Китайские новеллы о чудесах - Пу Сунлин

ничего не говоря, притворился, что уснул, и стал выжидать. Вдруг видит, что младшая дева взяла бумажный кружок, свернула его тоненьким коленцем и подходит к нему, то шествуя, как аист, то припадая, как цапля.

Студент разом вскочил и закричал на нее. Вспорхнула и скрылась. Только что улегся, как ему опять полезли в ухо. И всю ночь его таким образом теребили, прямо невыносимо. Но как только пропели петухи, стало тихо, звуки исчезли, и студент наконец сладко уснул.

Весь день не было ничего ни слышно, ни видно. Как только солнце пало вниз, появились какие-то призраки. Тогда студент принялся ночью стряпать, решив дотянуть стряпню до утра. Старшая мало-помалу подошла к столу и согнула на нем свои локти, наблюдая, как студент занимается. Затем взяла да закрыла студенту книгу. Студент рассердился, хвать ее – ан уже вспорхнула, растворилась.

Через самое малое время она опять стала его трогать. Студент положил руку на книгу и продолжал читать.

Тогда младшая, подкравшись с затылка, закрыла сложенными руками студенту глаза. Мгновение – и убежала. Стала поодаль и смеялась.

Студент, тыча в нее пальцем, бранился:

– Вы, чертовы головушки! Уж если поймаю – так сразу убью!

Девы и не подумали пугаться. Тогда он сказал насмешливо:

– Даже если проводите меня в спальню, я все равно не умею… Так что бесполезно ко мне приставать!

Девы усмехнулись. Потом повернулись к печке, стали щипать растопку, мочить рис и вообще готовить студенту пищу. Студент поглядел на них и похвалил.

– Ну, скажите ж мне обе, – спросил он, – неужели ж это не лучше, чем глупо скакать и прыгать?

Илл. 18. Бесовка Сяосе

Не прошло и пустячного времени, как кашица уже была готова. Обе девы наперерыв бросились класть на стол ложки, палочки и глиняные чашки.

– Я очень тронут, – сказал студент, – вашей услугой… Чем только за вашу доброту мне отплатить?

Девы засмеялись.

– Да, но в каше-то моча с мышьяком, – сказала одна.

– Послушайте, – ответил студент, – ведь у меня с вами никогда никаких недоразумений не было: ни ненависти, ни злобы. Зачем вам так со мною обращаться?

Кончив есть, опять наполнили чашки и бегали, усердно хлопоча и соревнуясь. Студент ликовал. Так привыкли делать постоянно. С каждым днем осваивались все ближе и ближе. Сидели уже рядышком и говорили, изливаясь, по душам.

Студент стал подробно расспрашивать, как их зовут.

– Я, – сказала старшая, – называюсь Цюжун («Осеннее Лицо»). Фамилия моя Цяо. А она из дома Жуаней – Сяосе («Маленькая Благодарность»).

Затем студент полюбопытствовал узнать подробнее, откуда они обе.

– Глупый какой мужчина, – смеялась Сяосе. – Мы еще не смеем ему отдать свое тело, а он… Кто тебе велит, скажи, спрашивать о наших домах? Что мы, замуж идем или ты на нас, что ли, женишься?

– Вот что, – сказал студент, сделав серьезное лицо, – если передо мной прелестное существо, то неужели с ним можно обойтись без свойственных человеку отношений? Теперь так: если дух из мрачных мертвых сфер ударит в человека, то тот обязательно умрет. Так что кому не нравится со мной жить – что ж, пусть уходит. А кому нравится – примирись, и дело с концом. Если я вам не нравлюсь, к чему вам, таким красавицам, пятнать себя? Если ж нравлюсь по-настоящему, зачем, скажите, вам смерть какого-то шалого студента?

Девы переглянулись, и на лице их выразилось движение. С этих пор они не очень уж приставали к нему с шутками и издевками. Тем не менее от времени до времени они лезли руками к себе в груди, снимали штаны и клали их на пол. Студент оставлял без внимания, более не дивясь.

Однажды он что-то списывал с книги, но не кончил и вышел. Когда ж вернулся, то нашел Сяосе припавшей к столу и с кистью в руке ему дописывающей. Увидав студента, она бросила кисть и засмеялась, искоса на него поглядывая.

Студент подошел к столу, посмотрел. Хотя и плохо – даже и не письмо совсем, – а все же строки расположены в строгой правильности. Студент похвалил.

– Ты, милая, – сказал он, – человек тонкий. Если это тебе доставляет удовольствие, то я тебя буду учить!

Прижал ее к груди, взял ее руку и стал учить писать. В это время вошла со двора Цюжун. Она изменилась в лице, по-видимому, ревнуя.

– Когда я была еще ребенком, – сказала, улыбаясь, Сяосе, – я училась у отца писать. Давно не занималась и теперь вот словно вижу сон!

Цюжун молчала. Студент, угадав, что у нее на уме, притворился, что не замечает, обхватил и ее, дал кисть и сказал:

– Ну-ка, я посмотрю, можешь ли ты это делать?

Написав несколько знаков, он встал.

– Цю, милая, – вскричал он, – да у тебя очень хороший почерк!

Цюжун выразила радость.

Студент сложил две бумажки в виде линеек и велел обеим списывать, а сам взял себе отдельную лампу и стал заниматься, втайне довольный тем, что у каждой теперь было свое дело, и, значит, тормошить его и лезть к нему они обе не будут.

Кончив списывать, они в благоговейной позе встали у стола и слушали замечания студента. Цюжун никогда не умела читать и наваляла ворон так, что нельзя было разобрать. Когда разбор кончился, она увидела, что у нее хуже, чем у Сяосе, и сконфузилась. Студент хвалил ее, ободрял и наконец лицо ее прояснилось.

С этих пор девы стали служить студенту как своему учителю. Когда он сидел, они чесали ему спину. Когда ложился спать, они укладывали ему ноги. И не только не смели больше над ним издеваться, но наоборот, взапуски ухаживали, стараясь угодить.

Прошло несколько дней, и списывание Сяосе стало определенно правильным и хорошим.

Студент как-то похвалил ее, а Цюжун сильно застыдилась, ресницы стали мокрыми, и слезы висели нитями. Студент принялся на все лады утешать ее и развлекать. Наконец она перестала.

Затем студент стал учить их классикам. Сметливы и остры они оказались необычайно. Стоило раз показать, как второй раз уж ни одна не спрашивала. И обе наперерыв занимались со студентом, часто просиживая всю ночь.

Сяосе привела еще своего брата Третьего, который поклонился студенту у двери. Лет ему было пятнадцать-шестнадцать. Красивое лицо дышало тонкой привлекательностью. Он преподнес студенту золотой крюк «чего хочешь»[87]. Студент велел ему читать по одной с Цюжун книге. Вся комната наполнилась криками «и-и-у-у»[88]. И вот, значит, студент устроил, так сказать, «шатер» для бесов[89].

Когда секретарь об этом узнал, он был рад и