Жизнь за трицератопса (сборник) - Кир Булычев

– Врачебная тайна, – ответила Ольга.

– Значит, бывали…

Вместо ответа Ольга бросила на Минца пронизывающий взгляд и спросила:

– А не желаете ли, профессор и почтенный член-корреспондент, проверить на себе действие капсулы?

– И окажется, что я на самом деле мечтаю разводить золотых рыбок?

– Может быть, имеет смысл переключиться?

– Я никогда не соглашусь с вами! – резко возразил Минц. – Моя деятельность приносит пользу миллионам людей. Мои изобретения занесены во все реестры. Не исключено, что меня вот-вот выдвинут на Нобелевскую премию. А из-за какого-то мелкого генетического дефекта вы лишите меня любимого дела, а народ – моих изобретений?

– Вы не правы, – ответила Ольга, – потому что если открытия и изобретения в мире биологии и есть ваше призвание, никуда оно от вас не уйдет.

– Нет, – сказал Минц. – А то еще начну мяукать.

Ольга улыбнулась. Скорее печально, чем жизнерадостно.

– Мне жаль, что вы не стали с нами сотрудничать, – сказала она. – Но, по крайней мере, обещайте мне, что будете заходить к нам, помогать добрым советом и делиться опытом.

– С удовольствием, – сказал Минц и задумался.

Прошла минута, а он все не уходил.

Ольга подняла вопросительно брови.

– Чёрт с вами! – сказал Минц. – Дезинфицируйте свою капсулу. Будем пробовать.

Через два с половиной часа Минц вышел на улицу.

За ухом чесалось. Организм еще не растворил чужеродное тело.

Настроение было приподнятое.

Высоко в небе летел воздушный шар. Вдруг от него отделилась черная точка. Затем над ней раскрылся парашют. Удалову надоело летать по небу, он возвращался домой ужинать.

Навстречу шел новый председатель городской думы, человек властный и нахальный. Он толкнул Минца. Он всегда и всех толкал на улицах.

Минц взял его за пуговицу, повернул к себе и тихо сказал:

– Попрошу ключик от кабинета. Мне твой кабинет будет нужен.

– Разумеется, – оробел председатель. – Конечно, Лев Христофорович. Как прикажете, Лев Христофорович.

Минц пошел дальше, крутя на указательном пальце кольцо с ключами.

И тут он увидел провизора Савича, который уже достал где-то розовую скатерть, завернулся в нее и стал похож на Шиву.

– Савич, – сказал Минц, – беги на полусогнутых ко мне домой, захвати мой любимый ноутбук и ночные туфли. Пошевеливайся, а то я тебе такое ненасилие покажу!

Сжавшись под новым и страшным взглядом Льва Христофоровича, кришнаит помчался исполнять приказание.

Сказав так, Лев Христофорович спохватился и как бы кинул на себя взгляд со стороны.

Взгляд встревожил.

Посреди Пушкинской улицы стоял пожилой лысый мужчина с выдающимся животом и обводил окрестности гневным взором. Никогда раньше его эти окрестности не раздражали.

Лысому мужчине почему-то неумолимо хотелось повторить судьбу Наполеона Бонапарта, только без скорбных ошибок завоевателя с Корсики. Лысый мужчина понимал и знал, как следует обходиться с человечеством, чтобы оно жило правильно и плодотворно. Лысому человеку страстно хотелось загнать человечество к счастью железным кулаком, невзирая на жертвы.

Лев Христофорович Минц, человек крайне добрый, даже робкий, мечты которого никогда не распространялись дальше Нобелевской премии, был потрясен происходившими в нем переменами, но оказался бессилен их предотвратить.

– Вот не предполагал, – произнес вслух Минц, и лицо его на мгновение озарилось доброй улыбкой, – что в шкуре такого гуманиста, как я, таился деспот. Но ничего не поделаешь. Генетика – это судьба!

Лукавил великий в прошлом ученый, а ныне – проклятие человечества. Обнаружив в себе страшную язву, он не сделал и малейшей попытки…

Впрочем, нет!

Беру свои слова обратно.

Громадными шагами Минц кинулся на площадь Землепроходцев. Он ворвался в дом, где таилась лаборатория Минздрава, прошел строевым шагом по коридору, и ждущие очереди вскакивали, вытягивались во фрунт, ибо чувствовали, кто идет.

Ногой распахнув дверь к очаровательной Ольге, Минц вошел в кабинет.

Ольга мерила давление Кепке.

– Ах! – воскликнула Ольга. – Вы передумали?

– Мне нужен пресс-секретарь, – рявкнул Минц. – Читать-писать-врать умеешь?

– Как вам сказать…

– Снимать сапоги, греть постель, подавать кофий с коньяком…

Ольга поднялась, одним легким ударом послала в нокаут Кепку, сорвала с себя белый халат, провела розовой ладонью по высокой груди и ответила:

– Яволь, майн генераль!

И Минц пошел наружу, уверенный в том, что верной собакой, гремучей змеей, безвольной и страстной подстилкой за ним следует женщина-врач.

Такова сила внушения великих завоевателей.

Поход на Москву Лев Христофорович запланировал на сентябрь, чтобы не повторять ошибок Наполеона. Надо было взять Кремль до первых заморозков. И навести порядок в нашем государстве…

И все же человек бывает непоследователен.

Порой вечерами, после митинга или заседания реквизиционного комитета, Минц велел шоферу «Мерседеса-600», конфискованного во время рейда в Вологду, вывезти его на высокий берег реки Гусь. Джипы и БТР с охраной полукругом становились сзади, чтобы не пробрался злоумышленник. С тех пор как одна опасная бабуся с петицией от библиотекарей проникла к самому телу Льва Христофоровича и ее пришлось ликвидировать, охрана категорически настаивала, чтобы со спины Минца всегда прикрывала бронетехника.

Завтрашний диктатор Земли опускал стекло в машине, вдыхал свежий, чуть застойный речной воздух, слушал, как за рекой брешут собачки, гладил послушную коленку Ольги, смотрел, как опускается в мирные облака сельское солнце, и тосковал по прежней, добродушной жизни.

Потом закрывал стекло и говорил:

– К сожалению, больше ни секунды…

– Да, милый, – соглашалась женщина-врач, – ты человек долга.

И они мчались на ночные учения служебных собак.

Эпилог

Резиденция будущего диктатора Земли занимала психлечебницу. Преимущества этого места определялись высоким бетонным забором и крепкими решетками на окнах обоих этажей. Резиденция была окружена парком, оставшимся с дореволюционных времен. В парке щебетали воробьи, так как к осени остальные птицы замолкают.

Минцу не спалось. Наступал день «П», что означает: «Поехали!».

С рассветом Лев Христофорович навсегда покинет этот городок, в котором прошел ряд лет его жизни, и вскоре забудет местных жителей, людей ничтожных, недостойных сожаления, но в чем-то привычных и даже приятных.

Остаток жизни Льву Христофоровичу придется провести на командных пунктах, в походах и бомбоубежищах.

Не в силах сопротивляться сентиментальному душевному порыву, столь опасному для диктаторов, Лев Христофорович тихонько поднялся с кровати, раздвинул бронированные шторки, защищавшие от случайного злоумышленника, натянул галифе, сапоги, китель без знаков различия, перекрестился на портрет Калигулы и спустился в сад по водосточной трубе.

Охрана этого не заметила, потому что смотрела наружу и не ждала опасности изнутри.

Неприступных крепостей не бывает.

Минц поднял с травы забытую малярами стремянку, прислонил ее к забору и перебрался на улицу.

Рассвет только подбирался к Великому Гусляру, и воздушная синева была густой, как в чернильнице минцевского детства.

Звук шагов профессора легко понесся над примолкшими садами и зелеными крышами.

За несколько минут профессор дошел до дома № 16 по Пушкинской улице.

Знакомый двор. Стол для игры в домино под кустом сирени. Куст разросся, стол покосился – увлечение этим видом спорта осталось в прошлом.

У двери в двухэтажный дом сверкала медная доска.

Мемориальная.

На ней были выбиты буквы:

«В ЭТОМ ПОДЪЕЗДЕ В КВАРТИРЕ № 2

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА ПРОЖИВАЛ

ПОКОРИТЕЛЬ ЗЕМЛИ ЛЕВ ПЕРВЫЙ НЕСГИБАЕМЫЙ»

«Лакеи, челядь, блюдолизы! – с тоской, свойственной великим завоевателям, подумал Минц. – Какая убогая фантазия!»

Минц вошел в общий коридор и остановился перед своей дверью. Он опасался, что они успели соорудить здесь музей, но, на его счастье, руки до этого не дошли. На двери была сургучная печать.

Минц сорвал печать и отворил дверь.

Странное предчувствие опасности охватило его. Настолько, что он замер, протянув руку к выключателю. И, лишь сделав над собой усилие, смог на него нажать.

В комнате были гости. Шестеро гостей.

Трое сидели в ряд на постели. Один на стуле, один в кресле за этажеркой, еще один стоял у окна.

Минц потянулся за пистолетом, который был прикреплен под мышкой.

Другая рука потянулась за пазуху, за мобильником.

Гости смотрели на резкие и даже суетливые движения диктатора без страха и удивления.

– Не узнаешь? – спросил один из них.

Единственное знакомое лицо! Корнелий Удалов!

– Что ты здесь делаешь? – строго спросил Минц. И добавил, обведя ледяным взглядом остальных: – И вы все что здесь делаете?