Синдром Настасьи Филипповны - Наталья Миронова

Юля приняла подарок как должное. Элла пришла в ужас и хотела заплатить, но Даня слушать ничего не стал. Объяснил ей, как дважды два, что у него на работе такого барахла навалом, девать некуда, что ничего это не стоит, только место занимает. Старый компьютер он отнес в детский дом, над которым шефствовала Никитина фирма.

С замиранием сердца Даня пригласил Юлю к себе домой, почти не сомневаясь, что она откажется. Она согласилась. Никакой опаски у нее не было, она знала, что в случае чего сумеет постоять за себя. Да нет, на самом деле она давно уже убедилась, что Даня ей ничем не угрожает. Нет, если уж совсем начистоту, он, конечно, был опасен, потому что безумно влюблен. Но почему-то с ним ей было не страшно.

Походила по его квартире, осмотрела плазменный экран на стене, фильмотеку, в которой преобладала гангстерская и мафиозная классика…

Ее поразило количество книг, особенно поэзии.

— Неужели ты все это читал?

— Да. Я люблю стихи.

— А сам пишешь?

Опять вопрос был задан с подвохом. Если бы он принял это за приглашение, если бы начал душить ее своими виршами, Юля в ту же минуту «вычеркнула бы его из завещания», как они с Ниной говорили. И опять, не признаваясь в этом даже самой себе, она ждала ответа с трепетом. Но и на этот раз Даня не заметил подвоха.

— Пробовал в отрочестве, но я так люблю хорошие стихи, что не хотелось примешивать к ним свои, плохие. Я почти сразу бросил. До сих пор вспомнить стыдно.

— А какие стихи хорошие?

Он прочел ей «Соловьиный сад» Блока. Юля, конечно, стала капризничать и придираться.

— Специально наизусть учил? — язвительно осведомилась она.

— Нет, просто запомнил. Это легко запоминается. Очень красивые стихи.

— Ну и какой в них смысл? Зачем он ее бросил?

— Потому что вспомнил о своем осле, — терпеливо объяснил Даня.

— Но осел-то оказался чужой! И теперь он ни то ни се: и работу потерял, и девушку, — стояла на своем Юля. — Если ему так дорог его осел, зачем он пошел в соловьиный сад?

— Он влюбился. Об осле забыл. Обо всем на свете забыл. Влюбился, — грустно повторил Даня.

— Так влюбился, что бросил ее ради какого-то дурацкого осла! — буркнула Юля.

— А может, будь он другим, она не отворила бы ему двери, — предположил Даня.

— И в результате все несчастны! — подытожила Юля. — Прочти это моей маме. Она любит безнадежные истории.

— Эту она и без меня знает, я уверен. А ты любишь истории со счастливым концом? — спросил Даня.

— Я в них не верю. — Она бросила на него сумрачный взгляд исподлобья. — Но я просто не понимаю, какой смысл всех делать несчастными, когда автор мог все придумать как-то иначе.

— Э, нет, не скажи. Автор над своим замыслом не властен, — возразил Даня.

— Как это? — удивилась Юля.

— Ну, у плохого автора все получается легко. Нужен счастливый конец? Будет счастливый конец. У плохого автора Вронский женился бы на Анне, и они жили бы счастливо в Италии, а Каренин в Петербурге нянчил бы их детей. А у хорошего писателя герои выходят из-под контроля. Вот Пушкин пишет: «Какую шутку сыграла со мной моя Татьяна! Она — замуж вышла!» Вронский у Толстого вдруг решил стреляться. И ничего авторы с этим поделать не могут. Герой живет по своим законам. В этом и состоит величие Пушкина и Толстого. Да любого талантливого автора. А Блок вообще остро чувствовал трагическую необратимость жизни. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку…

— Я этой дурацкой поговорки вообще никогда не понимала, — перебила его Юля. — Если река, допустим, Днепр или Волга, почему я не могу войти в нее столько раз, сколько захочу?

— Река течет, — объяснил Даня. — Та вода, что окружала тебя секунду назад, уже утекла, с каждой секундой все меняется. Ты не можешь удержать эту воду на месте.

— Ну и что? Все равно это все та же Волга или все тот же Днепр, — упорствовала Юля.

— Река — это символ времени, — возразил Даня. — Время необратимо. Именно об этом говорит Блок. Каждый поступок раз и навсегда меняет все. Герой мог не войти в соловьиный сад, но тогда поэма была бы совсем другой. Он просто ходил бы каждый день мимо этих ворот и тосковал. Кто там? Что там? Но он рискнул и вошел. Не откликнуться на зов своего товарища он тоже не мог. Но обратной дороги нет, он оказался в Лимбе. Это такое преддверие ада, где блуждают неприкаянные души, не принятые ни в ад, ни в рай. Помнишь, как он сам говорит:

Наказание ждет иль награда,Если я уклонюсь от пути?

— То есть лучше бы он не уклонялся, так? — уточнила Юля. — Занимался бы своей каторжной работой, ломал бы слоистые скалы и таскал их вместе с ослом к железной дороге, так?

— Тут нельзя сказать, что было «лучше». Для Блока существует один закон — красота. Она не нуждается ни в объяснениях, ни в оправданиях.

И Даня процитировал ей стихотворение Давида Самойлова:

Неужто только ради красотыЖивет за поколеньем поколенье?И лишь она не поддается тленью?И лишь она бессмысленно играетВ беспечных проявленьях естества?

— В общем, красота — это страшная сила, — в свою очередь процитировала Юля. — Ладно, прочти еще что-нибудь. Только не такое длинное.

Даня сказал, что прочтет стихи о ее глазах. Стихи ей ужасно понравились, хотя она не подала виду, а одно место прямо потрясло:

Так на людей из-за оградыУгрюмо взглядывают львы.

— Это в точности про твои глаза, — сказал Даня.

— Это тоже Блок?

— Да. Стихи о Кармен. Была такая певица — Андреева-Дельмас. У Блока был с ней роман. Она пела заглавную партию в «Кармен», и он посвятил ей целый цикл стихов. Там не все равноценно, но это стихотворение — одно из лучших.

Юля еще раз прошлась по трехкомнатной квартире, в которой он жил один. Ее внимание привлек увеличенный черно-белый снимок: мужчина и женщина, молодые, веселые, а с ними маленький мальчик. Семья. То, чего у нее никогда не было. Нет, конечно, у нее была мама, самая лучшая мама на свете, но Юля не представляла себе семьи, где есть отец. Некий смутный образ вдруг замерцал где-то на краю ее сознания: какой-то человек… Они с мамой спорят… Они с мамой никогда не ссорились, а тут вдруг какой-то дядька… «Он мой лучший друг!» «Он мне помогал, когда я с голоду умирала!» «Он наши деньги сохранил!» Мама еще просила запомнить, как его зовут, но Юля не запомнила. Имя у него было уж больно заковыристое. И вообще ей не хотелось делить маму ни с каким «лучшим другом». И чего он вдруг сейчас ей вспомнился, этот «лучший друг»?

— Кто это? — спросила она, прогоняя неприятные мысли.