Власть меча - Уилбур Смит

– Смотри, Шаса, тут они начали подкрадываться.

Он не видел никаких изменений в следе и так и сказал.

– Шаги укоротились, идут украдкой, на цыпочках, – объяснила она и еще через сто шагов добавила: – Здесь они легли на живот и поползли, как змеи. Здесь поднялись на колени и выпустили стрелы, а потом вскочили, чтобы посмотреть, попали ли. – Через двадцать шагов Сантэн воскликнула: – Смотри, как близко они подобрались к добыче! Вот здесь жираф почувствовал укол стрелы и поскакал галопом; видишь, охотники побежали за ним, ожидая, когда подействует яд.

Они скакали вдоль линии преследования, пока Сантэн не поднялась в стременах и не показала вперед.

– Стервятники!

Впереди, в четырех-пяти милях от них, в голубом небе чернело множество точек. Облако этих точек медленным водоворотом крутилось высоко над землей.

– Теперь помедленней, chеri, – предостерегла Сантэн. – Если мы их испугаем и они запаникуют, это может быть опасно.

Пустив лошадей шагом, они медленно приближались к месту убийства.

Огромная туша жирафа, частично освежеванная и разделанная, лежала на боку. У соседнего куста было сооружено грубое убежище от солнца, а куст увешан полосками мяса и лентами внутренностей, которые сушились на солнце. Ветви сгибались под их тяжестью.

Все пространство было истоптано маленькими ногами.

– Они привели женщин и детей, чтобы помогли разделать и унести добычу, – сказала Сантэн.

– Фу! Ужасно воняет! – наморщил нос Шаса. – А где же они?

– Прячутся, – ответила Сантэн. – Они увидели нас, наверно, за пять миль.

Она поднялась в стременах, сняла широкополую шляпу, чтобы яснее видно было лицо, и позвала на странном гортанном, щелкающем языке, медленно поворачиваясь и при каждом повороте повторяя свои слова, обращаясь к молчаливой, мрачной окружавшей их пустыне.

– Жутко. – Шаса невольно вздрогнул на ярком солнце. – Ты уверена, что они еще здесь?

– Они наблюдают за нами. И не торопятся.

Тут как из-под земли, так близко, что жеребец отступил и нервно закивал головой, возник человек в набедренной повязке из звериной шкуры. Он был маленьким, но с прекрасной фигурой, с изящными конечностями, созданными для бега. На груди выделялись жесткие мышцы; на обнаженном животе они слегка подрагивали, как рябит под ветром прибрежный песок.

Голову он держал гордо, и, хотя был гладко выбрит, не вызывало сомнений, что это мужчина в расцвете сил. Глаза были косого монгольского разреза, а кожа сверкала замечательным цветом янтаря и казалась на солнце почти прозрачной.

Он приветственно и в знак мира поднял правую руку и высоким голосом произнес на своем птичьем языке:

– Я вижу тебя, Нэм Дитя.

Он назвал Сантэн ее бушменским именем, и она радостно вскрикнула.

– И я вижу тебя, Кви!

– Кто это с тобой? – спросил бушмен.

– Мой сын Хорошая Вода. Когда мы впервые встретились, я рассказывала тебе, что он родился в священном месте вашего народа, и О’ва стал его приемным дедушкой, а Х’ани – приемной бабушкой.

Кви, бушмен, повернулся и крикнул в безмолвную пустыню:

– Это правда, люди племени сан! Женщина Нэм Дитя – наш друг, а мальчик – из легенды. Приветствуйте их!

Словно из-под голой земли, по которой они только что проехали, появились маленькие золотые люди племени сан. Вместе с Кви их было двенадцать: Кви, его брат – Толстый Кви, их жены и голые ребятишки. Они прятались ловко, как дикие звери, но сейчас столпились, смеясь, щелкая, чирикая, а Сантэн склонялась в седле, приветствуя их, обнимая и называя каждого по имени. Потом подобрала двух малышей, только начавших ходить, и посадила себе на колени.

– Откуда ты их всех так хорошо знаешь, мама? – спросил Шаса.

– Кви и его брат – родственники О’ва, твоего приемного дедушки. Я познакомилась с ними, когда ты был совсем маленький и мы только начинали разработку шахты Х’ани. Это их охотничья территория.

Остаток дня они провели с кланом, а когда пришло время расставаться, Сантэн подарила каждой женщине горсть медных патронов, и женщины, причитая от радости, выразили свою благодарность в танце. Патроны повесят на шнурок вместе с осколками скорлупы страусовых яиц; выйдут отличные ожерелья, на зависть всем женщинам сан, каких они встретят в странствиях. Шаса подарил Кви свой охотничий нож с рукоятью из слоновой кости; пигмей проверил лезвие на подушечке большого пальца и удивленно вскрикнул, когда кожа разделилась. Окровавленный палец он гордо показал всем женщинам:

– Вот какое у меня оружие!

Толстый Кви получил пояс Сантэн. Когда они уезжали, он разглядывал свое отражение в блестящей медной пряжке.

– Если снова захотите увидеться, – крикнул им вслед Кви, – мы до дождей будем в роще деревьев монгонго у впадины О’чи.

– Им так немного нужно для счастья, – сказал Шаса, оглядываясь на маленькие танцующие фигуры.

– Да, они самые счастливые люди на земле, – согласилась Сантэн. – Но я все думаю, надолго ли.

– Неужели ты действительно так жила, мама? – спросил Шаса. – Как бушмены? Носила шкуры и ела коренья?

– И ты тоже, Шаса. Вернее, ты ничего не носил, как эти чумазые маленькие плутишки.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить.

– Иногда мне снится темное место, вроде пещеры, и вода, от которой идет пар.

– Это термальный источник, где мы купались и где я нашла первый алмаз шахты Х’ани.

– Я хотел бы там побывать, мама.

– Это невозможно. – Он видел, что ее настроение изменилось. – Источник был в самом центре трубки Х’ани. Сейчас там главные разработки. Мы начали копать и уничтожили источник.

Они какое-то время ехали молча.

– Это было священное место людей сан, и все же они не пришли в негодование, когда мы… – Сантэн замялась, подбирая слово, и решительно закончила: – …когда мы осквернили его.

– Интересно почему. То есть я хочу сказать, что если какой-нибудь чужой народ превратил бы Вестминстерское аббатство в алмазную шахту?

– Когда-то давно я говорила об этом с Кви. Он сказал, что это место принадлежало не им, а духам, и что если бы духи не хотели, с этим местом ничего бы не случилось. Он сказал, что духи жили здесь очень давно и, может, им стало скучно и они переселились в другое жилище, как делают люди племени сан.

– Все равно не могу себе представить тебя одной из этих женщин. Кого угодно, только не тебя. На это никакого воображения не хватит.

– Было трудно, – негромко сказала Сантэн. – Так трудно, что невозможно описать, невозможно вообразить, но без этой закалки, без этой подготовки я бы не стала такой, какой стала. Понимаешь, Шаса, здесь, в пустыне, уже готовая сломаться, я дала клятву. Я поклялась, что я и мой сын больше никогда не будем нищими. Поклялась, что нам больше никогда не придется терпеть нужду.