек даже не спросил, кто пришел. Он застыл темным силуэтом в дверном проеме, вглядываясь в фигуру на лестничной площадке.

– Алекс, – сказала Ирка умоляюще, – нам нужно поговорить!

– Нам не о чем говорить, – ответил Алекс, не обнаруживая ни малейшего намерения впустить непрошеную гостью.

– Я видела эту девку! – повысила голос Ирка. – Она шла от тебя. Ты привел ее в дом, где мы с тобой… Эту дрянь подзаборную, потаскуху! Она и на женщину не похожа! Мужик в юбке!

– Замолчи! – Алекс размахнулся и влепил Ирке пощечину. – Уходи!

Ирка прижала ладонь к горящей щеке.

– Алекс, – простонала она, – я люблю тебя… Я жить без тебя не могу… Ты же знаешь, как я тебя люблю… Пожалей меня… Я все сделаю… Мы уедем и начнем все сначала… Помнишь, мы хотели уехать? Алекс! Мы начнем все сначала… Ты же любишь меня, правда? – она, жалкая, заплаканная, заглядывала ему в лицо. – Правда? Тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной…

– Не устраивай театр, – Алекс втащил Ирку в коридор и захлопнул дверь. – Иди умойся. Я сделаю кофе.

…Юлию разбудил звон разбившегося стекла. Она медленно выныривала из серого тягучего сна. Побеспокоивший ее звук больше не повторился, лишь шуршали жестью крахмальных крыльев знакомые жуки. Непобедимая армада непобедимых целеустремленных жуков внутри стен. Лапик возбужденно тявкнул. Юлия привычно протянула руку, но песика рядом не оказалось. Когда глаза ее привыкли к темноте, она увидела черного человека. Он наклонился над ней и прошептал:

– Тише!

Потом человек исчез, только холодный ветерок пробежал по ее лицу.

– Кто здесь? – прошептала Юлия.

Страх окончательно выдернул ее из сна. Она, замерев, прислушивалась до звона в ушах, но ничего не было слышно. Только жуки текли внутри стен, наползая друг на друга.

– Кто здесь? – повторила Юлия.

Протянув руку, она не сразу нащупала толстый шелковый шнур торшера. Потянула, и брызнуло неярким розовым светом. Никого. Дверь на лестницу была приоткрыта – за дверью зияла черная пустота. Она почувствовала, как что-то неуловимо изменилось вокруг. Стены, казалось, раздвинулись и, потеряв объемность, стали плоскими. Вдруг Юлия поняла, что исчезли картины – массивные старинные рамы ограничивали теперь лишь белые прямоугольники стены, а изображения – луг, река, осенняя роща – исчезли. Исчезновение картин казалось непостижимым. Юлия закрыла глаза. Через минуту снова открыла. Картин по-прежнему не было. Она вдруг подумала, что черная дыра на лестнице, как омут, втянула картины. Не отрывая глаз от дыры, чувствуя, как затягивает и ее, Юлию, она поднялась с постели. Лапик тихонько взлаял.

– Сейчас, сейчас… – бормотала Юлия, нашаривая ногами тапочки, и вдруг вскрикнула от резкой боли, наступив на стекло… держась за стену, поковыляла в ванную комнату. Уселась на край ванны. Увидела кровь на ослепительно-белом кафельном полу. Намочила полотенце, прижала к ранке. Выдвинула ящик туалетного столика, достала пластырь. Движения Юлии стали осмысленными, как у долго и безнадежно больного человека, у которого вдруг появилась цель.

«Я уйду, – думала Юлия. – Я сейчас же уйду… насовсем… быстрее!»

Желание бежать из дома, попытаться спастись, броситься куда глаза глядят под зимними ночными звездами охватило Юлию. И какие-то воспоминания о быстро несущихся санях зароились, она услышала скрип полозьев, чей-то смех, молодой и звонкий в морозном воздухе; яркие звезды опустились совсем низко, и затанцевал в свете синеватых фонарей невесомый снег… Запах холодного воздуха, ожидание чуда…

«Скоро Новый год, – подумала вдруг Юлия, – елка, игрушки…»

…Она не помнила, как добралась до гостиной. Присела на тахту, перевела дух. В гостиной было холодно из-за открытого окна. Белесый свет проникал с улицы. Юлия с любопытством огляделась, не узнавая окружающие предметы в этом белесом свете. Ей пришло в голову, что она не была здесь… очень долго! Разве стол был здесь? Его переставили. Горку с тускло мерцающим хрусталем… тоже переставили… Зачем? И ковер другой, кажется. Вдруг ей пришло в голову, что это не ее дом… Пока она болела, ее привезли сюда… зачем-то… заперли… и теперь никто не знает, где она… и никто никогда ее не найдет… Дом пустой… Склеп, а не дом… Чужой холодный дом…

Она поднялась с тахты, вскрикнув от боли в порезанной ноге, побрела в прихожую. Лапик бежал впереди. В прихожей Юлия остановилась перед длинным шкафом, соображая, как он открывается. Забыла. Руки сами вспомнили – если нажать вот здесь, панель скользнет в сторону… Юлия даже засмеялась от облегчения и стала вытаскивать из шкафа и ронять на пол чьи-то пальто, куртки, шарфы…

Задыхаясь от слабости, она натянула шубу, обмотала голову шарфом. Входная дверь распахнулась сразу. Кажется, она не была заперта.

«Черный человек, – вспомнила Юлия. – Это он, наверное, открыл дверь…»

Еще минут через пять женщина и собака выбрались на дорогу и медленно пошли в сторону шоссе. Снег все падал и падал. Снежинки щекотали лицо, и Юлия смахивала их рукой. Дорога была скользкой, идти было трудно. Лапик умчался далеко вперед. Снег превратился в сплошную подвижную пелену. Юлии показалось, что ей нечем дышать. Болела нога. Холод заползал под шубу, и вскоре Юлию затрясло. Она оглянулась на дом – дома не было. Со всех сторон ее окружали холодные и враждебные снежные стены. Юлия медленно опустилась на дорогу. Села, обхватив колени руками, уткнулась в них лицом…