Все цвета моей жизни - Сесилия Ахерн

– Да, но не нарочно, Элис, – отвечает она со смехом. – Это получается как бы само собой.

– Значит, и со мной вы это сделали? Я не хотела, чтобы вы мне понравились, а вы понравились.

– А как бы еще я тебе представилась? Каждый раз, только я дверь открою, ты убегаешь, – со смехом отвечает она.

– Научите меня всему этому, – взволнованно прошу я.

– Всему свое время, – твердо отвечает она.

Я хочу узнать все и сразу, но Наоми не спешит, действует в своем ритме. У нее есть чутье почти на все, но она, наверное, не совсем понимает, до чего мне не терпится сойти с обочины, выйти из тени, почувствовать на лице теплый свет солнца. И хочется мне всего этого прямо сейчас.

– Готова, Элис?

– Вы даже не представляете, до чего готова.

* * *

Я подхожу к хранилищу данных своего кол-центра и воображаю себя шампанским в бокале, как научила меня Наоми. Мне кажется, я прямо подплываю к своему рабочему месту рядом с Полом.

– Доброе, – бросает он.

– Доброе утро, – отвечаю я с улыбкой, таким же телефонно-дружелюбным голосом, как они все.

– Готова? – спрашивает он.

Я водружаю на голову наушники и произношу:

– Ну что, вперед!

Такого продуктивного дня у меня еще не было. После работы ребята даже приглашают меня выпить.

* * *

Я была невидима, а теперь я непобедима; щит позволяет мне жить так, как я и не мечтала. У меня новая работа, я не жалею денег на новый гардероб. Наоми круглыми глазами смотрит, как я в маленьком черном платье дефилирую по коридору, точно на показе мод.

Я становлюсь немного раскованнее, потому что Наоми учит меня всяким приемам – или методам, как она предпочитает выражаться. А для меня это приемы, способы манипуляции. Я много тусуюсь, наверстывая потерянное время.

Я могу заполучить кого захочу.

Для этого я отзеркаливаю ауру мужчины или меняю свою так, чтобы понравиться ему. А для этого нужно понаблюдать за ним какое-то время, понять, какие цвета заставят его повернуть голову. Одним – и таких немало – нравятся кроткие и незащищенные, мягкие и податливые. Другим подавай эмоционально зависимых, третьим – самодостаточных. А есть и любители влиятельных и властных, способных наказать «шалунов», которых нужно поставить на место, или выступить в роли наставниц.

Они не знают, что во мне такого, чем я их беру. Я, худосочная девица в дешевом черном платье, может, и непривычного им типа, но именно я привлекаю их внимание. Что-то древнее заставляет тело покрываться мурашками, заставляет их искать меня, ту, что испускает энергию, которую они ищут. Дает им чувство, что хочется знать больше, видеть больше, слышать больше.

Люди-хамелеоны существуют.

Вот почему жулики умеют грабить людей средь бела дня: настоящие профессионалы своего дела знают, как незаметно смешаться с толпой или, если нужно, отвлечь от себя внимание. А те мужчины, за которыми я охочусь, делают именно так. Когда мне хочется, я становлюсь такой же, как они. Со своим щитом, умением запечатывать и отзеркаливать ауры я похожу на супергероя, с ног до головы вооруженного для встречи с этими обаятельными мужчинами. И точно знаю, где их искать.

Даже смешно: после попыток укрыться в тени я умудряюсь спрятаться, оказываясь в центре внимания и все-таки оставаясь невидимой.

* * *

В номере гостиницы черным-черно. Шторы задернуты, и о том, что уже утро, говорят только звуки бурной жизни снаружи. За стеной шумит душ, громко вещает канал Sky News, в шахте лифта слышится гул, и каждые несколько минут доносится пиликанье открывающихся дверей. Так-то я бы никогда не заселилась в номер рядом с лифтом, но в поздний час других просто не оказалось. Мы его и заняли, довольные тем, что это не буфет, не туалет и не коридор.

Его грудная клетка поднимается и опускается, а моя голова движется вместе с ней. Этот ритм убаюкивает. Я могла бы лежать так хоть весь день, не всегда, но сегодня, и уж точно еще одну ночь. Под размеренный стук его сердца глаза слипаются, и, уже задремывая, я чувствую, как он шевелится подо мной. Я открываю глаза и вижу выражение его лица, пока он не успел его изменить. Смятение… Растерянность… Я убираю голову с его груди. Принц проснулся, сказке конец, я жду, что сейчас он превратится в лягушку.

– Доброе утро, – говорю я.

– Доброе, – сонно откликается он. – А сколько сейчас?

Я делаю вид, что смотрю на часы, и отвечаю:

– Полседьмого.

– Ничего себе… Я вообще был никакой.

– Да и я тоже.

В коридоре у нашего номера друг на друга кричат горничные. Молдавский язык разрушает тишину. Напоминает, что мы всего лишь последняя спица в колеснице, что мы приходим и уходим, что им нужно сделать свою работу, пока не заселились другие.

Он протирает глаза, потягивается, наполовину скрытый простыней. Потом обводит глазами номер, как будто впервые его видит.

– А мы вообще-то где?

– В «Премьер-Инн», – смеюсь я.

– Где-где? – переспрашивает он как будто в шутку, но видно, что и правда не знает.

– В Бермондси, – отвечаю я, плотнее закутываясь в одеяло. – А меня зовут Элис. Мы в галерее познакомились.

– Ага… – негромко произносит он, глядя на меня. – Это я помню. И тебя помню. Я только в остальном уверен не был.

Я улыбаюсь. Вчера вечером он как магнитом притянул меня к себе. Да и сейчас притягивает. Золотой свет пробился через темноту посетителей галереи, как луч света через щель в не совсем задернутых шторах. Этим светом и был он. Я знала, что свет не настоящий, что это лампа, а не солнце, но он все равно манил к себе.

– Было поздно, ты сказал, что тебе рано на работу, так что смысла ехать домой все равно нет…

Рынки никогда не спят. Но занимаются полной чушью.

И мы рассмеялись. Так глупо…

– Ну да, да… – рассеянно говорит он, смотрит сначала на часы, потом в телефон, и на его лице появляется паника.

– Что-что случилось?

Да, случилось; это понятно без слов, потому что он вскакивает с постели, голым собирает одежду, спешит в ванную. Включает душ. Через тонкую стенку я слышу его голос.

Она, наверное, рвет и мечет. Еще бы… Я на ее месте тоже бы не смолчала.

Прав был Госпел; меня так и тянет к своим заклятым врагам – хладнокровным амбициозным мужчинам, которые хотят всего, а не чувствуют, кажется, ничего. Я не знаю, манера ли это подавать себя или непоколебимая уверенность, что они самые лучшие,