Совок-8 - Вадим Агарев

Зуева выхватила из моих рук немецкий дефицит и принялась его крутить перед глазами, что-то рассматривая на упаковках.

Пришлось подождать, пока радость любимой женщины снизится до умеренной концентрации. Только после этого я занял её стул и усадил его хозяйку себе на колени.

— Я всегда знала, что ты меня любишь! — бережно прижимая к себе чулочно-носочные изделия, напыщенно сообщила мне Лидия, — Серёжа, давай, после ноябрьских распишемся?

От такого замысловатого и очень неожиданного завершения её логической цепочки, меня охватила оторопь. Вот, спрашивается, на хера я сюда с этим капроном припёрся⁈ Чего мне спокойно не жилось? И ведь, как лучше хотел. Заботу, сука, проявить!

— Чего ты молчишь? — подозрительно скосила на меня свой, пока всё еще улыбчивый взгляд начальница, — Или ты опять скажешь, что я сейчас глупости говорю? — утратив весь прежний интерес к дефициту от побеждённых фашистов, она отложила его на край стола. — Чего молчишь? Ты говори, Серёжа, не стесняйся! Снова начнёшь объяснять мне, что я дура? По-твоему я дура, да⁈

Как и пару минут тому назад, на меня сквозь горестную влагу смотрели несчастные женские глаза.

Судя по беспорядочной амплитуде настроений, у моей руководящей барышни в самое ближайшее время наступят те самые дни. Которые прогрессивное человечество скоро начнёт называть критическими. Оно, конечно, всё объяснимо и понятно, но это вовсе не повод для моей бесславной, и безоговорочной капитуляции. Надо как-то заболтать излишне мою перевозбудившуюся подругу. Но сделать это следует предельно аккуратно и со всем уважением к её неудержимому гормональному маятнику. Желательно, чтобы получилось обойтись без дополнительных душевных страданий и обид для неё. И, что еще важнее, без матримониальных потерь для себя.

— Ты ошибаешься, душа моя! Никакая ты не дура! — я приложил усилие, чтобы удержать на своих коленях рвущуюся на свободу Зуеву, — Ну почему ты сегодня так самокритична? Я же вчера тебе всё объяснил! Ну зачем ты опять нагнетаешь негатив? Разве я сказал, что ты баба-дура и ничего не понимаешь в карбюраторах? Скажи, любимая, что вообще между нами происходит? Я к тебе не только со всей душой, но даже с колготками! А ты в ответ только злословишь и кидаешься на меня, как тигрица во время ПМС! Нехорошо это, Лида! Не по-советски, как-то! Ты бы постыдилась!

Беспокойно ёрзать на моих коленях капитан Зуева не прекратила, но было заметно, что слова мои до неё всё-таки доходят. Она уже не рвалась так отчаянно, как минуту назад и неконтролируемую агрессию свою чуток поумерила.

— Хорошо! — наконец-то затихла она, всё еще сидя на мне, — Но ответь, пожалуйста, почему бы нам не пожениться? Или ты меня не любишь? — обличающее и свысока, то есть, сверху вниз уставилась на меня брачная захватчица. — Скажи, только честно!

— И снова ты ошибаешься, любимая! — прячась за непомерную грусть, произнёс я. При этом лихорадочно соображая, чем же возразить на столь настойчивое приглашение в ЗАГС. Так настойчиво исходящее со стороны непосредственного руководства.

Будучи загнанным в угол, я отчетливо понимал, что деваться мне некуда. И потому счел возможным рискнуть и броситься в психическую атаку на пулемёты. В который уже раз, решившись на полную авантюры импровизацию.

— Дело не во мне, Лида, уж ты мне поверь! — покрепче обхватил я тугие ягодицы обеими руками, — Дело в самой тебе! Ты извини, но меня до сердечной боли обижает твоё пренебрежение ко мне, как к личности! И эти твои мелочные попытки унизить моё мужское достоинство! — уткнулся я носом начальнице в то место, где у неё должна была быть грудь. Чтобы она, при всём своём желании, не смогла заглянуть мне в глаза, которые могли меня выдать.

— Что за чушь ты несёшь! — возмущенно выкрикнула Зуева и снова рванулась из моих рук.

На этот раз, несмотря на все мои усилия, она это сделала так резво и мощно, что оказалась на свободе, — Что ты такое говоришь⁈ Когда это я тебя пыталась унизить? И в чем выражается моё к тебе пренебрежение? — ноздри Лидии Андреевны трепетали и раздувались от переизбытка чувств, и от праведного возмущения.

— Эх, Лидия… — исходящим от меня волнам безмерной печали поверил бы сам Станиславский.

— Ну хорошо, не хотел я тебе об этом говорить, но уж, если ты сама начала этот разговор, то изволь! — с грустной безысходностью разглядывая свои неровно остриженные ногти, я уныло продолжил, — Скажи мне, пожалуйста, почему свои трусы ты стираешь с наволочками и полотенцами, а мои с носками? — привёл я свой единственный, но убийственный довод.

Вчерашним вечером я заметил, что мои трусы были замочены в одном тазу с носками. Каким образом стирает своё исподнее Зуева, я точно не знал, но это в данный момент и не имело никакого значения.

Главное, что это был, действительно имевший место факт. А следовательно, аргумент. Якобы, не позволяющий мне строить семейное счастье с этой прекрасной женщиной. Стоящей в данный момент напротив меня с открытым ртом и хлопающей ресницами выпученных глаз. И по всему выходило, что возразить на высказанную мной обиду, ей было нечем.

Я молча встал и, не медля ни секунды, покинул кабинет находящейся в смятении Лидии Андреевны.

Закрыв за собой дверь зуевского кабинета, я с облегчением выдохнул. Но чувствуя, что расслабляться рано, опрометью ринулся к себе. Быстро попрятав в сейф все бумаги и оставшиеся бабские причиндалы, я приступил к эвакуации себя из здания РОВД.

По пути в сторону Управления городской торговли я старался не думать, что будет, когда я вернусь в райотдел. Свой мыслительный аппарат я попытался нагрузить раздумьями о том, как буду противостоять воровскому кагалу «ликёрки». Самым лучшим выходом для меня было бы избавиться от находящегося в моём производстве дела. Может быть, мне тяжело заболеть? Но чем? Не острой же гонореей⁈ Во-первых, не факт, что этот постыдный диагноз поможет мне соскочить на длительную нетрудоспособность. А, во-вторых, даже, если это получится, то все благоприобретённые выгоды мне омрачит общественное порицание со стороны комсомольской организации и руководства РОВД. Тем более, что чесоткой я уже болел и это уже не вырубить топором из моей медицинской книжки. Чесоточно-триперный следак, это явный перебор. Даже для такого непредсказуемого мента, как лейтенант Корнеев. Нет, симуляция, она, конечно, залог здоровья, но не в этом случае.

Так, ничего не придумав, я и вошел в приёмную Шевцовой.

— У тебя десять минут! — после того, как мы поздоровались, бросила мне Светлана Сергеевна, складывая в свой изящный дамский портфель какие-то документы, — Мне через сорок минут нужно быть в горисполкоме.

Поставив крест на совместном обеде в здешней столовой, я начал излагать свои проблемы. И, если с двумя парами туфель всё решилось без промедления, то все оставшиеся восемь минут я потратил на вымаливание тридцати пар всё тех же проклятущих немецких колготок. Которые к сему времени уже так мне осточертели, что при упоминании о них я начинал чесаться, как шелудивый пёс по фамилии Шариков.

— Серёжа, а тебе не говорили, что ты, как бы это помягче выразиться, хоть и молодой, но слишком наглый тип? — отвлёкшись от сборов, задала мне вопрос моя благодетельница. — Ты и так выгреб дефицитного товара столько, что мне даже вспоминать об этом не хочется! Ты полагаешь, что ОБХСС и моё руководство ничего не видят и ничего не знают? Знаешь, сколько желающих занять моё место? Поверь, они мне не только злобно в спину дышат, они еще непрерывно сигнализируют наверх и во все стороны. Или, может быть, ты думаешь, что моё объяснение, что дефицит был реализован для сотрудников Октябрьского РОВД, снимет все вопросы ко мне?

Торговая фея смотрела на меня, как на сбежавшего из специализированного интерната, недоумка. С сочувствием и грустью.

Нет, я так не думал и очень хорошо понимал Светлану Сергеевну. И её, далеко небеспочвенные опасения, я понимал тоже. Отпуск со склада товаров, предназначенных для розничной реализации, был учтён ныне действующим УК РСФСР. И то обстоятельство, что санкции по той статье не шибко велики, утешением для чиновницы было слабым. Судимость и потеря партбилета в комплекте с должностью, ломали хорошо устроенную жизнь раз, и навсегда. Шевцова права на все сто процентов, операцию с наборами я провернул по-махновски. Сверх всяких лимитов и без необходимых согласований. Заручившись лишь письмом от начальника райотдела. И воспользовавшись добрым к себе отношением хорошей женщины.

—