Записки купчинского гопника - Глеб Сташков

В тишине его слова были хорошо слышны. Слишком хорошо.

– Какой еще опыт!? – возмутился спонсор. – Я вам что, подопытный кролик?

– Скорее, собака Павлова, – невозмутимо парировал парапсихолог.

От такой наглости спонсор смутился. Не привык, видимо, к такому обращению, вот и смутился. Заозирался по сторонам в поисках поддержки. А все только плечами жмут. Не знаем, мол. Наверное, так положено.

– Так что вы почувствовали? – повторил вопрос парапсихолог.

– Я усталость чувствую, – начал оправдываться спонсор. – Уже половина двенадцатого, а мне завтра в шесть утра вставать. У меня деловая встреча. Отпустите меня, – попросил спонсор уже совсем жалобно.

– Вы можете идти, – строго сказал парапсихолог. – И можете не возвращаться. Вы нам не подходите.

Пристыженный спонсор встал и ушел.

Опыт мне определенно нравился. Только вот сохранять серьезное выражение лица удавалось с трудом.

– Теперь вы, – обратился парапсихолог к кандидату Чванову. – Теперь вы нам расскажите о своих чувствах.

Чванов издавал нечленораздельные звуки:

– Э… гм… хм…

Вряд ли он что-то чувствовал, пока сидел с закрытыми глазами. Он вообще производил впечатление мужчины нечувствительного. Мужчины практического склада, как говорили в давние времена.

Я думаю, он начал чувствовать, когда парапсихолог изгнал спонсора. И чувствовать он начал нечто нехорошее. Нечто, о чем нам лучше бы и знать.

– Смелее. Четче формулируйте свои мысли, – трендел парапсихолог.

– Я сформулирую. Я сейчас все сформулирую. Здесь, понимаете ли, собрались серьезные люди. Нам, понимаете ли, некогда в прятки играть.

Не знаю, почему Чванов назвал нашу игру прятками. Видать, от волнения.

– Я понял, – сказал парапсихолог. – Вас в детстве часто наказывали?

– Что? – вылупил глаза кандидат.

– Наказывали вас часто? Как именно? Ремнем или руками?

– Ну, знаете ли, – выдавил из себя кандидат и с возмущенным видом покинул помещение.

– Он нам тоже не подходит, – заявил парапсихолог.

Я встал со стула:

– Я, пожалуй, тоже пойду.

Дошел до гостиницы. Позвонил начальнику. Не маленькому, а побольше.

– Как дела? – поинтересовался начальник.

– Замечательно. Парапсихолог забраковал спонсора.

– Что значит – забраковал?

– Исключил из команды. Проще говоря, выгнал.

– А спонсор много денег дает?

– Не знаю. Впрочем, это не имеет значения – кандидата парапсихолог тоже забраковал.

Начальство занервничало:

– А ты куда смотрел?

– Я наблюдал. Вы мне велели наблюдать, а вмешиваться вы мне не велели. Да я и боюсь вмешиваться. Я, Андрюха, с детства психов боюсь. Мне в детстве приснилось, что меня псих укусил, и я тоже стал психом.

– Прекрати паясничать, – закричало начальство.

– Разве я паясничаю? Если б ты видел, как ваш парапсихолог паясничал, ты бы не стал говорить, что я паясничаю.

Начальство помолчало. Потом раздраженно произнесло:

– Ты просто хочешь поскорее вернуться домой.

– Как ты догадался?

– Ты не вернешься. Я тебя на всю кампанию в Тобольске оставлю. И Новый год будешь в Тобольске встречать. С белыми медведями.

– В Тобольске нет белых медведей. Тобольск, Андрюха, южнее Питера.

– Вот и замечательно. Вот и оставайся.

– Ты совершаешь ошибку. Тебе хочется меня наказать. Понимаю. Но это эмоции. Интересы дела требуют немедленно меня эвакуировать.

Начальство задумалось. Это начальство – в отличие от маленького – ставило интересы дела выше личного.

– Ладно. Посылаю Александра, а ты сваливай.

Александр был юношей с железными нервами и стальной хваткой. Начальство надеялось, что он с парапсихологом справится. Похоже, не справился. По крайней мере, кандидат Чванов всю кампанию ругался, а выборы проиграл. Но я в то время был уже далеко. На Новый год я съездил в Питер, а потом отправился в свой последний выборный вояж. В город Киров. В бывшую Вятку.

Бывшая Вятка могла бы стать настоящей Вяткой. Но кировчане на референдуме отвергли переименование. Остались верны Сергею Миронычу, который вроде бы в их город ни разу не заезжал. В 15 лет он из Уржума уехал в Казань, а Вятка ему не по пути была. Зато в Уржуме водку хорошую делают. Дешевую и качественную. К водке и переходим. Куда без нее, родимой…

В Киров я приехал в несколько разобранном состоянии.

Сели мы в Москве в поезд. В вагон СВ. Хороший вагон. Купе двухместное, так что солдат не предвиделось. Правда, мой напарник был военный. Из стройбата. Но не солдат, а отставной капитан. Вполне, между прочим, интеллигентный. Каждое утро «Спорт-Экспресс» читал. От корки до корки.

Только мы разместились, как слышим крик. Потом ругань. Потом плач. Потом крик вперемешку с плачем и руганью.

Выходим узнать, в чем дело. Оказывается, в соседнем купе едет мамаша с маленьким ребенком. А в купе стекло разбито. А за окном – изрядный минус. И ветер этак залихватски свистит и в окно дует. Поезд еще стоит, а ветер уже дует. Можно представить, что будет, когда поезд поедет.

– Пересаживайте меня в другое купе, – кричит мамаша и плачет. И ребятенок плачет, чтобы от мамаши не отставать.

– Куда я вас пересажу? – спрашивает проводница. – Свободных купе нет. Да не так уж, надо сказать, и холодно. Всего минус десять.

Послушали мы их препирательства минут пять, после чего напарник говорит мамаше, по-военному четко:

– Мы с вами поменяемся. Переходите в наше купе, а мы в вашем поедем.

Сильно я моего товарища зауважал, хотя перспективе ехать в купе с выбитым стеклом обрадовался не сильно.

Поменялись.

– Надо окно занавесить, – сказал напарник.

– Чем?

Напарник почесал затылок и решил:

– Твоей дубленкой. Мы ее приколотим, у меня гвоздики есть.

– Зачем ты с собой гвоздики возишь? – задал я первый вопрос, но тут же решил, что важнее будет получить ответ на вопрос второй:

– А почему именно моей дубленкой?

– Потому что у меня пуховик, – ответил напарник. – Если его проткнуть гвоздиком, из него выйдет воздух, и он придет в негодность.

Логика меня не убедила.

– Моя, – говорю, – дубленка стоит в три раза дороже, чем твой пуховик. Будет несправедливо в дорогую вещь гвоздями тыкать.

– Сколько лет твоей дубленке?

– Год.

– Год – это уже секонд-хенд. Глупо дырявить новую вещь, если под рукой старье валяется.

И снова логика меня не убедила. Напарник предложил бросить монетку. Я нехотя согласился. Хотя знал, что проиграю. Писатель Акунин придумал Фандорина, который всегда выигрывает в азартные игры. Так вот я – анти-Фандорин. Я всегда проигрываю. Но разумных оснований отказаться от бросания монетки у меня не было.

Бросили. Через полминуты напарник приколчивал мою дубленку к раме.