Карл Маркс: Мировой дух - Жак Аттали

Двадцать восьмого марта 1849 года все 568 членов франкфуртского Национального собрания большинством голосов возвели прусского короля Фридриха Вильгельма IV в достоинство императора в соответствии с конституцией, которую приняли двадцать восемь из тридцати немецких государств. Когда австрийский император выразил протест против пересмотра его традиционного главенства над немецкими землями, прусский король выразил собственное недовольство — он не желал «короны, подобранной на улице», отказался и от титула, и от конституции. Тогда парламент, который покинули либералы, перебрался в Штутгарт, откуда его вскоре прогнала армия Вюртемберга.

Народ поднялся снова, на этот раз чтобы восстановить конституцию. Восстание утопили в крови. В конце апреля 1849 года в Дрездене, во время мятежа, молодой музыкант Рихард Вагнер встретился с Бакуниным, который жил там тайно с середины апреля. Когда 6 мая прусская армия явилась туда навести порядок, Вагнер проводил по улицам города отряды ополченцев и сообщал временному правительству о продвижении прусских войск. Как только армия проникла в город, Бакунин был схвачен, а Вагнер бежал. Говорили, что первый послужил для второго прообразом Зигфрида.

Энгельс примкнул к войскам, восставшим в Бадене и Пфальце под руководством Виллиха. Тревожась из-за того, что его друзья уезжают с пустыми руками, Маркс потратил почти всю свою долю отцовского наследства (5 из 6 тысяч франков золотом), чтобы приобрести для них оружие. Бои были суровыми, погиб Моль — один из основателей Союза коммунистов в Лондоне, верный соратник Маркса. Энгельс пропал без следа; никто не знал, жив он или мертв. Гнет самодержавия придавил все Прусское королевство.

Во Франции в результате выборов 13 мая из 705 мест в парламенте 490 отошли к «партии порядка», 180 — монтаньярам и 80 — умеренным республиканцам. Бонапартизм завладел Французской республикой.

В Кёльне 16 мая Карл получил приказ покинуть территорию Пруссии «за то, что постыдным образом нарушил права гостеприимства», как говорилось в постановлении о высылке из страны. 18-го он выпустил последний номер «Новой Рейнской газеты», набранный красным шрифтом. На первой странице — прощальные стихи Фердинанда Фрейлиграта, бежавшего в Лондон:

Так прощай же, прощай, грохочущий бой!Так прощайте, ряды боевые,И поле в копоти пороховой,И мечи, и копья стальные!

Так прощайте! Но только не навсегда!Не убьют они дух наш, о братья!И час пробьет, и, воскреснув, тогдаВернусь к вам живая опять я!

И когда последний трон упадет,И когда беспощадное словоНа суде — «виновны» — скажет народ,Тогда я вернусь к вам снова.

На Дунае, на Рейне словом, мечомНароду восставшему всюдуСоратницей верной в строю боевом,Бунтовщица гонимая, буду!

В целом, газета обошлась Карлу в семь тысяч талеров: он заложил одновременно остаток своего наследства и все семейное имущество, включая все книги, остававшиеся у него в Германии. Женни, укрывшаяся в Трире у своей матери, госпожи фон Вестфален, представила своих детей матери и сестрам Карла, а те пришли в ужас, узнав, что их сын и брат стал вожаком революционеров.

Сам же Карл сначала отправился во Франкфурт, потом в Мангейм, Людвигсхафен, Карлсруэ, Шпейре и Кайзерслау-терн — и всюду вел пропаганду. Он не чувствовал себя изгнанником, заявив одному журналисту из «Пресс»: «Оказавшись перед фактом запрета на пребывание в Пруссии, я сначала отправился в великое герцогство Гессен, где мне нимало не запрещали пребывать, равно как и в остальной Германии». Однако в Гамбурге его снова арестовали, а потом отпустили, и он получил там паспорт, действительный исключительно для вьезда в Париж. На сей раз ему действительно пришлось покинуть Германию, причем в указанном ему направлении.

Маркс прибыл во французскую столицу 3 июня 1849 года. Он не утратил веры в будущее. 7 июня он выразил надежду поработать во французской революционной прессе, не зная еще, что эту прессу душит цензура.

В Париже тогда бушевала эпидемия холеры. Русский писатель-демократ Александр Герцен писал: «Холера свирепствовала в Париже; тяжелый воздух, бессолнечный жар производили тоску; вид испуганного несчастного населения и ряды похоронных дрог, которые, приближаясь к кладбищам, пускались в обгонки — все это соответствовало событиям». Политический климат тоже стал душным. Президент Луи Наполеон Бонапарт отправил в Италию экспедиционный корпус, чтобы помочь папе сражаться с республиканцами, и 11 июня вождь Горы Ледрю-Роллен потребовал у Национального собрания предъявить ему обвинение в нарушении конституции, согласно которой «Французская республика никогда не использует свои силы против свободы любого другого народа». Речь Ледрю-Роллена, как напишет Маркс, была «голой, без прикрас, основанной на фактах, насыщенной, мощной»; но парламент отложил обсуждение его предложения.

Тринадцатого июня демонстрация протеста, устроенная монтаньярами, потерпела неудачу. 19-го свобода объединений была приостановлена на год; свобода печати — отменена. Все газеты, на которые рассчитывал Маркс, были закрыты. Ледрю-Роллен бежал в Англию, Луи Блан тоже. Прочих арестовали. В тот же день Германия выдала Бакунина Австрии, а затем он был экстрадирован в Россию, где провел восемь лет в тюрьме и был сослан в Сибирь.

Девятнадцатого июля государь-президент дал Марксу вид на жительство в департаменте Морбиан — «Понтийских болотах Бретани». Карлу не хотелось туда ехать. В тот ужасный август 1849 года Кабе, которого тоже изгнали, покинул Францию и уехал в Техас, в колонию икарийцев, а год спустя умер в Сент-Луисе.

Каждый чувствовал, что мечте о единой европейской демократии не суждено сбыться. Однако Виктор Гюго, депутат Национального собрания от Парижа, 21 августа великолепно изложил эту мечту в своей речи на открытии Международного съезда мира в Париже: «Настанет день, когда вы, Франция, вы, Россия, вы, Италия, вы, Англия, вы, Германия, — вы все, народы Европы, не утратив своих отличительных черт и своей славной индивидуальности, тесно сольетесь в высшее единство и образуете европейское братство!»

Маркс не знал, куда ему ехать: в Швейцарию? В Америку? Вспомнив о своей поездке 1845 года, он решил — в Лондон. 27 августа он покинул Францию и отплыл в Англию — в страну, на языке которой он говорил плохо и где никто его не ждал. Ему исполнился тридцать один год. У него не было больше ни гроша, ни одного союзника, никакой поддержки, никакой профессии. Он ничего не знал о жене и троих детях; его лучший друг, возможно, погиб в последних судорогах неудавшейся революции. Груз небытия обрушился на него.