Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

— На каком истребителе вы были? На какой высоте вы вели этот бой? И еще вопрос: почему, на ваш взгляд, немецкие летчики не перевели бой на «вертикаль»? Вы же сами говорите, что у «мессера» на «вертикали» преимущество.

— Я — на Як-1. Высота была 2500—3000 метров. Почему не перевели бой на «вертикаль»? Мне думается, что это были неопытные летчики (хотя на виражах они пилотировали неплохо). У меня впечатление такое сложилось потому, что бой они вели как-то неорганизованно и сумбурно. Чувствовалось, что ведущий четверки своими летчиками совершенно не управляет. А половина успеха (или неуспеха) в бою — это заслуга ведущего группы.

— И вы не побоялись парой на четверку?

— Я не побоялся. Хоть и знал, что наш замполит не храброго десятка. Ну не думал я, что он так откровенно струсит!

— А когда в одиночку остались, тоже не испугались?

— Не до этого было. Я ведь чего с ними закрутился? Я думал, что хоть одного, но сумею сбить. И был близок к этому, самой малости не хватало. Вроде пристроюсь, еще немного довернуть — и попаду, но смотришь, а у тебя на хвосте тоже висит. Только сбросишь его, еще один пристраивается… Все-таки четыре на одного — это многовато. Покрутился я минут пять, потом решил: «Да ну вас на хрен! Живите!.. » — и смылся.

Это был сложный бой, но бывало и потяжелее. До сих пор жалею, что в этом бою я был не со своим постоянным ведомым. С ним мы бы устроили немцам «показательный бой пары истребителей», фрицы бы у нас кровью умылись…

Да не струсь бы замполит, а просто отбивал немцев от моего хвоста, и то, думаю, хоть одного, но мы бы сбили. Но не получилось…

— Что там дальше с замполитом было?

— Я прилетел, доложил комполка, как дело было, а потом замполиту прямо и заявил: «Я с вами больше не полечу! Вы нам не нужны!» Вот это «вы нам не нужны» он мне долго припоминал.

— «Особист» у вас в полку был? Его боялись?

— «Особист», конечно, был. Пожилой такой дядька. Тихий, спокойный, такой простой. Совершенно его не боялись. Он к летчикам очень хорошо относился. Он нашу работу понимал. И мы тоже его работу понимали. Ну, а когда люди друг друга понимают, жить легче.

Помню, у меня уже вылетов 30 было. Он меня отзывает в сторонку: «Иван Иваныч, ты же уже опытный, у командования полка на хорошем счету… Ты там посмотри повнимательнее, кто в бою уклоняется, кто еще чего… Если такое заметишь, шепни мне потихоньку…» —

«Конечно, — говорю, — как только, так сразу…» Смотрим друг на дружку и смеемся… Потому, что и я прекрасно понимаю, что мужику надо отчитаться «по мероприятию», и он прекрасно понимает, что я «стучать» не буду. Разошлись глубоко довольные друг другом. Всем все понятно.

Кстати, наш «особист» и не дал замполиту на меня дело раздуть. Вначале замполит на меня комполка постоянно жаловался, но тот ему сказал, что Кожемяко, он из детдома, поэтому и неуправляемый — говорит, что хочет. Перевоспитывать же меня нет у комполка ни времени, ни особого желания. Тогда замполит уже совсем разошелся и пошел к «особисту», что, мол, уже пора бы и нашим «компетентным» органам поинтересоваться, откуда у лейтенанта Кожемяко появились сомнения в необходимости партийного руководства в Вооруженных силах? Как я уже сказал, наш «особист» был мужик простой, и, видимо, поэтому он особо над «поставленной задачей» не раздумывал: «Пошел на х..!» (Мне это потом рассказали.) На этом все его «расследование» и закончилось. Ну, а с «особистом» связываться замполит не рискнул, себе дороже выйдет. В общем, побился наш замполит в эту «стену», а потом, когда в корпусе началась серьезная реорганизация, комполка под благовидным предлогом от него и избавился, перевели замполита куда-то в другую часть.

—Допустим, кто-то из летчиков написал донос «особистам» — как к нему отнеслись бы товарищи?

—Его бы презирали. С ним бы в бой никто не полетел. Просто отказывались бы, и все. А дальше комполка от «стукача» бы избавился. Зачем в полку летчик, с которым никто не летает?

— Непонятно мне: вот вы заявили, что с замполитом не полетите, а разве комполка не мог вам приказать с ним лететь?

— Ну, приказал бы, а я бы не подчинился.

— А разве за неподчинение приказу комполка не мог вас отдать под трибунал?

— Теоретически мог. Но на практике бы комполка не стал бы с этим связываться. Трибунал сразу бы разбирательство начал, почему опытный боевой летчик не подчинился приказу? И что бы они выяснили? Я бы заявил, что наш замполит слабак и трус, лететь с таким — верная смерть и подмога немцам, а остальные летчики это бы подтвердили (мы же друг за друга горой стояли). Осудили бы меня или нет, еще неизвестно, а комполка огреб бы «по полной». Должность уж точно бы потерял, а оно ему надо? Легче и проще замполита на боевые задания не ставить.

— Били ли морду техникам за плохую подготовку к вылету?

— Это еще зачем? Если я взлечу, а самолет забарахлит, и на земле выяснят, что в этом техник виноват, — ему трибунал. Техник это прекрасно знает и лучше лишний час не поспит, но самолет подготовит к вылету как надо.

— Могли летчик дать другому по башке за плохие поступки в бою—типа, товарища бросил, струсил и т. п.?

— Это запросто. И по башке дать, и заявить, что «я с тобой, б…ть, больше не полечу!» Вот как я замполиту. Но вообще у нас в полку таких случаев больше не было.

— На ваш взгляд, когда мы окончательно завоевали господство в воздухе?

— К концу 1943 года. Именно с этого времени мы в воздухе творили, что хотели. Если нам надо было бомбить, то бомбили, все разносили. Если наглухо надо было закрыть район от немецких ударных машин, то закрывали, хрен кто пролезет. Реально люфтваффе уже ничем нам помешать не могло — не было у них для этого сил, хотя тяжелые бои еще продолжались.

— Чем мы обеспечили это господство? Превзошли немцев числом, мастерством или «большой кровью»?

— Все было. И летчики опыт набрали, мастерство приобрели. Знали, на что и как надо надавить, чтобы у немцев слабина выперла. И числом превзошли. И кровь была. Большая. А как же? Войны без крови не бывает.

— Страх на войне — чего вы боялись больше всего?

— Ничего не боялись! Я, например, ничего не боялся. Ни смерти, ни плена, ни калекой остаться. Пока этого нет, то чего об этом думать?

— Хорошо, а в бою чего боялись?