Девушки и единорог - Рене Баржавель

Кстати, велосипеды… Она громко позвала Молли, потом крикнула еще громче. Через четверть часа они вдвоем проехали по дамбе на велосипедах Элис и Китти. Они чувствовали себя не очень уверенно, с трудом забрались на ненадежные устройства. К счастью, эти машины были достаточно простыми, как бы там ни было, они все-таки ехали.

— Мы хотим попросить твою мать, чтобы она помогла нам сшить платья для бала, — сказала Гризельда.

Возможно, мать Молли знала, куда исчез Шаун. Конечно, она не могла прямо спросить ее об этом, но можно было незаметно свести разговор на интересующую ее тему. Если она что-то знает, она обязательно скажет. Она знала все, что происходило в этих местах, несмотря на то, что была француженкой.

Мать Молли, Эрнестина, раньше была горничной леди Гарриэтты. Все называли ее просто Эрни. Через год после приезда сэра Джона с семьей на остров Сент-Альбан она встретила, выходя из церкви в Донеголе, которую посещала скорее для развлечения, чем исходя из религиозных убеждений, Фалоона из Россновлега, здоровяка с кулаками размером с детскую голову, с огненной шевелюрой и глазами цвета незабудки. Он участвовал вместе с другими крестьянами в строительстве дамбы и помог перенести сэра Джонатана на руках, чтобы тот смог умереть у себя дома.

Через три месяца она вышла за него замуж и оставила работу у леди Гарриэтты. Она была счастлива с этим огромным наивным мужчиной, но в то же время сильно переживала расставание с хозяйкой, которую любила, а также с родившимися на ее глазах Гризельдой и Элен.

Фалоон увез ее в Россновлег. Там у него была небольшая ферма во владениях Гринхолла, находившаяся на берегу озера с тем же названием. Хижина из глины, одна комната с одним окном и дверью, соломенная кровля, стол, скамья, две табуретки и постель из досок с соломой вместо матраса. Фалоон считался зажиточным фермером.

Леди Гарриэтта подарила им настоящую кровать, стулья, шкаф, занавески на окно и тысячу других мелочей. Эрни счастливо прожила пять лет, с наслаждением отдаваясь душой и телом земле и водам Ирландии в объятиях простодушного Фалоона. Вокруг домика она посадила множество цветов, в хижине, в единственной комнате, она создала рай в миниатюре, наполовину простой, как Ирландия, и наполовину изысканный, как Париж, где она родилась. Великан Фалоон не верил своим глазам. Он решил, что женился на фее, приехавшей в Ирландию с континента, удивительной женщине, сделавшей их хижину кусочком рая. Его друзья и соседи — самые близкие находились в часе ходьбы — снимали шапку, когда заходили к нему.

Молли родилась через год после свадьбы, затем родился мальчик, умерший в шестимесячном возрасте. Больше детей у нее не было, потому что великан Фалоон, возвращавшийся зимним вечером из кабака в Россновлеге, где он выпил несколько лишних литров пива, споткнулся и упал головой вперед в небольшую торфяную яму, где и утонул в воде, которой там было меньше, чем выпитого им за вечер пива. Молли тогда было всего четыре года. Благодаря ребенку Эрни справилась с горечью утраты, хотя она никогда не забывала своего великана-мужа с рыжей шевелюрой и глазами, как незабудки. Она могла оставаться в своем домике благодаря леди Гарриэтте, уговорившей леди Августу оставить его Эрни вместе с лугом для коровы и половиной акра земли для выращивания овощей. Ей также разрешалось добывать торф на торфянике к востоку от озера. Участок взял в аренду другой фермер. Он построил хижину на противоположном конце участка; сооружения из глины и соломы возводятся быстро, но и разрушаются еще быстрее, когда за дело принимаются солдаты.

Первое время арендную плату за хижину леди Августе вносила леди Гарриэтта. Потом Эрни ухитрилась выкручиваться самостоятельно благодаря таланту парижской швеи. Заказы к ней поступали отовсюду; иногда она неделями оставалась в каком-нибудь окрестном замке или в буржуазном доме в Донеголе или Баллишанноне. Ей приходилось добираться даже до Слайго.

Она всегда брала с собой Молли, и та постепенно усвоила ее мастерство; вкус у нее тоже был материнский. Во время ее отсутствия жена Бонни Боннигана, нового фермера, заботилась о корове, кормила кур и кота.

Эрни никогда не думала о возвращении в Сент-Альбан. Она ценила свободу и любила свою хижину с низкой соломенной крышей, несмотря на то, что домик наполовину ушел в землю Ирландии между двумя холмами на берегу озера Росновлег. Не забывая великана Фалоона с огромными руками и глазами цвета незабудки, она в то же время думала о своей дочери и понимала, что та должна знать гораздо больше, чем она способна ей дать. Насколько она могла оценить, больше всего знаний Молли могла получить на острове Сент-Альбан, находясь рядом с семьей сэра Джона. Поэтому в четырнадцать лет Молли стала горничной леди Гарриэтты и ее дочерей. Постепенно она стала горничной только Гризельды, которую очень любила. Между ними было всего два года разницы, и они продолжали расти и развиваться вместе. Хотя Молли в быту была несколько более опытной, чем Гризельда, они сильно привязались друг к дружке. Эта взаимная привязанность была, пожалуй, даже сильнее, чем между Гризельдой и ее сестрами. Несмотря на то, что одна из них была хозяйкой, а другая ее горничной, между ними отсутствовали отношения главной и подчиненной. Каждая из них нуждалась в другой, зная, что может полностью рассчитывать на поддержку. Несмотря на то, что их отношения были достаточно интимными, между ними всегда сохранялось взаимное уважение.

Когда они обогнули последний холм и увидели хижину матери Молли, они были удивлены, увидев над входом французский флаг, развевавшийся на ирландском ветру. Хижина и участок вокруг нее играли разными цветами. Дверь и ставни были выкрашены в голубой цвет, стены были белыми; повсюду стояли разнокалиберные горшки и ящики с цветущими растениями, постепенно наступавшие на огород и луг с травой для коровы. Эрни проложила среди цветов тропинки, чтобы иметь возможность добраться до каждого растения, ухаживать за ним, поливать, если три дня не было дождя; при этом обязательно нужно было ласково поговорить с каждым цветком. Она разговаривала с растениями на французском, и они отвечали на заботу, отдавая ей цветки, гораздо более красивые, чем во всей округе. Цветение их также было более продолжительным, потому что они старались дольше оставаться с хозяйкой.

Эрни работала, сидя возле окна за швейной машинкой, подарком леди Гарриэтты, то и дело переводя взгляд с шитья на великолепную панораму зеленых холмов с синим небом над ними, обрамленным снизу цветами и травой, населенными только ветром и редкими животными, одинокими коровами и овцами, выделявшимися белыми пятнами на зеленом фоне. По петляющей между холмами дороге тащилась телега Меешавла Мак Мэррина, наполовину пустая или наполовину полная, перевозившая неизвестно куда неизвестно что. Несмотря на то, что тащившая телегу большая темно-гнедая кляча лениво ковыляла и останавливалась перед каждым пучком травы, они постепенно пересекли поле зрения Эрни и скрылись из виду. Тем не менее, голос Меешавла продолжал доноситься из-за дальнего холма. Он всегда пел одну и ту же песню, иногда останавливаясь, чтобы обругать лошадь, и затем продолжая с места остановки.

Он пел про Мэри, которая куда-то задевала его инструменты. У него пропал молоток, и он не смог починать развалившуюся кровать. Потом у него пропал нож, и он не смог нарезать хлеб. Так он перебрал множество инструментов и спел, наконец, о пропаже лопаты, с помощью которой он должен был выкопать могилу.

«Ах, Мэри, Мэри, Мэри,У меня остались только руки,Чтобы обнимать тебя…»

Громкость и четкость слов песни напрямую зависели от количества пинт пива, которые Меешавл Мак Мэррин влил в себя с утра. Иногда вечерами телега пересекала пейзаж в тишине. Это означало, что мертвецки пьяный хозяин спал в ней.

Мимо хижины Эрни проезжали также патрули, местные констебли на велосипедах, вдвоем или вчетвером. Их все знали, и они никого особенно не беспокоили. А вот свирепые конные полицейские из Белфаста в длинных черных плащах обычно передвигались плотными группами, и их появление всегда предвещало страх и беду. Именно из-за них над дверью хижины был вывешен французский флаг.

Эрни увидела подъезжавших к хижине «своих девочек», как только они появились из-за холма. Она вскочила, радостно всплеснув руками; этот жест не предназначался стороннему наблюдателю, а был всего лишь отражением ее эмоций. Мгновенно оказавшись возле печурки, она подгребла угли, подбросила несколько веток и водрузила на треногу чайник. Потом достала из шкафчика коробку с чаем, три чашки, чайные ложечки, пакетик с бисквитами и баночку с сахаром. Все тут же было расставлено на белой, хорошо выглаженной скатерти. Гостьи за это время проехали не более пятидесяти метров. Не останавливаясь ни на секунду, она не делала лишних движений, всегда оставалась живой, легкой, улыбающейся. Со дня смерти мужа она перестала заботиться о своей внешности, которая никого не интересовала. Она оставалась женщиной с миниатюрной фигуркой в черном платье, и из-под седых волос на вас всегда смотрело спокойное светлое лицо. Она постоянно была чем-то занята, домашним хозяйством, коровой, курами, швейной машинкой, цветами. После короткого сна она быстро вставала, и начавшиеся хлопоты продолжались до темноты. Она любила цветы и домашних животных, а также все, что казалось ей красивым. Она любила работать и помогать людям. К сожалению, у нее не было соседей, которым нужно было бы помогать, — согласно закону, фермеры не могли строить свои хижины поблизости друг от друга.