Лавкрафт: Биография - Лайон Де Камп

В конце концов это разочарование побудило его отойти от традиций восемнадцатого века. Кляйнер поддержал его в попытке взяться за легковесные стихотворения. Одним из результатов этого было довольно занятное «Поэт страсти»:

Вы поймите поэта с амурным пером,В смутном кто вдохновенье извел пол-листа.И не думайте, пьян или болен что он,Коль рыдает, на сердце когда пустота:Ведь его ремесло,Чтоб безумье нашлоНа него от девицы, не зрел чье чело, —И, возможно, кричащая пылкая страстьЧерез день парой фунтов на Граб-стрит воздаст![199]

Эта насмешка над любовной поэзией получилась бы более изящной, напиши ее обладавший нормальным сексуальным влечением. Поскольку к тому времени Лавкрафт еще ни разу не влюблялся, стихотворение представляется как рационалистическое обоснование его собственных изъянов — другими словами, случай притворного равнодушия к недоступному.

Несколькими годами позже, однако, он опубликовал несомненную (хотя и не без юмористического налета) любовную поэму собственного сочинения. Она появилась в «Зэ Трайаут» за январь 1920–го: «К Филлис», с покорнейшими извинениями Рэндольфу Сент-Джону, джентльмену, под псевдонимом Л. Теобальд-младший:

Ах, Филлис, если б я умел творитьИскусно строфы, коими напрасноТвое замыслил сердце покорить,Ведя себя как раб хозяйки властной,Тот если б пыл, что изливал я рьяноУ ног твоих, был в рифме отраженИ теплота души, тобой лишь пьяной,В стихах бы сохранилась для Времен,Вся если бы любовь к тебе однойПодвигла к поэтическим полетам:Чужие страсти влив в рассудок мой,Враз вознесла б к лирическим высотам —То лавры скудные, что мной даны,Поверь мне, крошка, были б все ж скудны!

Эта безделушка заставляет задуматься: было ли это простым литературным упражнением, подобно предыдущему стихотворению «Лета; Плач» («Laeta; A Lament», 1918)? Или же Лавкрафт бросал влюбленные взгляды на какую-то девушку, к которой у него недоставало мужества подойти открыто? Могла ли это быть его коллега по любительской печати Уинифред Вирджиния Джексон, за которую он иногда писал и с которой у него были вполне — для него — дружеские отношения? Однако кто была эта «Филлис» и существовала ли она вообще, мы, вероятно, никогда не узнаем.

Пытаясь вырваться из поэтической темницы восемнадцатого века, Лавкрафт также написал несколько стихотворений в подражание По. Единственными поэтами девятнадцатого века, которые ему нравились, были По и Суинберн, и первого он ценил гораздо выше. Другие викторианские поэты, вроде Лонгфелло и Теннисона, оставляли его равнодушным. Одной из его стилизаций под По была поэма «Немезида», начинающаяся:

За вампиров воротами сна,За подлунного пропастью ночи,Жил я жизни свои без числа —Повидали весь мир мои очи;И, в безумье от страха, я бьюсьДо рассвета, крича со всей мочи[200].

Несмотря на добротный, размеренный ритм, «Немезида» (возможно, вдохновленная «Улялюм» По) не только крайне банальна, но и выдержана в галопирующем анапесте. Он хорош для «Быстро обуйся, в седло и скачи!» Браунинга, но не подходит для мрачного сюжета Лавкрафта.

Лучше у него получилось «Отчаяние», первая строфа которого приведена в качестве эпиграфа к Главе IV. Все более освобождаясь от поэтических ограничений, Лавкрафт даже заставил себя написать поэму в стиле белого стиха По, озаглавленную «Натикана»:

То было в садах бледных Зайса,В садах затуманенных Зайса,Где белый цветет нефалот,Предвестник полуночи нежный.Хрустальные спят там озера,Текут молчаливо ручьи,Ручьи из пещер края Катос,Нависли где сумерек духи.

Рассказчик описывает, как была любима им

В венке и бела Натикана, Власами черна Натикана,

…

Пока не настал сезон Дзаннин,Тот проклятый ввек сезон Дзаннин, —

и обратил все в красное, сведя героя поэмы с ума. Потеряв свою деву, он готовит

Ту дозу, что красное скроет,Жуть комы под именем жизнь.И скоро, варю если верно,Безумье и красное сгинут,В глубинах червивого мракаОковы мои распадутся…[201]

Эта попытка (в которой есть некоторые подражания поэме По «Энни») имеет те же недостатки, что и «Немезида», но, по крайней мере, Лавкрафт взялся за нечто новое. Это было всё лучше, чем косные георгианские двустишия, на которые он извел свою юность.

Так или иначе, Лавкрафт вскоре прекратил писать новые стихи. За последующие десять лет он едва ли написал хоть одно стихотворение.

На протяжении нескольких лет Лавкрафт убеждал самого себя, что у него нет склонности к прозе. Он утверждал: «Мне хотелось бы писать прозу, но это представляется почти невозможным»[202].

Около 1915 года его друзья В. Пол Кук и Джордж В. Маколи убедили его вновь попробовать себя в этой области. В 1917–м он начал работать в жанре, которому суждено было принести ему славу: сверхъестественная фантастика. Его рассказ «Гробница» был напечатан в марте 1922 года в «Вэйгрант» («Бродяга») — любительском журнале, издававшемся Куком в Нью-Гемпшире. Объемом чуть более четырех тысяч слов, это вполне имеющий право на существование, но не вдохновленный рассказ того типа, что «Виэрд Тэйлз» печатал на протяжении всего своего существования. Возможно, он был подсказан «Возвращением» Уолтера де ла Мара. Его вступительное предложение — клише для подобной литературы: «Учитывая обстоятельства, приведшие к моему заключению в этом приюте для умалишенных, я отдаю себе отчет, что мое настоящее положение вызовет вполне естественные сомнения в достоверности моего рассказа».

Герой по имени Дадли повествует о том, как, будучи одиноким и мечтательным ребенком, он был околдован найденным в лесу близ своего дома склепом пресекшегося рода из Новой Англии. Одержимый желанием проникнуть в гробницу, он находит к ней ключ и начинает проводить там ночи. Духи исчезнувших новоанглийских дворян захватывают его разум, он даже начинает разговаривать на их архаичном английском. Когда наконец он оказывается в сумасшедшем доме, ему говорят, что он никогда не заходил внутрь склепа, а лишь испытывал галлюцинации. Отголоски собственного прошлого Лавкрафта очевидны.