Отверженный. Тёмная сторона частицы - Михаил Дорин

к охранникам. Терять уже нечего. А́филь нервно постукивал пальцами по кобуре на поясе, желая достать пистолет и расстрелять меня.

Странное чувство, когда ты уже готов к смерти и видишь её лицо. Много раз мне приходилось прощаться с жизнью, один раз это почти удалось, но судьба подарила мне это белое тело. Ненадолго, судя по всему.

— Я лучше здесь постою. Ноги болят ходить, — произнёс я. Среди заключённых послышались одиночные смешки.

— Ты совсем бессмертный, ос? Думаешь тебя не…

— Застрелю? — прервал я А́филя. Если дерзить, то уж до конца. — Валяй придурок. Ты же гнойный опарыш этого места. Прислужник толстосумов и их средство для чистки обуви. Тебе дали ствол для того, чтобы ты совершал все эти расстрелы, поскольку никто не хочет заниматься этой грязной работой.

Лицо А́филя искажала злобная гримаса. Если бы курнайцы могли краснеть, он был бы уже похож на томат. В камерах стали слышны одиночные хлопки и одобрительные возгласы.

— А ну заткнули свой рты! Сброд курнайского мусора! — воскликнул А́филь и, дрожащей рукой достал пистолет. Шепелявый охранник явно нервничал. — Теперь ты точно покойник, ос. Выступай с прощальной речью.

Говорят, что перед смертью можно испытывать как сильную боль, так и приятные ощущения. Сейчас не так — чувство страха, паники и ужаса куда-то ушло, пытаешься «сопротивляться» смерти.

«Всего пятеро и один пистолет», — подумал я и уже был готов к бою с этой шайкой. Умирать от пули сумасшедшего сегодня не собираюсь.

— Стоять всем! Оружие на пол А́филь! — раздался голос Садака. Он шёл быстрым шагом, держа пистолет в направлении охранников. С ним следовал Номер Три.

— Капитан! У меня указание…

— Заткни пасть, придурок! Здесь указания раздаю я и никто больше. Пистолет на пол, сказал! — ещё более громко скомандовал Садак, подойдя вплотную к А́филю. Шепелявый нехотя, но всё же подчинился. — Вон пошли все.

Охранники засеменили к выходу. Проходя мимо Номера Три, А́филь остановился и подошёл вплотную к нему.

— Ты труп. Это случится очень скоро, Номер Три, — пригрозил он.

— Слишком злоупотребляешь своей тупостью, А́филь. Я не буду больше таким милосердным, — ответил Номер Три вдогонку шепелявому.

После небольшой паузы, меня завели в камеру. В блоке началось обсуждение произошедшего, но Садак не останавливал этот шум. Я чувствовал, что он желает что-то сказать, но капитан не последовал за мной в камеру, а остался на центральном проходе.

— Дана команда вас убрать. Ваша информация оказалась верной, а прокурор решил вас в живых не оставлять, — тихо произнёс Номер Три, сопровождая меня в камеру.

— Почему говорите мне это? — спросил я.

— Не знаю. В вас больше благородства и чести, чем в них и во многих моих коллегах. К тому же, это нарушение приказа министра. И Садак думает также, — проговорил Номер Три и вышел из камеры.

Капитан бегло осмотрел блок и на секунду встретился взглядом со мной. Хоть он и моргал часто, но, думаю, смог заметить мой благодарственный кивок головой.

Решил, что этой ночью спать нельзя. Если не получилось у охраны, могут сделать через заключённых. Зная возможности А́филя и ему подобных, они могут натравить на меня каких-нибудь амбалов.

Я ворочался на кровати, пытаясь не замечать грызущих меня насекомых. Зуд был ужасным, несколько раз даже вскакивал и чесался об стену. Ранее не замечал такого интереса со стороны подобных созданий к моему телу.

На центральном проходе послышались чьи-то шаги и томное дыхание. В свете ночного освещения перед камерой стала появляться тень больших размеров. На ум пришла мысль только об одном курнайце.

— Как быстро мы превращаемся в дикарей, пересекая порог подобного заведения, — тихо проговорил Локман, подойдя к решётке. Я встал посреди камеры и посмотрел на него. После небольшой паузы он продолжил.

— К чему угодно можно приспособиться. Главное, чтобы была рутина, так? Разум требует постоянства, привычки. Если ее отнять, сломать наработанный механизм, вот тогда… Тогда-то и начинает ехать крыша, неправда ли мистер Абсалон?

— Я не дикарь и звериный инстинкт меня ещё не захватил, — сказал я и сел на кровать.

— Вам это ещё предстоит. Представляться не буду и долго вас не задержу. Сегодняшняя истерия охраны — не моих рук дело, тут можете мне верить…

— А могу и не верить, — перебил его я.

— Можете. А можете попробовать. А ещё можете закрыть свой рот и послушать, — слегка повысил голос Локман.

Выслушать его всё же стоит. Немного не так я представлял себе встречу с авторитетным мафиози Куртаса, но рубить сплеча в данный момент не нужно. Сейчас может поступить какое-то заманчивое предложение.

— Слышал о вас, знаю, что вы наплели обо мне дознавателям из министерств. Обидно, конечно. Всё-таки, предпочитаю проводить время не в подобных заведениях.

— Я тоже. К чему вы клоните, мистер Локман? — спросил я. Мои попытки постараться установить контроль не к чему не приводили. Возможно ли, что это действует не на всех?

— Вы целеустремлённый курнаец. Сильный и смелый. Можете быстро завоевать авторитет. Не до конца я уверен, на вашей ли совести убийства миксайдов в аклане Охо и бойня в Ас Кайре. Однако, министр Коркак никогда не печётся о заключённых Хапишана. Вы кому-то сильно нужны, а значит не стоит вас тратить за зря.

Локман медленно развернулся и пошёл в обратном направлении. Теперь мне сложно понять цель этого визита. Ничего дельного и заманчивого я не услышал. Бандит, возможно, давал понять, что не прочь поработать вместе. И это несмотря на наш с ним конфликт.

«Третья сила в Хапишане может выступить на моей стороне», — подумал я и решил, что от заключённых подлости ждать не следует.

Очередной день начался как обычно с избиения оса на центральном проходе. Сегодня А́филь делал это с большим остервенением. Будь он женщиной, списал бы это на критические дни. После нескольких дней, когда моей секции разрешали есть, сегодня пришла пора нам заниматься уборкой.

В соседних со мной камерах теперь сидели последователи учения Бриза. Мы спокойно общались на различные темы. Особое внимание соседи уделяли моей личности. Восхищались смелостью и благородной яростью, с которой я устроил бойню в Ас Кайре и теракт в Орте.

«Теперь на меня ещё и это преступление повесили!» — возмущался я про себя.

Ближе к вечеру А́филь сделал небольшое, но чувствительное изменение.

— Эй ос! — окликнул он меня, когда десятая партия заключённых вернулась в свои камеры. — Один поработаешь на ужине. А вы, шавки революционные, посидите здесь.

Путь следования в столовую был долгим и болезненным. Несколько раз моя спина приняла на себя удары дубинкой. В столовой издевательства продолжились.

Вставать из