Полнолуние - Карен Робардс

– Молли. – Он откинул ее волосы со лба, нежно смахнул пальцем слезинки. – Я хочу, чтобы вы сели и выпили кофе. Можете сделать это для меня, пожалуйста?

Не дождавшись ответа, он скользнул губами по ее мокрой щеке, пробравшись к уголку рта. Ее губы дрогнули и потянулись к его губам. Уилл поцеловал ее – нежно, как только мог, – и удивился тому, что ему это удалось. До сих пор мысли о ней были окрашены голодным, жадным желанием. Сегодня же он испытал прилив величайшей нежности.

Он отнял губы, пока поцелуй не разогрел его до точки кипения, за которой уже невозможен был самоконтроль, и глубоко вздохнул, словно желая обрести ясность мысли.

Глаза Молли все еще были закрыты, голова лежала на плече у Уилла, но одна рука мягко обвилась вокруг его шеи.

Он мысленно отметил, что лицо ее чуть порозовело, и с трудом поборол в себе желание поцеловать Молли еще раз.

– Если вы не сделаете того, что я прошу, мне придется посадить вас в машину и отвезти в больницу, – пригрозил Уилл. – Вас будут лечить от шока. Хотите, чтобы я это сделал?

Легкое движение ее головы он истолковал как отрицательный ответ.

– Тогда садитесь и пейте кофе. – Он придал своему голосу тот же оттенок строгости и непререкаемости, который только что использовал в разговоре с ее домочадцами.

Молли вздрогнула и открыла глаза. Она отстранилась от него и села, плотнее закутываясь в плащ. Она избегала смотреть на него и старательно опускала глаза. Уилл задался вопросом, что это – смущение или застенчивость.

При мысли о том, что Молли может быть застенчивой, он улыбнулся. Бесстыжей – да, ее можно представить; колючей – безусловно. Застенчивой – ни в коем случае.

– Вот. – Уилл подал ей чашку с кофе и, пока она пила, наблюдал за ней. Руки у нее подрагивали, но ей все-таки удалось выпить кофе, не расплескав его.

Волосы у нее, вероятно, были вьющимися от природы, решил он, глядя на пышный нимб, обрамлявший ее лицо. Ресницы – густые, длинные и на тон темнев волос – еще блестели от слез. Брови, чуть изогнутые дугой, были широкими. Нос прямой и точеный, а губы мягкие и напрашивающиеся на поцелуй. Ее подбородок и скулы были четко вылеплены и изящно очерчены. Кремовую гладь кожи нарушали лишь серебристые струйки слез. Затерянное в широких складках плаща, хрупкое небесное создание, напоминающее ангела с полотен Рафаэля. Плед упал с ее босых ног, которые даже не доставали до пола.

– Мне холодно, – тихо произнесла Молли, не глядя на него, и поежилась.

Уилл вспомнил о мокрой майке, в которой она до сих пор сидела, и взял у нее из рук недопитую чашку кофе.

– Сейчас мы все уладим, – сказал он с нарочитой легкостью.

Вновь подхватив ее на руки, он приподнялся и взял со стола майку, оставленную Эшли.

– Меня не нужно таскать на руках. Я могу ходить. – Несмотря на слабый протест, Молли теснее прижалась к нему, словно его объятия были единственным местом на земле, где она хотела бы укрыться.

Уилл посмотрел в ее заплаканные карие глаза и направился на кухню.

– А теперь помолчите и позвольте кому-нибудь поухаживать за вами – хотя бы ради разнообразия.

Договорились?

Ему показалось, что Молли приготовилась сопротивляться, но она вдруг уступила, устало вздохнув и склонив голову ему на грудь. Глаза ее закрылись, и дыхание успокоилось. Редкая дрожь еще пробегала по телу Молли, пока Уилл нес ее через кухню в ванную, – по пути зажигая свет.

Он надеялся, что дрожь ее вызвана ознобом.

Оказавшись в ванной, он огляделся. Ванна была старой, даже допотопной. Приспособление для душа, по всей видимости, было смонтировано недавно. Оно представляло собой тонкую медную трубу, торчавшую из выложенной зеленым кафелем стены, с душевой насадкой на конце. Металлический прут, закрепленный под потолком, служил каркасом для белой пластиковой занавески.

Изловчившись, Уилл нагнулся и заткнул пробкой сток в ванне. Потом включил краны. Вода хлынула в ванну. Уилл проверил температуру, подождал с минуту, затем снял с Молли плащ, кинул его и сухую майку на закрытую крышку унитаза и опустил Молли в ванну.

На мгновение он подумал о том, чтобы снять с нее намокшую белую майку с жизнерадостным Микки Маусом на груди, но та оказалась настолько мокрой, что уже можно было не опасаться замочить ее. Да и потом, в сложившихся обстоятельствах как-то неэтично стаскивать с Молли последнюю одежду.

Она открыла глаза, почувствовав, что уже не держит его за шею. Огромные, темные, потерянные, ее глаза смотрели теперь прямо на него. Боль, сквозившая в них, пронзила и Уилла. Присев на корточки возле ванны, он поймал ее руку, прижат ледяные пальцы к своей щеке и поцеловал ладонь.

– Это была Шейла, – сказала Молли, закрывая глаза. Ее голова устало легла на кромку ванны и запрокинулась, так что волосы почти касались пола. – Это была Шейла.

Ее слова ничего не значили для Уилла. Он вновь поцеловал ее ладонь.

– Все хорошо, – произнес он. – Все хорошо. Слезы хлынули из-под ее ресниц. Она покачала головой. Потом высвободила свою руку и открыла глаза.

– Теперь я сама справлюсь, – твердым голосом произнесла Молли. – Спасибо.

Уилл понял, что его прогоняют. Поколебавшись, он встал.

– Вы уверены? – Да.

– Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится, – сказал он и вышел из ванной, плотно прикрыл за собой дверь.

25

Когда Молли наконец отважилась выйти из ванной, Уилла она застала за кухонным прилавком со стаканом молока в руке. На нем были черные спортивные брюки и белая майка с короткими рукавами и надписью «NIKE» на груди, на ногах – белые спортивные носки. Его взгляд, устремленный на Молли поверх стакана, медленно скользнул по ее умытому лицу, переместился на босые ноги и вернулся обратно. Она причесалась, почистила зубы и умылась холодной водой, но ее глаза до сих пор казались воспаленными.

– Опять молоко? – спросила она, сморщив нос. Смущение заставило ее задержаться в ванной дольше положенного. Что еще могла она сказать мужчине, которого только что целовала, на плече которого рыдала и который узнал один из самых болезненных секретов ее жизни?

Мужчине, к которому ее безумно, неудержимо влекло. И который до вчерашнего вечера, казалось, был полон решимости держать ее на расстоянии.

Мужчине, любовь к которому не имела будущего, даже если предположить, что у нее хватит глупости влюбиться в него по уши.

– Опять молоко? – Это было лучшее, что она могла придумать.

– У меня язва желудка, – с легкостью произнес Уилл. – Доктор, поставивший диагноз, сказал, что я плохо переношу стресс.

Он сделал еще глоток молока, не отрывая от нее взгляда. Молли догадалась, что интимная информация, которой он поделился, была своеобразной компенсацией за то, что он узнал о ней.