Укрощение королевы - Грегори Филиппа

– Не произноси ни слова.

Я сразу же узнаю тихий голос Томаса, потому что именно его я каждую ночь слышу в своих снах. Я оборачиваюсь и вижу его, стоящего перед закрытой дверью. Он выглядит чуть более усталым, чем на корме королевского корабля, когда я провожала его в плавание, и чуть более исхудавшим. Я тогда не могла позволить себе ни слова, ни жеста, и сейчас стояла молча.

– Это не было великой победой, – в его голосе слышится сдерживаемая ярость. – Это была бойня. Сумятица. У нас не было ни оружия, ни снаряжения, необходимого для армии. Мы даже накормить солдат не могли. Они спали прямо на земле, в грязи, потому что у них не было даже простых палаток. Они сотнями умирали от болезней. Нам надо было идти на Париж, как мы и собирались, а вместо этого мы потратили жизни английских солдат на завоевание города, который не имеет никакого значения и который мы никогда не сможем удержать. И все это ради того, чтобы он мог сказать, что завоевал город и вернулся домой с победой.

– Тише, – говорю я. – Главное, что ты вернулся домой невредимым. И что он не заболел.

– Он не имел ни малейшего представления о том, что надо было делать. Он не знает, как рассчитывать походы, как определять, сколько армии надо идти, а сколько времени ей требуется на отдых. Он даже приказы не может отдавать. Сначала говорит одно, потом – другое, а потом приходит в ярость, потому что его никто не понимает. Он приказывает кавалерии выдвигаться в одном направлении, а стрелкам – в другом, а потом отсылает за ними посыльных, чтобы вернуть обратно, и обвиняет их в неудаче. А когда вся кампания стала разваливаться на глазах – люди умирали от болезней, а французы не сдавались, – он не понимал, что что-то идет не так. Ему было наплевать на то, что люди подвергаются опасности. Он просто заявлял, что война – рисковое занятие и он готов рискнуть. Он понятия не имеет о ценности жизни. Он вообще ни в чем не видит ценности.

Я хочу его перебить, но Томас не собирается замолкать.

– А когда мы наконец победили, там была настоящая бойня. Две тысячи жителей городка – мужчин, женщин и детей – выволокли на улицы и протащили мимо него, восседающего на своем коне в итальянских доспехах. Их отправили в никуда, в дождь и ветер без ничего, даже еды не дали с собой взять. Он велел им идти так до мест расположения французских войск, возле Абвиля, вот только они просто умерли по дороге, пока королевские войска грабили их дома. Он убийца, Кейт, он безжалостный убийца! А теперь, когда все это закончилось, он называет это «великой победой», даже не задумываясь о том, чем это было на самом деле! Армия Говарда была на грани мятежа!.. Мы никогда не удержим Булонь. Это все было напрасным, все эти потери лишь для того, чтобы потешить тщеславие. Он даже не думает о том, что это не имеет никакого отношения к победе. Он знает только то, что желает знать, и верит в то, во что желает верить, и слышит только собственные приказы. Никто не смеет сказать ему правды, да он и не увидел бы ее, даже если б она была написана перед ним кровью его жертв.

– Он король, – просто говорю я. – Разве не все короли такие?

– Нет! – Томас почти кричит. – Я был при дворе короля Венгрии, я говорил с самим императором. Это великие люди, которым все повинуются без ропота и размышлений, вот только они сами умеют сомневаться и размышлять! Они ищут правды! Они спрашивают совета. Это не одно и то же. Этот же король слеп к своим ошибкам и глух к советам других.

– Тише! Тише! – Я беспокойно оглядываюсь по сторонам.

– И каждый год все становится только хуже, – не унимается Томас. – Все его честные советники либо мертвы, либо в изгнании. Он убил всех своих друзей детства. Никто в его окружении не посмеет сказать ему и слова правды. Он вспыльчив и неуправляем.

– Тебе нельзя так говорить…

– Можно! Я должен это сказать, потому что обязан тебя предупредить.

– Предупредить меня? О чем?

Томас делает шаг навстречу мне, но подняв руки, чтобы не дать мне потянуться к нему.

– Не надо. Мне нельзя быть рядом с тобой. Я пришел, только чтобы сказать тебе: он очень опасен. Ты должна быть очень осторожна.

– Я бесконечно осторожна! – восклицаю я. – Ты мне снишься, но я никогда не говорю о тебе. Я не пишу тебе, мы не встречаемся! Я отказалась от тебя, полностью, ради него. Я разбила собственное сердце ради того, чтобы исполнить свой долг.

– Он устанет от тебя, – горько говорит он. – И если ты не дашь ему повода развестись с тобой, то убьет тебя. Просто для того, чтобы от тебя избавиться.

Это предсказание настолько пугающе, что я замираю на месте, словно пораженная молнией.

– Нет, Томас, ты ошибаешься. Он любит меня. Он сделал меня регентом. Он доверяет мне так, как не доверяет никому другому. Я привела его детей ко двору и стала им матерью. Я – исключение. Он никогда не любил своих жен так, как любит меня.

– Это ты ошибаешься, глупая. Он сделал Екатерину Арагонскую регентом, а для Екатерины Говард заказал всенародную службу Благодарения. Он может охладеть за мгновение и убить за неделю.

– Нет, это не так! Не так! – Я качаю головой, как одна из фигурок на моих часах. – Клянусь тебе, он любит меня!

– Он бросил королеву Екатерину в сырой замок, где она и умерла от пренебрежения и плохого ухода, если не от яда, – начинает перечислять Томас. – Он обезглавил Анну по ложному обвинению. Мою сестру он бросил бы в течение года, если б она не родила ему ребенка, но даже тогда он бросил ее умирать в одиночестве! Он казнил бы Анну Клевскую, обвинив ее в измене, если б та не согласилась на развод. Его брак с Екатериной Говард был недействительным, потому что она уже была замужем, поэтому он мог спокойно оставить ее, предав позору, но он предпочел ее казнить. Он просто захотел ее смерти. Он убьет и тебя, когда устанет от тебя. Он убил всех: свою родню, своих друзей и своих жен.

– Предатели должны быть наказаны, – шепчу я.

– Томас Мор не был предателем. Маргарет Поул, кузина короля, тоже им не была. Да она была старухой, ей было шестьдесят семь лет! Епископ Фишер был святым, Томас Кромвель – верным слугой, Роберту Аску и всему Благодатному паломничеству было даровано королевское помилование. Екатерина Говард являлась еще ребенком, Джейн Рошфорд была безумна. И он изменил закон так, чтобы получить право казнить безумных! Только ради того, чтобы ее обезглавить.

Я дрожу словно в лихорадке. Мне приходится сжать челюсти, чтобы не стучать зубами.

– Что ты говоришь? Томас, что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать только то, что ты уже и без того знаешь. Он безумен, Екатерина. И безумен уже долгие годы. Мы принесли присягу сумасшедшему. И каждый год он становится все безумнее и опаснее. Ни у кого из нас нет защиты от его капризов. Я видел это. Я наконец-то прозрел во Франции, потому что до этого тоже был слеп. Он убийца, и ты станешь его очередной жертвой.

– Я не сделала ничего плохого.

– Именно за это он тебя и убьет. Ему невыносимо чужое совершенство.

Я припадаю спиной к холодной каменной стене.

– Томас, о Томас, какие страшные вещи ты говоришь!

– Да. Я говорю о человеке, который дал умереть моей сестре.

Он двумя быстрыми шагами приближается ко мне, хватает в объятия и грубо, жадно целует, словно намереваясь укусить меня, поглотить целиком.

– Ты единственный человек, которому я это говорю! – напряженно шепчет он мне на ухо. – Ты должна защитить себя от этого человека. Больше я с тобой говорить не стану. Нельзя, чтобы меня видели рядом с тобой, ради нас обоих. Берегись, Екатерина! Храни тебя Господь! Прощай.

Я цепляюсь за него.

– Только не еще одно прощание! Я увижу тебя. Конечно, увижу, ведь ты вернулся домой, война окончена… Я же смогу хотя бы видеть тебя каждый день?

– Пред тобою новый адмирал королевского флота, – говорит Томас. – Теперь мое место в море.

– Ты снова возвращаешься туда, где опасность! Но почему теперь, когда весь двор благополучно вернулся домой?

– Клянусь тебе, в море я буду в большей безопасности, чем ты – в постели с убийцей, – мрачно говорит он, освобождается от моих объятий и уходит.